Блуждающая Искра
Шрифт:
У Больта совершенно отсутствовали признаки какой бы то ни было чувствительности. Очертания его лица и фигуры были правильны, но резки и угловаты. Он весь состоял из одних костей; нервы замечались гораздо позднее, а мускулы, которых на его долю было отпущено немало, не округляли тела, а, напротив, придавали ему угловатость. Даже пальцы его казались не круглыми, а призматическими, а на открытой шее с небрежно повязанным черным шелковым платком, не служившим к его украшению и грации, выделялись все позвонки. Роста он был высокого, но его несколько скрадывала сутуловатость плеч. Черные волосы обрамляли лицо, подвергавшееся много лет действию самой разнообразной погоды и сильных ветров. Лоб у него был широкий, открытый, и рот замечательно красивый. Эту оригинальную физиономию как
Итуэль прошел все превратности жизни американца, вынужденного своими силами пробивать себе дорогу. Он был мальчиком у одного фермера, рабочим в типографии, младшим школьным учителем, кондуктором дилижансов и разносчиком; наконец, ему случалось даже не пренебрегать и более грубыми работами, например, мести улицы, изготовлять метлы. До тридцатилетнего возраста Итуэль не думал о море. Случай доставил ему место на каботажном судне [14] , на котором он и совершил свое первое путешествие. Ему посчастливилось в том отношении, что капитан не сразу открыл его полнейшую неподготовленность к занимаемой им должности, благодаря его самоуверенности, и ошибка обнаружилась лишь спустя несколько дней, когда судно было уже в плавании. Но и тут судьба сыграла в руку Больту: по несчастной неосторожности капитан упал в море, и Итуэль естественно занял его место. Другой бы в его положении поспешил вернуться в гавань, но не в его правилах было отступать, да к тому же итти назад было так же трудно, как и вперед, и он избрал последнее. Матросы не могли им достаточно нахвалиться, а он действовал очень осмотрительно и отдавал только те приказания, какие они подсказывали ему. Погода ему благоприятствовала, ветер дул попутный, и ничто не препятствовало благополучному плаванию. Он приобрел друзей, и судохозяева каботажных судов вверили ему судно. Он поручил тогда своему лейтенанту все ведение судна, а сам, не показывая вида, что присматривается, через полгода уже научился этому новому для себя делу лучше, чем другой научился бы в три года.
14
Каботажное судно — судно прибрежного плавания, перевозящее грузы.
Но в конце концов Итуэль потерпел крушение вследствие своего круглого невежества в мореходном деле. Этот несчастный случай навлек на него более отдаленное путешествие в положении подчиненного: он был забран в матросы одного английского судна, когда капитан лишился значительной части своего экипажа, погибшего от желтой лихорадки. Итуэль не был таким человеком, которым можно было бы пренебречь в таком случае, и капитан притворился, что принял его за англичанина [15] .
15
В те времена в английском флоте набор матросов часто происходил в форме прямого насилия.
Глава IV
Итуэлю достаточно было одного беглого взгляда, чтобы разобраться в общественном положении всех присутствующих. Он понял, что двое из них занимают место значительно высшее, чем четыре остальных, и что эти последние — простые матросы. Относительно Бенедетты, как хозяйки дома, не могло быть никаких сомнений.
— Вина! — приказал Итуэль, жестом поясняя свое желание, так как это было почти единственное известное ему итальянское слово.
— Сию минуту, синьор, — отвечала Бенедетта, кокетливо улыбаясь, — сию минуту вам подадут, но какого вина желаете вы? У нас вино различной стоимости.
Итуэль предоставил своему спутнику, генуэзцу Филиппо, объясняться с хозяйкой, а сам занял место у одного из свободных столов и, сдвинув в сторону находящиеся на нем стаканы, не замедлил непринужденно развалиться на стуле, подняв ноги на край сиденья и опираясь руками на соседние стулья.
Баррофальди с удивлением посматривал на него. Конечно,
Между тем, гостям подали то же вино, что и Баррофальди с градоначальником, и Итуэль, приложившись губами к бутылке, почти разом опустошил ее к немалому огорчению Филиппо.
— И это называется вином! — воскликнул Итуэль, отрываясь от горлышка бутылки, чтобы передохнуть. — Я мог бы выпить его целую бочку и, не пошатнувшись, пройтись по узкой дощечке.
Он говорил это с самым довольным видом, доказывавшим, что только что выпитое вино доставило ему громадное наслаждение.
Все это время вице-губернатор старался уяснить себе характер этого незнакомца и припоминал особенности его родины. Весьма естественно, что он принял Больта за англичанина, и его недоверие к люгеру на время снова стушевалось. Подобно большинству итальянцев своего времени, он считал чем-то в роде дикарей всех жителей севера, и уж, конечно, не Итуэлю с его грубыми манерами было изменить такое мнение.
— Вы генуэзец? — спросил вице-губернатор Филиппо авторитетным тоном.
— Как же, синьор, к вашим услугам, хотя я и нахожусь в настоящее время на чужеземной службе.
— На чьей именно, мой друг? Говорите! Я блюститель порядка на этом острове и по своей должности обязан сделать вам этот вопрос.
— Это сейчас видно, ваше сиятельство, — отвечал Филиппо, вставая и почтительно ему кланяясь. — Я нахожусь на службе у английского короля.
Он твердо произнес свой ответ, но невольно опустил глаза под проницательным взглядом вице-губернатора.
— А ваш товарищ не говорит по-итальянски? Он англичанин?
— Нет, синьор, он американец, и Англию совсем не любит, насколько я его знаю.
— Американец! — воскликнул Баррофальди.
— Американец! — повторил за ним Вито-Вити.
— Американец! — хором окликнулись все четверо матросов, и все взоры обратились на любопытного иностранца, выдержавшего этот осмотр с невозмутимым спокойствием.
В том любопытстве, с которым моряки и начальство города смотрели на американца, не было ничего удивительного, так как еще в 1798 году итальянцы не имели верного представления об американцах и смешивали их с неграми; словом, двух с половиной веков существования нации и даже достигнутой независимости было недостаточно для того, чтобы поведать жителям Старого Света, что в Северо-Американских Соединенных Штатах живут люди европейского происхождения и с белой кожей.
— Да, я американец, — сказал Итуэль с важностью, слыша, как повторяется это слово, — и я не стыжусь своей родины. Если желаете знать подробнее, то я скажу вам, что родом я из Нью-Гемпшира [16] , Гранитного штата, как у нас его называют. Объясните им это все, Филиппо, и скажите мне, что они об этом думают.
Филиппо перевел его речь, как мог, а также и полученный на нее ответ. И весь последующий разговор велся при содействии Филиппо, как переводчика.
— Гранитный штат! — повторил вице-губернатор недоверчиво. — Бедные жители, как им трудно, должно быть, промышлять себе пищу. Спросите у него, Филиппо, есть ли там вино?
16
Hью-Гемпшир — на берегу Атлантического океана, был принят в число Штатов в 1788 году.
— Вино! — отвечал Итуэль. — Скажи этому господину, что у нас там не назовут вином того, что мы здесь пьем. То, что у нас там пьют, как пилой режет горло и точно лавой с Везувия обжигает внутренности.
— Не познакомит ли нас синьор американец с религией своей страны, если только они там не язычники? Я не помню. Вито, чтобы я когда-нибудь читал о религии в этой части света.
— Религия! О, подобный вопрос вызвал бы немалый шум в Нью-Гемпшире. Слушайте, синьор: все эти ваши обряды, образа, одежду попов, ваш колокольный звон и коленопреклонения — всего этого мы не называем религией так же, как не считаем вином вот этот напиток.