Бог в поисках человека
Шрифт:
III. Библия, «слово Божие»
1. Библия и Откровение
«Откровение совершается действиями и словами, внутренне между собою связанными, так что дела, исполненные Богом в истории спасения, являют и подтверждают учение и все, что знаменуется словами, а слова провозглашают дела и открывают тайну, в них содержащуюся. Но явленная в этом Откровении глубокая истина и о Боге, и о спасении человека сияет нам через это Откровение во Христе, “Который одновременно и Посредник, и Полнота всего Откровения”» (DV 2).
Согласно свидетельству Ветхого Завета, Бог открывает Себя, во-первых, и при этом фундаментальным образом, в творении, каковое есть только Его деяние. Ведь он вызвал все к бытию из «ничто». Во-вторых, Он открывает Себя как Господь истории, поскольку Он избрал Себе в достояние среди всех народов народ Израилев и, заключив с ним союз, непреложно обещал сопровождать его [в его историческом движении]. Свидетельство Нового Завета дополняет это Откровение в слове и деле, поскольку приводит к вере в Иисуса Христа.
Возведение христианского понимания Откровения к открывающему Себя Богу, заставляет нас именно в этом отношении принимать во внимание, в качестве постоянной оговорки, природу богословского языка как аналогии. Всюду, где Откровение артикулируется в (человеческом) слове, схожесть высказанного в слове и наблюдаемой действительности соседствует с еще большей несхожестью. Эта оговорка представляет собой в более
«Откровение» как трансцендентально-богословское понятие указывает на тайну Божию. Поэтому в догматической перспективе оно представляет собой «основополагающий принцип познания». Как событие, имеющее определенное историческое начало (мыслимое в контексте человеческой деятельности) и, вместе с тем, как универсальное притязание (установленное Богом), Откровение снова и снова требует истолкования. История такого истолкования вовсе не пришла к концу. И хотя Откровение «завершилось со смертью последних апостолов», оно стало достоянием Церкви как живое свидетельство ее веры. Живая действительность Церкви, основанная в таинствах, иерархически структурированная и определенная дарами Св. Духа, постоянно заново указывает на эту несущую основу. Горизонт понимания, основывающийся в церковной жизни и вере Церкви, постоянно находит в Откровении критическую инстанцию, независимо от необходимости изъяснять Откровение как актуальное событие спасения в каждую наступившую эпоху. Поскольку Божественное откровение всегда есть откровение Бога о Самом Себе в истории, богословская рефлексия, обращаясь к христологическому исповеданию Халкидонского Собора (Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек, одна личность в единстве двух природ), может определить Откровение в его сути как синтез: Откровение по своей сущности, поскольку оно связано с человеком, естественно совершается ради человека. Но в то же время по своей сущности оно сверхъестественно, поскольку оно как откровение Бога о Себе неизменно восходит к Богу, каковой есть mysterium stricte dictum.
Тем самым, указано «место» в горизонте «Откровения», куда следует поместить Св. Писание в событии откровения, место, «в котором» Св. Писание должно быть осмыслено. Божье слово артикулируется в человеческом слове, оно непосредственно переживается в том, что формирует народ Израилев в его истории, а в новозаветные времена определяет опыт учеников Христовых в их общении с Учителем. Именно поэтому событие откровения не улетучивается, превращаясь в набор общих положений. Укорененное в жизни общины, событие откровения совершается в жизни человека, входит в нее как формообразующее начало и обязывающее требование. В Ветхом Завете находит всестороннее выражение то обстоятельство, что опыт Бога совершается в сердце человека, что даже в творении мировая история переплетается с историей избранного народа Божия, с опытом Богопознания, совершаемым Израилем, обратившим свой слух {216} к Его Откровению, в союзническом поручительстве Бога – в обещании Яхве стоять за Израиль. Поскольку Новый Завет, исповедуя Иисуса Христа как «слово Божие», приводит Ветхозаветное Откровение Бога к его сердцевине, он размыкает строгий теоцентризм богословской рефлексии Откровения в направлении человека. Вечное Слово, Слово творения, «стало плотью», и, вместе с тем, в нем человек, как тот, кто «слышит слово», обретает свою полноту и заершенность. Иисус Христос, поскольку Он и Отец суть одно (Ин 10, 30), открывает нам путь к Отцу (Ин 5, 24), и кроме того, Он влагает великую силу Своего слова в Евангелие, которое должно быть возвещено Его учениками. «Слушающий вас Меня слушает» (Лк 10, 16).
2. Тринитарная сумма
Мы можем усмотреть основания Библии только при том условии, что понимаем ее отталкиваясь от Откровения Бога о Самом Себе, от само-возвещения, которое являет Его как Бога Творца, Бога Завета с Израилем и, тем самым, – как Господа истории и спасения. В личном обращении к созданному и призванному Им человеку, в свободном избрании народа Израилева Себе в достояние, Он открывает Себя как Бог личной любви. Об этом возвещает Св. Писание, в котором, тем самым, совершается переход – Самим Богом обоснованный – от Ветхого к Новому Завету, от Яхве к «Богу и Отцу Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес 1, 1). «Подступ к Божественному Откровению во всей его недосягаемой полноте возможен в христианском понимании только там, где речь идет – в троичном ключе – о Боге – неизмеримом основании, