Боевой гимн
Шрифт:
С трудом поднявшись, он решил, что пора убраться отсюда подальше.
— Хинсен!
Перед ним стоял человек в бантагском плаще, но не этот факт привлек внимание Джима. В руке незнакомца был револьвер, его дуло смотрело прямо на Хинсена. Палец нападавшего нажал на курок, и Джим издал истошный вопль. Прозвучал сухой щелчок, но выстрела не последовало. Барабан револьвера оказался пустым.
Позади Хинсена раздался залп из ружей, и люди, убившие его охранников, сами попадали на землю.
— Увидимся в аду! — крикнул Григорий и кинулся прочь.
Рабочие развернулись и
Один из солдат бросился к нему, и Хинсен с радостной улыбкой распростер руки ему навстречу.
Бантаг замахнулся мечом. Голову Джима пронзила ужасная догадка.
— Я свой! — дико завопил он. — Я свой!
Острый клинок со свистом разрезал воздух, разделив Хинсена на две половинки.
— Давайте, ребята, пошевеливайтесь!
Ганс стоял у отверстия в полу склада, вытаскивая из подкопа последних беглецов и направляя их к двери наружу. Один за другим из дыры выбрались два зулуса, после них некоторое время не было никого. Наконец среди разбросанных мешков с рисом возникла курчавая черная голова. Ганс нагнулся и помог Кетсване вылезти из тоннеля.
— Я последний, — прошептал Кетсвана.
В глазах великана стоял страх. Его голова была в крови — удар бантагского меча пришелся по касательной, и Кетсвана едва не лишился левого уха.
Они вместе кинулись к выходу, сказавшись снаружи, Ганс увидел множество бантагов у ворот. Одна из пуль просвистела в паре дюймов от него. Бантаги бежали к ним. Сорвавшись с места, Ганс помчался к медленно набиравшему ход поезду, из трубы которого с пыхтением вырывались клубы дыма. Десятки людей облепили вагоны, стараясь забраться в них. Человек, бегущий рядом с Гансом, упал и выронил бантагское ружье — ему целиком снесло заднюю часть черепа. Ганс на бегу подхватил оружие и вырвал из руки мертвеца патронташ.
Колеса поезда завертелись быстрее, Алексей увеличивал скорость.
— Ганс!
На тендере с ружьем в руках стоял Григорий. Ганс остановился у рельсов, пропуская паровоз; нижняя часть тела старого сержанта скрылась в облаке пара. Из кабины машиниста высунулась чья-то рука, Ганс схватил ее и почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Забросив внутрь локомотива свое ружье, он ухватился за кочегара освободившейся рукой. Наконец он нащупал ногой какую-то точку опоры и вполз в кабину. Тяжело дыша, он рухнул у открытой дверцы топки и, оглянувшись, увидел, что Кетсвана запрыгнул на подножку вслед за ним.
Ганс с трудом поднялся на ноги, и в следующую секунду кочегар, помогавший ему залезть в кабину, пошатнулся и осел у стенки. На его груди проступила кровь.
Ганс вскочил на тендер, переломил ружье и вогнал в казенник патрон. Бантаги были уже рядом с поездом и убивали тех, кто все еще пытался достичь спасительных вагонов. Ганс опустил дуло ружья и выстрелил прямо в лицо воину орды, который находился менее чем в десяти футов от него. Бантаг повалился на землю. Один из бегущих людей тут же схватил его ружье и успел бросить его в тендер за секунду до того, как его самого сразила бантагская пуля.
Люди,
Они достигли первой стрелки, и поезд затрясло. С другой стороны локомотива к кабине машиниста подбежали еще двое человек, и могучий Кетсвана одним рывком втащил их внутрь.
— Ганс! — предупреждающе крикнул Григорий, указывая вверх дулом своей разряженной винтовки.
На крыше высилась фигура бантага с занесенным над головой ятаганом. Ганс вскинул к плечу ружье, спустил курок, но выстрела не последовало. Его оружие тоже оказалось незаряженным.
С душераздирающим воплем бантаг спрыгнул вниз. Припав на одно колено, Ганс упер приклад своего ружья в пол и насадил вражеского воина на штык. Бантаг взвыл в агонии. Ганс отпихнул его в сторону, и оставшийся в живых кочегар Алексея, взревев, размозжил голову бантага бревном.
Набирая ход, состав с грохотом миновал вторую стрелку и вылетел на главную ветку. Ганс с болью наблюдал за тем, как бантаги добивают несколько десятков людей, которые не смогли добраться до поезда.
Из западной части лагеря выбежал еще один отряд бантагов, четверо из них кинулись к путям, таща в своих лапах длинный рельс.
— Григорий! — отчаянно закричал Ганс, сообразив, что бантаги хотят положить этот рельс перед колесами локомотива и пустить их поезд под откос. Суздалец по пояс высунулся из тендера, прицелился и выстрелил. Промах!
Ганс в несколько секунд перезарядил свою винтовку. Оружие предназначалось восьмифутовому бантагу и для Ганса было тяжеловатым. Поезд кренился то в одну, то в другую сторону. Ганс навел ружье на первого в цепочке бантагов, чуть не потерял равновесие и снова выпрямился. Воина, которого он избрал своей мишенью, уже не было видно, так как он находился совсем рядом с железной дорогой и паровоз загораживал его от Ганса. Янки чуть передвинул ствол и выстрелил в замыкающего. Бантаг дернулся и упал на землю, так и не выпустив свой конец рельса. Трое оставшихся в живых воинов, надрываясь, подтащили рельс к путям, но поезд уже прогрохотал мимо них.
Вдруг Ганс узнал первого воина — это был Карга.
— Эй, Карга, сукин сын! — завопил он, торжествующе согнув в локте руку с выставленным средним пальцем. Этот жест был универсальным и для людей, и для орды, и надсмотрщик яростно взвыл от унижения.
Несмотря на то что вокруг него по-прежнему свистели пули, Ганса охватило радостное возбуждение. Железная дорога круто повернула к западу, и Карга скрылся за поворотом. Поезд шел все быстрее и быстрее. Ганс стоял на вершине поленницы, все еще не веря тому, что их безумный замысел удался; ветер бросал ему в лицо клочья древесного дыма. Паровоз вскарабкался на невысокий холм, Ганс оглянулся и кинул последний взгляд на оставленный позади лагерь, от которого они удалились уже почти на милю. В некоторых бараках бушевал пожар. Ганс понимал, какой кошмар сейчас там творится, и его снова захлестнуло чувство вины. К утру в лагере не останется в живых ни одного человека.