Бог в поисках человека
Шрифт:
– Заметно углубляется понимание traditio и в богословском горизонте. Как апостольское предание, передаваемое от поколения к поколению в церковном возвещении веры, она защищает Божественное Откровение от ложного истолкования в качестве «человеческого установления». Позади церковной traditio, как было установлено, стоит Божественная traditio, так что апостольское предание должно отвечать (в первую очередь) не перед судом человеческого разума, но перед событием Божественного самооткровения. Богословский поворот от ранней схоластики к высокой заостряет такой взгляд на традицию, заново оценивая актуальное правовое положение Церкви. Поскольку до той поры под traditio можно было понимать только сам по себе привычный церковный порядок, {233} который сложился в отдельных церквах, размышления о plena potestas (полновластии) Церкви, которая присутствует в ней как potestas Папы, приводили к мысли о том, что нормативное начало присутствует в настоящем и что только оно устанавливает норму. Но, вместе с тем, немедленно встал вопрос о том, что обладает высшим авторитетом – Церковь (соотв., Папа) или Св. Писание. Борьба за такой ответ на этот вопрос, который всесторонне прояснял бы положение дел, ответ, с особой силой востребованный реформаторами [670] , постоянно сопровождает богословскую рефлексию на ее пути от Тридентского до II Ватиканского
670
Ср. в этой связи, там же, 624–626.
II. Богословское понимание
1. Фундамент традиции
Там, где традицию ставят рядом с Писанием и Откровением, она не может быть понята как только человеческое творение или человеческий опыт. Более того, говоря о традиции, здесь имеют в виду, что она также определена Духом (Pneuma) Божиим. Хотя традиция подчинена Святым Духом Священному Писанию, последнее как свидетельство веры само вбирает в себя традиции, но не любые, а те, что сознают, что основа их лежит в опыте самооткровения Бога. А поскольку Божественное самовозвещение достигло своей непревосходимой и окончательной вершины в Иисусе Христе, традиция, будучи именно опытом Христа и Его исповеданием, (1) хранит это непреложное достояние веры как переданное по наследству сокровище прошлого, которое всегда живо. Ведь церковная традиция сама по себе – доказательство того, что слово Божие, с которым мы встречаемся в Св. Писании, не «мертвая буква», но живая и всегда обновляющаяся в своей жизненности действительность, захватывающая человека и способная его обновить. На этом основании традиция подчинена Св. Писанию, поскольку последнее есть подлинное слово Божие. Такая подчиненность гарантирует, что традиция – даже там, где она выходит за пределы буквального прочтения Св. Писания, выявляет тот фундамент, на котором она покоится. (Традиция находится во власти истории – своего собственного прошлого, сохраняющего в воспоминании свою живую значимость).
Поэтому следует также принимать в расчет, что (2) традиция как выражение живого чувства веры благодаря действию Духа Божия находится в неразрывной связи с Церковью (как общиной верных) и всегда представляет собой элемент ее (Церкви) настоящего.
Также необходимо напомнить о том, что (3) Традиция Церкви (вместе с ее традициями), которая служит проводником действие Духа Божия, открыта благодаря действию этого Духа грядущему царствию Божию, которое уже «присутствует» (ср. Мк 1, 15) в настоящем Церкви. Поэтому традиция всегда сберегает в себе некий элемент будущего, т. е. полноту Церкви в царствии Божием.
К тому же, нельзя не принять во внимание то обстоятельство, что (4) традиция – не просто произвольное развертывание обычаев и установлений Церкви; традиция существенно опирается на богословие, каковое в свою очередь невозможно понять и определить в его служении задачам Церкви, не обращаясь к действию Духа Божия. {235} И в этом отношении именно Pneuma определяет traditio ecclesiae.
Наконец, необходимо помнить, что (5) традиция обретает форму в собственном смысле на основании Откровения. А именно, поскольку Откровение, как самооткровение Божие, даруется таким образом, что человек может его понять как таковое и принять в свою собственную жизнь, то тем самым сказано заодно, что откровение остается живым в рамках традиции. И это происходит постольку, поскольку в традиции Откровение высказано в слове и существует как передача и распространение Логоса – слова Отца (ср. Ин 1, 1). Как такое слово традиция служит посредником в самовозвещении Бога миру в Духе (Pneuma). «Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Ин 14, 26). Но если Откровение Божие о Себе остается в Духе (Pneuma) живо присутствующим и действенным, в Церкви оно – как наследие, полученное от Христа, – высказывается в слове. «От Моего возьмет и возвестит вам» (Ин 16, 14). Исповедание единства Св. Писания, в котором [тем не менее] различены Ветхий и Новый Заветы, удостоверяется в отношении к событию пришествия Христа. Он – альфа и омега, Он – Слово, которым все было сотворено, нашего ради спасения сошедшее с небес, принявшее плоть, праведное Слово суда, которое в конце времен приведет Церковь и мир (как новое творение) к их завершению. Откровение в Духе (Pneuma), живущее в Церкви, становится там плодом действия Св. Духа, выраженным в слове, т. е. возвещается и фиксируется письменно.
