Боевой гимн
Шрифт:
Пение жены убаюкивало его. Все тревожные мысли испарились из головы Ганса, ему казалось, что мир вокруг него дышит миром и спокойствием и, проснувшись на заре, он откроет дверь своей хижины и увидит поросшие елями холмы и сверкающее озеро. Как ни странно, в Мэне он и был-то всего один раз. По приказу командования он был переведен из регулярных частей в 35-й добровольческий полк, когда тот только формировался, и провел месяц в Огасте, муштруя новобранцев. Именно там он впервые встретился с Эндрю. Они устроили салагам из своей роты суточный марш. Выведя роту из города, Эндрю повел ее на север и в полдень устроил привал у небольшой деревни. Место для привала он выбрал отличное — открытая поляна на склоне холма, спускавшемся к вытянутому, искрящемуся под солнцем озеру. Ганс даже не забыл, как оно называлось, — Сноу-Понд. Он потом часто вспоминал это место. Теплый летний ветерок, белоснежные облака, лениво проплывающие над головой, и отливающие золотом волны, освещенные солнцем. Ганс еще подумал тогда, что после войны он обязательно туда вернется.
Колыбельная закончилась, и Тамира вновь крепко прижалась к нему. Ганс все еще пребывал во власти своих грез. Он видел, будто наяву, как малыш Эндрю, весело смеясь, играет в высокой траве и легкий бриз поднимает волны на гладкой поверхности озера.
Два едва слышных стука мигом сдернули его с кровати.
— Войдите.
В дверном проеме возникла огромная фигура, и сердце Ганса сжалось от страха. Однако это был не бантаг, а Кетсвана.
— Ганс, у нас проблема, — произнес Григорий, появившийся из-за спины зулуса.
Тамира испуганно схватила Ганса за руку.
— Они нашли подкоп?
— Нет, но они идут по нашему следу.
Сна у Ганса больше не было ни в одном глазу. Он быстро натянул на себя штаны и жестом попросил Тамиру успокоить Эндрю, который снова начал плакать.
Ганс подошел к своему рабочему столу и уселся на стул.
— С завтрашнего дня бантаги начнут перемешивать рабочих, переводя их из одной бригады в другую. Это значит, что вместо людей Кетсваны на третьей плавильне окажутся рабочие, которые пока еще не в курсе наших замыслов.
— Подкоп закончен?
— Я думаю, мы уже под складом. Один из моих парней говорил, что слышал, как прямо над его головой передвигали какие-то ящики.
— Тогда мы можем разбросать оставшуюся землю прямо внутри тоннеля. Это нам уже не повредит.
— Я еще не обо всем тебе рассказал. Половину из тех, кто работает вне лагеря, переведут на фабрику. Мы можем лишиться нашего телеграфиста, Лина и его людей со склада.
— Откуда вы все это знаете?
Григорий перевел взгляд на Кетсвану.
— Скажи ему.
— Тот парень с кривой ухмылкой, которого мы приняли за шпиона Это он мне сказал.
Ганс присвистнул.
— Ну-ка, поподробнее.
— Он пришел ко мне в барак сразу после окончания смены и раскололся. Он признался, что Хинсен заслал его в цех шпионом, чтобы выяснить, планируем ли мы побег. Он был так напуган, что ревел не переставая.
— А ты что?
— Я сказал ему, что он псих, — тихо рассмеялся Кетсвана. — Потом я заявил, что сообщу о его признании надсмотрщикам, и вот тут он чуть в штаны не наложил. Начал говорить и не мог остановиться. — Голос Кетсваны вдруг затвердел. — Он рассказал мне о тех двенадцати людях, которых увели бантаги. Их всех замучили до смерти.
Зулус замолк, пытаясь подавить свои гнев.
— Кто-нибудь из них заговорил?
— Нет! — гордо отозвался Кетсвана.
— Расскажи ему все, — нетерпеливо произнес Григорий.
— В утро Праздника Луны бантаги схватят пятьдесят человек.
— Для пира?
— Я не знаю. Шпион сообщил мне, что подслушал беседу Хинсена и Карги. Они уведут пятьдесят человек.
Кетсвана опять замолчал.
— Одним из них буду я, — наконец произнес Григорий. — А другим — Алексей.
Ганс откинулся на спинку стула.
— Ты уверен, что этот человек говорил правду? Потому что если он врал и его нарочно подослали к тебе с этой историей, ты должен донести на него бантагам, а иначе тебя убьют.
— Он был так напуган, что его просто трясло от страха, — ответил Кетсвана. — Умолял меня, чтобы мы взяли его с собой, и сказал, что в случае побега умрут все люди, живущие в лагере, в том числе и шпионы.
— Он назвал тебе их имена?
— Сначала он отрицал, что знает других людей Хинсена. Потом я пригрозил, что выдам его, и он раскололся. Это те люди, которых мы и подозревали.
— Но ты ведь ничего ему не пообещал, да?
— Мне надо было ему что-то сказать, — улыбнулся Кетсвана. — Этот человек находился в таком состоянии, что мог от испуга кинуться обратно к Хинсену. Я ответил ему, что мы и не думаем о побеге, но, поскольку он был честен со мной, я беру его под свою защиту. Однако если со мной что-нибудь случится, мои друзья доберутся до него и утопят его в котле с расплавленным железом.
Ганс одобрительно кивнул.
— Будем надеяться, что это все же не было хитроумной ловушкой. Кто-нибудь слышал ваш разговор?
— Нет. Когда он пришел ко мне в барак, я отослал всех, даже Менду.
— Хорошо.
Ганс на мгновение закрыл глаза и задумался.
— Мы никак не можем воспрепятствовать перемешиванию бригад или переводу наших людей с той стороны стены на внутрилагерные работы. Придется с этим смириться.
Он бросил взгляд на Григория. Черт подери! Весь их план строился на том, что они убегут в ночь Праздника Луны, когда почти все бантаги, даже надсмотрщики, будут мертвецки пьяны. К тому же в эту ночь на линии всегда было мало поездов. Обычно они нагружали состав дневной выработкой, поезд выезжал за пределы лагеря и стоял там в депо всю ночь.
— Мы должны бежать завтра ночью, — решительно заявила Тамира, подходя к Гансу с младенцем на руках. — Нам нельзя терять Григория и Алексея, как и пятьдесят других несчастных, в числе которых, несомненно, будут и люди Кетсваны. Мы бежим завтра.
Ганс посмотрел на нее, потом повернулся к Григорию.
— Побег состоится завтра ночью.
Григорий дернулся, желая что-то возразить, но Кетсвана словно заморозил его своим взглядом, и суздалец моментально захлопнул рот.