Блудное художество
Шрифт:
Расставшись с архаровцами, Феклушка проделала все то, о чем ее просили - прогулявшись по двору, показала, как, по ее мнению, мог уйти спозаранку Яшка-Скес. А потом… потом на нее тоска напала. Вот ведь живут полицейские - не привязаны к фабрике и своему рабочему столу, как Феклушкин законный муж, не привязаны и к лавке, как знакомые сидельцы, к печи и квашне тоже не привязаны. А ходят по всему городу, с людьми встречаются, новости первыми узнают, каждый день - что-то иное. И все, как на подбор, молодцы! (Феклушка, не будучи красавицей, была весьма снисходительна к мужскому полу: всяк чуть покрасивше эфиопа уже был для нее молодец хоть куда).
Достав подаренный Шварцем пряник (Шварц долгонько таскал его в кармане, лакомством уже можно было, поди, и гвозди заколачивать), Феклушка отгрызла край и вздохнула. Не так часто получала она подарки от молодцов - а немец, по ее разумению, еще был весьма пригоден для амурного дела, только притворялся деревянным. Да и все Рязанское подворье ей понравилось - вот где кавалеров-то!
Совесть Феклушкина была чиста - главный ее грех, измены законному супругу, не входил в список проступков, за которые карали светские власти. Так что полиции она не боялась нисколько. И ей даже захотелось сотворить нечто, достойное похвалы Архарова, Шварца, Кондратия Барыгина и даже Вакулы, который, как она заметила, тоже выразительно на нее поглядывал.
Как-то так вышло, что она, малость повозившись по хозяйству и поставив тесто, прошла тем же путем, что Яшка, и вышла к той же самой летней кухне - разве что не забрела в крапиву.
Такова была Феклушкина удача, что явилась она к Марфе на двор вовремя - хозяйка собиралась прочь, давала последние наставления инвалиду Тетеркину и ругалась, что он не сходил на Варварку и не взял для нее извозчика. Феклушка слышала ее молодой звонкий голос, доносящийся из раскрытого окна, хотя не все слова разобрала. Но вот что показалось ей любопытным - Марфа торопилась, потому что некоторые знатные особы ждать ее-де не станут.
Вот и вышло, что Марфа пошла со двора, а Феклушка - за ней следом. Она только сняла грязный передник, повязанный по-простому, над грудью, сложила его поплотнее и понесла,словно бы сверточек с ценным имуществом.
Феклушка сопроводила соседку до Ильинки, где испытала некоторое разочарование - запыхавшаяся Марфа вошла в дом бывшей своей воспитанницы Дуньки, ныне живущей с богатым стариком. Ей стало даже жаль потерянного времени - очевидно, Марфа назвала Дуньку знатной особой, чтобы ее упреки Тетеркину прозвучали более весомо.
Но далеко уйти от Дунькиного дома ей не удалось. Ее окликнула кума Улита, которая спешила в модную лавку за фарфоровой табакеркой - мужу в подарок на именины. Кума жила не так чтобы очень далеко - у Покровских ворот, но у нее, как у Феклушки, были маленькие дети, хозяйство, и встречаться им доводилось нечасто.
При таких редких встречах всякая мелочь радостна и приятна. Кумушки встали в таком месте, где их бы не задевали прохожие, на паперти Николаевского храма, - а прохожих на Ильинке даже в жаркую летнюю пору было много, зимой же здесь устраивалось настоящее модное гуляние с дорогими нарядами, великолепными санями и породистыми лошадьми.
И простояли-то, казалось, лишь минутку, но за эту минутку Марфа успела переодеться в нарядное платье со шнурованьем, Дунька с Агашкой высоко взбили ей волосы, закрутили и уложили длинные букли на затылке, нарумянили ее и напудрили, облили духами. Когда Марфа во всем этом великолепии вышла на крыльцо, Феклушка обомлела - не могла понять, как люди переодеваются с такой скоростью.