Основание традиции есть, тем самым, откровение о Себе единого и троичного Бога; и отсюда – так называемое «повеление о крещении» (Мф 28, 19) – «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» – может быть понято как «основополагающий акт» Церкви; «поскольку это речение значимо сегодня почти повсеместно не просто как слово Иисуса в историческом смысле, но как краткая формулировка ведомых Духом Иисуса Христа, а потому подкрепленных Его авторитетом, развития и практики ранней Церкви» [671] . Церковь как община тех, кто заново рожден «от воды и Духа» (Ин 3, 5) обретает центр своей традиции в праздновании памяти тайной вечери Господней: «сие творите в Мое воспоминание» (Лк 22, 19), что может быть дополнено словом Господа, которое передает Павел: «Ибо всякий раз, кода вы пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор 11, 26). Таинства крещения и евхаристии обосновывают и одновременно связывают воедино традицию {236} Церкви. В них единый и троичный Бог обнаруживает Себя как исток, как дающая силы и приводящая к исполнению любовь ко всем тем, кто в общине верных переживает вместе с тем глубочайший опыт общности с Богом благодаря встрече с Иисусом Христом «в Духе Святом» (в слове и таинствах).
671
Kasper, Der Gott Jesu Christi 299f.
Если традиция проистекает из действия Бога «в Духе», то исповеданию истории как истории спасения, поскольку она – «место» действия Божия, соответствует проникновение в историчность веры, «каковая вырывает каждого единичного из его единичного бытия и вплетает в ткань истории, от Христа исходящей» [672] . Событие пришествия Христа как событие историческое не только связывает веру каждого отдельного человека с «миром» и «его» историей, но и с верой общины, которой каждый отдельный ее член подчинен посредством исповедания [веры]. Поэтому обращенность к конкретному спасительному деянию Божию, каковое кристаллизовалось в Иисусе Христе, означает заодно критическое вопрошание традиций, коренящихся в традиции Церкви. Эти традиции как часть христианской жизни интегрированы в ограниченный горизонт человеческих возможностей, а поэтому должны всегда пересматриваться и перепроверяться в силу их неизбежной упрощенности. Там, где традиции востребованы только ради них самих, что обосновывается ссылкой на поддерживающий их авторитет, следует напоминать о непреходящей первичности слова Божия – и в смысле его изначальности и в смысле его достоинства. В этом отношении значимы не только слова и проповеди пророков Ветхого Завета (призывавших покаяться и обратиться к Яхве), но и высказанные с предельной решимостью слова самого Иисуса Христа, Который именно там противопоставляет Свое слово «преданию древних», где это последнее утрачивает свою прозрачность по отношению к воле Божией, каковая только и полагает меру. Только в последние дни окончательно откроется, что новый и вечный Завет, скрепленный кровью Христа, и упраздняет, и удерживает Завет Ветхий, т. е. хранит его в подлинной, соответствующей воле Божией действительности. Не достойная почтения древность лежит в основании обязывающей значимости [Ветхого Завета], но хранимое в Завете Яхве с Израилем свидетельство близости Бога избранному Им народу, с которым был заключен союз. Где традиции делают человека настолько узким, что он может с их помощью скорее обрести свой жизненный мирок, чем обнаружить несущую опору своей жизни, там они не могут исполнить предназначения традиции христианской. Обращенность к Богу позволяет верующему увидеть, что вместе с устанавливающей норму традицией ему даруется то {237} пространство свободы, в котором он может постичь свою форму жизни как исходящую от Бога, в Боге хранимую и распахнутую в непреходящее, вечное будущее.
672
Ratzinger, Tradition. III. Systematisch. In: LThK2 10 (1965), 293–299, здесь 239.
