Блудная дочь
Шрифт:
– С глазами надо бы почетче определиться, – хмыкнула женщина и велела подождать.
Она задорно перечисляла кому-то Митины приметы – это было хорошо слышно Полине.
– Девушка-й, – неожиданно громко, в самое ухо, обратилась она к Поле, – в морг такой не поступал. А на розыск заявления принимают только на третьи сутки с момента пропажи. Так что ждите. Погуляет – придет.
И на следующий день Митя не вернулся.
Раньше Поля думала, что, если с ним вдруг что-нибудь случится, она умрет. Но вот – случилось. Что-то
Как прошел еще день, Полина потом и не помнила. Ожидание тянулось бесконечно. Вечером она вышла в магазин: дома не было хлеба, а Митя любил свежий хлеб. Надо было купить, чтоб он, вернувшись, знал: она его ждала.
Еще с порога Полина учуяла: Митя был дома! Она, не разуваясь, побежала к нему. Митя, в одежде, в ботинках, лежал на кровати. Пахло от него ужасно. Лицо серое, осунувшееся, под глазами темные круги.
И все равно она почувствовала облегчение, настоящее счастье.
– Митенька, где ты был? Плохо тебе?
Можно было и не спрашивать. И так было видно, что плохо.
– Попить дай, – попросил Митя, еле ворочая языком.
Он жадно выпил принесенную воду, обвел комнату непонимающим взглядом. Закрыл глаза.
– Митя, да что же это такое! Митенька, дорогой мой, что это? Где ты был? Давай я доктора позову, – заплакала Поля.
– Химия это, – затухающим шепотом пролепетал Митя.
И забылся.
И снова Полина ощущала полную свою беспомощность. Кому звонить? У кого узнать, что это за «химия» такая? И что с ним теперь будет?
Решила ждать. Как бы там ни было, на душе воцарился дивный покой. Он же здесь, с ней. Он вернулся. Он жив. Все будет хорошо. Он отоспится. А она будет рядом.
У нее даже возникло желание позаниматься, поиграть на скрипке. Она ушла в дальнюю комнату, усердно играла пару часов. Форму совсем потеряла. Надо же! Столько лет ежедневной каторги, а растеряла почти все за три каких-то коротких месяца. Она вдруг поняла, что соскучилась по музыке, по творчеству. Раньше она ведь много своего сочиняла. Впервые за три месяца она ощутила не любовный, а творческий порыв. В голове стоял гул от надвигающейся музыки. Она стала лихорадочно записывать. Проигрывала на скрипке фрагментами и записывала, забыв обо всем на свете.
Надвигалась ночь. Поля устала, но ей не хотелось оставлять свое занятие. Она чувствовала себя свободной и счастливой.
Пронзительно зазвонил телефон. Кто это мог быть так поздно?
«Пусть себе звонит, мне-то что», – пронеслась мысль.
Но тут же пришел страх за Митин сон. Пришлось взять трубку.
– Дымытрый пазави, – сказала трубка с анекдотическим кавказским акцентом.
Сквозь первую реакцию – улыбку – прорвалась почему-то смутная тревога.
– Нету его, – отрезала Полина, говоря по-бабьи. Она с ходу вошла в роль то ли дворничихи, то ли продавщицы. Ей это прежде здорово удавалось.
– А ты кто, жэншына? – не успокаивалась трубка.
– Уборщица я тут, домработница, а тебе чевой надо? Ты сам-то кто будешь? – великий Станиславский наверняка воскликнул бы: «Верю!», услышав Полины интонации.
– Пышы тилифон. Сослан с Владыкавказа прыехал.
– Ну, записала, дальше чево?
– Слушай, жэншына! Дымытрый скажешь: Сослан прыэхал. Ждет.
– Ладно, – грубо ответила Поля, не выходя из роли.
– Если сыводня не званыт, скажи, мы прыэдем, галаву всем отрэжем.
Сердце Полины забилось часто-часто. Она поняла, что Сослан не шутит и что уютный его акцент из любимых народных анекдотов про кавказские народы – единственная уютная деталь во всей ситуации.
– Да кому ты что отрежешь, нет их никого. Хозяева за границей давно, а этот, Дмитрий твой, вообще тут не бывает. У меня ключи, я хожу по договоренности.
– А жына его кыде? – недоверчиво поинтересовался Сослан.
Жена… Неужели это он о ней, Полине? Странно… Никогда и никому Митя не представлял ее женой. Это она все «муж» да «муж». В любом случае – она знала, как отвечать.
– Жена! Была и сплыла жена! Ты когда его видел в последний раз? Давно уж разошлись. Ищи-свищи жену эту.
Сослан не успокаивался:
– Найдем! И жыну найдем, и Дымытрий найдем, и, – продолжил он после короткой паузы, – и тыбя найдем.
– А мне-то че? Мое дело маленькое – пыль вытерла, посуду вымыла и ушла, – стараясь казаться равнодушной, сказала Полина.
Сердце ее стучало уже в ушах.
В трубке уже слышались короткие гудки: Сослан передал все, что хотел, и закончил деловой разговор.
Поля положила трубку и повернулась, чтобы уйти.
В дверях стоял Митя: разбудил его все-таки этот проклятый телефон. Что же он мог слышать? Сколько времени тут простоял?
– Это какой-то Сослан тебе звонил, Мить. Вот, телефон оставил. Сказал, что всех найдет и перережет, если ты не позвонишь.
Митя кивнул.
– Ты извини, – продолжала Полина ласково. – Он про жену говорил, что и ее зарежет. Я сказала на всякий случай, что вы давно разошлись. Испугалась за тебя. Он страшно угрожал.
– Спасибо, – еще раз кивнул Митя. – Ты меня к нему не подзывай. И вообще лучше телефон отключи. Кому надо, мы и сами позвоним.
Митя был все еще жалкий, больной, серый. Говорил еле-еле, с передыхами.
– За жену не переживай. Она давно в Штатах. Там не найдут.
– А ребенок? – неизвестно почему спросила вдруг Полина, просто выговорилось у нее само собой это слово – ребенок.
– И ребенка зарезать грозился? – усмехнулся Митя. – Герой! Все боятся до усрачки!
– Мить, – решилась вдруг ошеломленная Полина. – Что же ты мне раньше не сказал?