Марфа, как всегда, была в наряде ярком, видном за версту, ей казалось, что это и есть настоящая роскошь - блестящие ткани густых цветов и драгоценности - по фунту золота в каждой сережке, а сочетание оттенков значения никакого не имеет. Но камни в ее серьгах, кольцах и браслетах были на зависть всей Москве.
Привратник Петрушка поймал для нее извозчика, помог забраться в бричку, и Марфа покатила, как самая знатная боярыня, глядя на прохожих свысока.
Кума Улита была наслышана о Марфиных подвигах. Вот коли бы сводня явилась на улице в монашеской ряске и не накрашенная - тогда бы, пожалуй, стоило удивляться. Так что кумушки проводили бричку неодобрительными высказываниями и собрались уж вернуться к занимательному разговору, но тут острые Феклушкины глаза углядели недоразумение.
Улица Ильинка была не совсем ровна и не больно широка, экипажей по ней проезжало множество, и вот среди них затесалась какая-то долгая и грязная фура, проделавшая немалый путь и управляемая кучером, плохо знающим московские порядки - иначе он постарался бы доехать до нужного места более удобными улицами. Что уж там было увязано под рогожами - одному Богу ведомо, потому что всякого товара в Москву везли много и отовсюду, не только на склады и в лавки, но и на фабрики: из Санкт-Петербурга - книги и фрукты, из Воронежа - шерсть, «железный товар» - из Тулы и Ярославля, из Тулы же и города Мещерска - «шпажный товар», дорогие ткани - из Германии, Англии, Голландии и Китая, меха - из Сибири, вино - из Реверя, куда оно прибывало морем, рыбу - из Астрахани и Саратова, а из небольших подмосковных сел и городов, названия коих и упомнить все невозможно, везли ткани попроще, местной работы, - «фланское» полотно, затрапезную пестрядину, армейские сукна, а также немецкие ситцы, набойку которых делали на русский лад. Оттуда же поступали и кожи, и москательный товар, и водка, и сахар, и глиняные горшки.
Фура, неловко поворачивая в Никольский переулок, застряла, перегородив улицу, и застряла, будь она неладна, надолго. Экипажи тут же выстроились в ряд, не имея возможности развернуться - да и как разворачиваться на этаком пространстве запряжке в шесть лошадей?
Марфа, надо полагать, сильно спешила. Она слезла с брички и, обойдя фуру, пошла вниз по Ильинке - возможно, искать другого извозчика. С паперти храма эти маневры были Феклушке хорошо видны. Она только упустила Марфу из виду, когда та завернула за фуру.
Феклушка сообразила, что по обе стороны перекрестка экипажи и телеги собьются в кучу, так что и там Марфа извозчика не сыщет. Наскоро простившись с кумой, она побежала к Никольскому переулку. И в тот миг она вовсе не думала ни о полиции, ни о загадочном розыске Яшки-Скеса, а воображала, как будет рассказывать соседкам о светской жизни Марфы Ивановны.
Марфа свернула в Богоявленский переулок, Феклушка - за ней. Там, не доходя Богоявленской обители, Марфа поднялась на три каменные ступени и вошла в двери дома, который Феклушке не больно понравился, хоть был недавно выкрашен в розовый цвет и имел всякие лепные излишества. Она видывала богатые дома, перед которыми были курдоннеры, чтобы карете въехать по красивой дуге и доставить господ к крутому крыльцу.
Феклушка прошла чуть подальше, почти до перекрестка с Никольской улицей, и подумала, что раз уж она тут очутилась, то хорошо бы зайти в надвратный храм Рождества Иоанна Предтечи, о котором ей сказывали, что там-де есть древние и намоленные образа. Недавно праздновали как раз рождество этого святого, но у Феклушки захворал сынишка, и она не смогла пойти в церковь. Захворал же оттого, что во дворе потащил в рот какую-то траву, а сестренка не обратила на это внимания, так что Феклушкиной вины вроде и не было…