Блудное художество
Шрифт:
– Колодников тоже щами кормить?
– спросил несколько удивленный распоряжением Чкарь.
– Черт с ними, - подумав, отвечал обер-полицмейстер.
– Коли что останется - дай и колодникам. Авось который-нибудь на радостях в разум войдет и правду скажет. Заходи, Епишка, и садись. Арсеньев, подвинь ему стул.
Тимофей выполнил приказание, а сам встал в сторонке.
Архаров занял свое место за столом, Епишка - напротив.
– Ну, молодец, расскажи-ка ты мне, как вы с мамкой в Москву пришли, - издалека начал Архаров.
Ему уже случалось расспрашивать детей, и он знал - надобно так подвести младенца к сути дела, чтобы он сам вольно и безмятежно высказал все необходимое, а не отвечал односложно на вопросы.
Епишка сперва дичился, пусть до Москвы описал просто: шли, шли да и пришли. О московских приключениях до попытки отыскать отца в полиции тоже сказал лишь, что кормились подаянием.
– А когда вы расположились на улице ночевать, а господа вас разбудили и велели прочь идти?
– подсказал Архаров.
– Помнишь? Еще мамке велели наутро идти к острогу, а ночевать - в заброшенные дома? И дорогу указали?
– Так мы и пошли, - отвечал Епишка.
– И в дом вошли, и там легли, а потом пришел дядька, стал с мамкой говорить. Да я не слышал почти, я спал.
– А как проснулся?
– Проснулся… Мамка разбудила, хлеба нам с Аксюткой дала, потом мы пошли и на двор пришли, там нам в сарае жить велели.
Спрашивать об улицах и переулках было безнадежно - иной москвич и сам их поименно не знал, а называл по фамилии знатного либо всем известного человека, в том переулке обосновавшегося.
Стало быть, человек, пришедший в заброшенный домишко у китайгородской стены, сразу Федосью убивать не стал. И это Архарова не обрадовало - получалось, что Демка, коли это был он, мог на следующий день все обсудить и с Тимофеем, и с прочими бывшими мортусами. Что наводило на мысль о заговоре в стенах Рязанского подворья…
– И что мамка говорила?
– Что добрые люди нашлись, батю нашего знают, обещались к нему свести.
– А что за добрые люди? Сам ты их видел?
– Видел одного - в таком кафтане, - Епишка показал на отца. Тимофей как раз был в полицейском мундире.
– И ростом был с батьку?
– Нет, пониже.
– Говори, «ваша милость», дурень!
– наконец-то вразумил свое чадо Тимофей.
Архаров попытался узнать, на кого были похожи те добрые люди, но Епишка только смутился и растерялся.
Рассказал он, если вдуматься, немного: что Федосья наутро после той ночи, когда ее, как полагал Архаров, отыскал Демка, была жива, и что к тетке Марье сама же она детей и отвела, а кто с теткой Марьей сговаривался - того Епишка не знал. И когда мать вечером уходила - тоже ничего не объяснила, зовут-де знающие люди - вот и пошла.
Получалось, что Демка неведомо когда сговорился с мнимыми полицейскими и, возможно, образовалась шайка, в которую входили Демка, Скитайла со товарищи, Семен Елизаров и человек по прозванию Фальк. Демка снабжал шайку новостями об охоте на сервиз мадам Дюбарри. А кто-то из шайки взял на себя тяжкий грех - избавил от законной супруги полицейского Арсеньева… или же сам Демка?…
Но кто же тогда разделил сервиз на части? И кто, а главное - по какой причине убил Скитайлу? И что означает стилет?
– А ты бы того доброго человека признал, что мамку увел?
– спросил Архаров.
– Признал бы, - уверенно сказал Епишка.
– Он на нашего пономаря дядьку Кондрата сильно похож.
Вошел Шварц.
– Простите, ваша милость, что замедлил. Там от доктора Воробьева человек был.
– Что Абросимов?
– Скончался. Царствие ему небесное.
Шварц был неподдельно огорчен, хотя старался выглядеть невозмутимым, ибо чувства не должны мешать службе. Они с Абросимовым лет двадцать были знакомы, охотно сиживали во дворе на лавочке, вспоминая былое, и вот старого полицейского не стало. В Шварцевы годы терять приятелей - не просто печально, есть в этом некая обреченность - ведь новых уже не заведешь.
Архаров хотел было похлопать немца по плечу, да удержался.
– Царствие небесное, земля ему пухом.
– Царствие небесное, - сказал и Тимофей.
– Бог даст, мы за него посчитаемся, ваша милость.
– Бог даст, - согласился Архаров.
– Пряника у тебя, Карл Иванович, не найдется?
Шварц молча добыл из кармана пряник в виде лошадки и протянул Архарову. Архаров отдал лакомство Епишке. Тот посмотрел на отца.
– Ешь, - смущенно сказал Тимофей.
– Он на меду замешан. Да с Аксюткой поделись.
– Смею предположить, что дитя впервые в жизни видит сей предмет, - заметил Шварц.
– Кроме того, смею предположить, что дитя нуждается в чистой одежде и густом гребне, чтобы вычесать из волос все лишнее.
– Займись этим, Арсеньев, - приказал Архаров.
– Что там еще? Скес, тебе чего надобно?
Он собирался было спросить наконец, какого черта Скес выслеживал Марфу, но не успел.
– Ваша милость!
– боясь, что опять прикажут замолчать, воскликнул Яшка.
– Каин вернулся!
Соседки считали Феклушку никчемной бабенкой. Не было в ней основательности, как полагается матери семейства, а были одни глупости в голове - соседки подозревали Феклушку в многочисленных изменах мужу, и из всех приписываемых ей любовников половина уж точно пользовалась ее благосклонностью. И это бы еще полбеды - кто без греха и какая кума под кумом не была? Феклушка считалась плохой хозяйкой, из тех, о ком говорят: «Видать, наша Авдотья пироги пекла - все ворота в тесте». Любопытно, что к Марфе, которая как раз была безупречной хозяйкой, зарядские кумушки относились куда строже - заглазно, конечно, потому что Марфы они побаивались.
Особенно доставалось Феклушке за то, что она могла оставить дома детей одних и ухлестать куда-нибудь на торг, да и пропасть там часа на два. Но это в ее положении было неизбежной бедой - не имея дома старой бабки, чтобы присмотрела за годовалым Ванюшей и четырехлетней Настенькой, Феклушка не знала и мелочного бабкиного надзора. К тому же, Настя росла умницей и вполне могла сама управиться с братом - дать ему кусок хлеба или помочь сходить по нужде.
Но в этот день Феклушка, вернувшись домой, прониклась собственной значимостью - сам обер-полицмейстер послал за ней двух архаровцев, и всякое ее слово было ими выслушано с огромным вниманием. Притом же оба были ей приятны: плечистый Федька мог бы почесться красавцем, хотя несколько на цыганский лад, а светловолосый Устин понравился улыбкой и обхождением.