Блудное художество
Шрифт:
– Ну, еще копейку накину, - опрометчиво пообещал Федька и вовремя поймал за плечо Феклушкину девчонку, попытавшуюся сбежать. Яшка ткнул его в бок, но было поздно - баба учуяла слабинку.
– Копейку? Сдурели вы, молодцы! Знаете, сколько теперь платят, чтобы дитя нянчить? За одно в день - пятак!
– Это кто тебе наврал?
– возмутился Скес и звонко чихнул.
– Вот уж таких цен точно не слыхано.
– Ты той бабе скажи, что дурища она стоеросовая, - добавил Федька.
– Сама не знает, какую
Марья Легобытова сильно возмутилась.
– Околесицу? Да сама же я условилась по пятаку в день за дитя, и на моих хлебах, и мне же обстирывать! А вы мне за двоих пятак сулите!
– Так ведь не на весь день!
– воскликнул Федька, и тут Скес перебил его:
– Каких это ты детей взялась на своих хлебах обихаживать? Покажи - тогда поверим!
Федька удивился - можно было подумать, что Скес знал в лицо всех парнишек и девочках в коротких рубашонках, что превесело галдели на дворе, играя с собачонкой, перекидываясь тряпичной куклой и гоняясь друг за дружкой. Но рыжий архаровец глядел на бабу с какой-то неожиданной тревогой.
– Детей как детей - парнишку и девочку…
– Давай-ка их сюда!
– потребовал Скес.
Тут и до Федьки дошло - парнишка и девочка! Не те ли, что пропали вместе с Федосьей Арсеньевой! Так Федосья-то сыскалась - в подвале, заколотая украденным ножом, а дети - нет…
– А какого лешего я стану вам их выводить? Или я у себя на дворе не хозяйка?
– спросила Марья Легобытова.
– Пошли вон отсюда! Соседей вон позову! Слыхано ли дело - архаровцы уж детей хватают!
Она захлопнула калитку и пошла загонять детишек в дом.
– Скес, стой тут, - сказал Федька.
– Гляди, как бы не увела. У меня ноги длиннее, я вмиг до конторы добегу!
И отскочил, потому что Яшка тут же попытался всучить ему завернутого в одеяло Феклушкиного сынишку. Дитя, успокоившееся было, от резкого движения опять заревело.
Федька опрометью кинулся бежать.
Он ворвался в полицейскую контору, все снося на своем пути, и был остановлен у самых дверей архаровского кабинета невозмутимым Тимофеем.
– Да пусти ж ты!
– закричал Федька.
– Я детей твоих сыскал! Пусти! Нужно взять наших, идти вызволять их!
– Что ты врешь!
– возмутился Тимофей.
– Как ты мог их сыскать?! Ты за Скесом же отправился!
– И Скеса сыскал, и детишек сыскал! Пусти, Христа ради! Спешить надобно!
На шум вышел сам Архаров, выслушал доклад и послал вместе с Федькой Максимку-поповича, Клашку Иванова и Евдокима Ершова.
– Еще будешь так вопить - к Шварцу вниз отправлю, - пригрозил он беззлобно.
– Знаешь ведь, что шума не люблю.
– Шума более не будет, ваша милость!
– отрапортовал Федька. И соврал.
Когда полчаса спустя Архарову пришлось вдругорядь выйти из кабинета, гомон стоял - как будто Рязанское подворье загорелось.
– Это что еще такое? Ты Воспитательный дом налетом брал, что ли?
– возмущенно спросил Архаров, указывая на Федькиных пленников.
Пленников было тринадцать человек - Марья Легобытова и дюжина детишек, из них трое - на руках у Скеса, Евдокима Ершова и самой Марьи.
– Чертова баба не признается, кого ей дали на кормление! И детям велит молчать! Говорит - архаровцы-де пороть будут!
– отвечал Федька.
– Так они ж не молчат, они ревут, как телята! Во двор их всех веди, а бабу - ко мне.
Марья так и рухнула на колени - уж больно свирепо на нее поглядел обер-полицмейстер.
– Ваша милость, может, Тимофей своих признает?
– спросил Скес. И тут же Тимофей явился - взволнованный и грозный.
– Разбирайся с ними сам, - сказал ему Архаров.
– Батька, любить бы тебя конем!
Из дюжины ребятишек трое по возрасту худо-бедно годились в Тимофеевы сыновья, четыре девчушки - в дочки. Одна из них, правда, была Феклушкина Настя, и Скес отвел ее в сторонку.
Тимофей глядел на парнишек озадаченно. Они его тоже не торопились признавать - а может, просто были сильно напуганы.
– Во двор, во двор, - повторил Архаров.
– Все во двор, а ты, баба, ко мне.
Марью подняли и втащили в кабинет.
– Рябинкина сюда, - распорядился Архаров.
– Федя, ты тоже останься. Ну, говори теперь, как ты понял, что у нее Тимофеевы дети?
– Это Скес додумался, - честно признался Федька.
– Она про них проболталась, потом перепугалась и показывать не хотела. А коли от нас что-то прячут - значит, оно нам и надобно!
Архаров невольно улыбнулся.
– Кто к тебе привел детей?
– спросил он Марью, пока еще не слишком грозно.
– Говори, не бойся. Скажешь правду - ничего тебе не будет.
Баба молчала.
Федька глядел на нее с надеждой. Архаров же вспомнил вдруг, как молчала Фимка Курепкиных: во-первых, потому, что не верила, будто обер-полицмейстер в споре между ней и полицейским встанет на ее сторону, а во-вторых, потому, что ее запугали.
– Рябинкин, ты пока не пиши, - приказал Архаров.
– А ты… как ее, Федя?
– Марьей звать, ваша милость.
– Ты, Марья, не бойся ничего. Даже коли к тебе ребятишек привет кто-то из моих служащих, говори прямо. Может статься,это не те дети, которых мы ищем. Тогда тебе тем более нет резону что-то скрывать.
Он вздохнул - в кабинете было душно. Похоже, собиралась гроза. Страшно хотелось снять тяжелый кафтан. Но у Архарова было свое понимание смысла одежды: ежели ты в кафтане с галуном, то являешься обер-полицмейстером, а ежели в одном камзоле - то уже Бог тебя ведает, кто ты, может статься, и самозванец.