2. Элементы традиции
Показательно, что христианской традиции с самого начала принадлежит Св. Писание. Здесь ближайшим образом имеется в виду Ветхий Завет, который в качестве еврейской Библии или, в греческом переводе, Септуагинты стал само собой разумеющейся частью христианских богослужебных чтений. Даже когда иудейский канон еще не был окончательно зафиксирован в своих границах, «его книги были уже в достаточной степени определены, так что их обозначали в совокупности как “Писание” (he graphe) или “Писания” (hai graphai), а цитаты из них могли вводиться при помощи формулы “написано” (gegraphtai). Подобно всякому благочестивому иудею Иисус принимал еврейскую Библию как слово Божие и часто в своем учении и своих возражениях оппонентам с ней сообразовывался. В этом Ему следовали первые христианские проповедники, ссылавшиеся на еврейскую Библию, дабы обосновать правоту христианской веры» [673] . В зависимости от каноничности книг иудейской Библии формировалось также и фиксация новозаветных писаний, признанных в качестве канонических. При этом в богословской оценке двухчастного Св. Писания выступающее наряду с ним regula fidei (правило веры) получает отныне определяющее значение в той мере, в какой на его основании может быть удостоверено богословское своеобразие христианской Библии.
673
B.M. Metzger, Der Kanon des Neuen Testamentes. D"usseldorf 1993, 12.
Поэтому продумывание христианской традиции должно, тем самым, постоянно включать в себя библейское богословие. И если оно должно постоянно уделять особое внимание Ветхому Завету, ведь «христианская Библия как единое Писание в двух канонических частях (ВЗ и НЗ) отражает встречу Церкви и синагоги» [674] , тем не менее точно так же неоспоримо, что «библейское богословие Писания может быть развито только исходя из Нового Завета» [675] . Здесь выходит на свет та авторитетная инстанция, которая лежит в основании традиции. Это – Сам Бог, каковой как auctor Писания есть в то же время и Податель осеняющего Писание вдохновения. Богословская рефлексия, которая с самого начала христианской эры сосредоточивается на познании Писания и его истолковании, {238} не может по этой причине более проходить мимо канона Св. Писания. «Для богословия, т. е. рефлективного опосредования заключенного в каноне слова Божия, обращение к Библии в каждом случае только тогда (и именно тогда) становится легитимным, когда канонический текст одновременно раскрывается с учетом имеющихся внутрикафолических структур» [676] . Становление единого Св. Писания из двух Заветов – неотъемлемая часть традиции христианской веры. Принципиальные подходы к Св. Писанию имеют своим основанием традицию [677] .
674
Ch. Dohmen, Der biblische Kanon in der Diskussion. In: ThRv 91 (1995), 451–460, здесь 458.
675
Ebd.
676
G. Lohfink, Eine Bibel – zwei Testamente. In: Chr. Dohmen / Th. S"oding (ред.) Eine Bibel – zwei Testamente. Positionen biblischer Theologie. Paderborn 1995, 71–81, здесь 80.
677
Ср. Документ папской библейской комиссии 1983, опубликован в: P.-G. M"uller, Bibel und Christologie. Stuttgart 1987 (лат./нем.) 24–198, особ. 135.
Тем самым, в поле зрения оказываются два других элемента традиции. Как свидетельство, пребывающее в живом настоящем Церкви, traditio christiana не может быть чем-то иным по сравнению с traditio ecclesiae. Поэтому следует учесть (как второй элемент) тот авторитет, который обеспечивает традиции ее христианский характер, и к тому же (в качестве третьего элемента) тот авторитет, который служит носителем христианской традиции. Писание само себя не истолковывает; в нем tradere длится как основополагающая данность Божественного спасительного деяния. Божественная экономия спасения становится очевидной, как свидетельствует Новый Завет, в силу деяния Отца, «Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас» (Рим 8, 32), она имеет своим центром Сына, «предавшего Себя» за нас (Гал 2, 20; Еф 5, 2. 25) и даровавшего нам – во исполнения своих трудов – Духа Святого, послав Его Церкви (ср. Ин 19, 30). «Домостроительство Божие начинается, тем самым, вместе с традицией; оно продолжается в человеке и посредством человека, которого Бог для этого избирает и посылает в мир. Послание Христа и ниспослание Духа основывают Церковь и вызывают ее к бытию, дабы самим в ней продолжиться: “как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас” (Ин 20, 21; 17, 18)» [678] .
678
Congar, Tradition und Kirche 13.
Бог ищет новой встречи с человеком, который разорвал свою связь с Богом (в «нет» греха); и поиск исполняется в traditio – через раскрытие непостижимой любви Божией. Поэтому, обращаясь к Св. Писанию, которое было создано священнописателями, побуждаемыми Духом, можно надеяться постичь, что «Бог хотел нам сообщить» [679] , только благодаря действенной силе Духа Божия.
Для фиксации канона Св. Писания критерий богодухновенности как условия включения (в канон) или, наоборот, исключения того или иного текста из канона является совершенно необходимым. {239} Эта богодухновенность и обеспечивает авторитетность писания внутри Церкви, которая, как институт, обязана своим существованием воле своего Основателя Иисуса Христа.
679
DV 12.