Бог не Желает
Шрифт:
Существо взирало на него.
"Великолепно. Немой бог".
– Над равниной четыре Отродья Луны.
– Он помедлил.
– Может, ты сумеешь уничтожать любого, кто приходит на поляну или летит сверху, но скажем честно - это мало что меняет. Они убивают всё и всех.
Бог поднял ногу, звеня цепью.
– Видел, - кивнул Дамиск.
– Если позволишь догадаться, это сделали твои поклонники. Чтобы держать твой гнев - и твою руку - в четко определенном месте.
– Он пожал плечами.
– Так поступаем мы, смертные, только дай шанс. Всегда удивлялся, насколько боги наивны -
– Он сел, устроился удобнее.
– Сомневаюсь, что ты полон сочувствия.
Снова задребезжали цепи.
Дамиск покосился на бога.
– Думаешь, я могу сломать цепи? А если так?
Бог поднял лицо к небу.
– Ринешься на К'чайн Че'малле? На Отродья Луны? Ты такой крутой? Чудно. Могу попробовать?
– Он вяло поднялся и подошел к пьедесталу. Бог следил за ним, с палицы и прочих каменных орудий капала кровь.
Дамиск влез на пьедестал. Один взмах или выпад, и ему конец. Однако он устал бояться. Наклонился, подняв цепь. Каменные тяжелые звенья. Он не видел швов даже на кандалах. Пробы ради потянул...
Звенья разорвались, лопнули, будто хрупкое стекло.
– А! нужен был смертный, да?
– Он быстро порвал вторую цепь и отскочил, чуть не упав с пьедестала, когда бог навис сверху горой.
Поглядел вверх, в тусклые каменные глаза.
Они моргнули и тьма окутала Дамиска, и он ничего более не видел.
Очнулся он от яркого света в лицо и тихого щебета птиц в густых ветвях. Со стоном сел.
Серый великан исчез. На каменном пьедестале между порванных цепей остался обернутый кожей предмет, сальная поверхность облеплена мухами.
Дамиск медленно встал. суставы болели. Помедлил, борясь с головокружением, и подошел к пьедесталу. Развернул кожу и обнаружил куски мраморного мяса, грубо отрезанные и уже лишившиеся крови. Желудок Дамиска свело.
Он вынул нож и отрезал слой потоньше. Мясо было жестким - слишком свежим - но восхитительным. Он отрезал еще. Слишком много, понимал он, и желудок не справится. Рискнул третьим пластом, жевал его долго, пока не высосал сок, а затем проглотил.
Уселся на пьедестал. Солнце грело, воздух заполнили насекомые. Взгляд на юг показал пустое небо. "Достаточно умны, чтобы сбежать. Кому захочется встретиться с гневным богом?"
Наконец он решил, что наелся и не потеряет съеденное. Завернул мясо и спрятал в мешок, подобрал лук со стрелами и ушел. Назад, к пещере и - надеялся он - домой.
До спасения того тонущего паренька он считал, что время его кончается, дела остались в прошлом, приключения годятся лишь для рассказов перед незадачливыми дураками, что захотят послушать. Жизнь, переплетенная ложью - а какая история не такова? Каждый раз он ускользал из тени Худа, мастерство побеждало случай, умение обходилось без неловких подачек судьбы.
Сидя в дымной таверне, слишком глубоко погрузившись в чашу, пока ползет очередная бессмысленная ночь, человек выкладывает всё, кроме честных признаний. Они остаются последней пядью, за которую стоит сражаться до последнего вздоха. Не так ли завершается жизнь любого, кому удается
Мужчина ты или женщина, этот возраст делает уходящий мир вокруг пустым, лишенным цвета, лишенным смысла. Жизнь как таковая более не желанна, ее терпят, в лучшем смысле с юмором. Дожить означает узнать, как свет тускнеет в глазах - вот моргнула первая искра, а затем тень наползает все ближе.
Дамиск вздохнул. Вместо всего этого он ползет, таща потрепанные кости и кожу через неведомые миры.
"Ну, лучше так, чем быть скованным богом, бессильным остановить изнасилование родного мира. Я хотя бы сумел..."
Дамиск пробился сквозь последние кусты и пошатнулся, вывалившись на равнину. Застыл моргая, не в силах осознать, что видит.
Четыре Отродья не улетели. Их разбитые остатки устлали равнину. Трупы К'чайн Че'малле лежали длинными курганами, словно наносы на пляже, следы обрушившегося на сушу шторма - мешанина сломанных лап, зияющие раны. И повсюду, где не грудились слои черного камня крепостей, он видел остовы летучих ящеров, утыканные стрелами, скорченные в гибели.
Горстка ворон пьяно скакала в забродившей кровавой жиже, шагах в двадцати от Дамиска.
"Боги подлые, заберите меня отсюда".
В глазах мелькали темные точки. Рент смотрел, как просыпается Нилгхан. Кряхтит, пыхтит, заходится кашлем - затем воин-Жекк сел, бешено расчесывая под черной бородой. И тут же сверкнул глазами на Рента.
– Полное брюхо. Ты должен был спать.
Рент потряс головой.
– Но заснул я. Мог бы перерезать мне глотку. Я бы так и сделал. Но как ты переживешь день? Вижу переутомление. Едва пошатнешься, я ударю. Убью не тебя, если не придется. Убью его.
– Он кивнул в сторону неподвижного тела.
– Погляди. Он и так почти мертв.
Рент встал.
Нилгхан подался назад.
– Теблоры слишком высокие, - шепнул он, потянувшись за странным обсидиановым оружием.
– Моя десница породнилась с ним, связана посулом смерти.
– Он потуже затягивал ремешки.
– Похоже, нам придется биться. Я быстро тебя убью. Почти без боли.
– Я не дерусь с тобой.
– И правильно, что боишься.
– Не боюсь. Мне грустно.
Нилгхан помедлил, рассматривая Рента, щуря налитые красным глаза.
– На севере живут белые медведи, родня нашим серым пещерным. Крезимла Арот - белая медведица небес. Ее язык блестит в ночи всеми цветами плоти, крови и жизни. И все твари, на земле живущие, вкушали из ее сосцов. Но пищу ли она дарит? О нет. Это грусть.
– Пожимая плечами, он встал.
– Грусть делят меж собой все живущие. Тебе кажется, ты одинок в своем чувстве. Но ты ничем не отличен от других. Жить значит грустить, а грустить значит познать... хм, что каждый твой вздох рожден в потоках плоти, крови и жизни.
– Он расставил ноги шире.
– Итак...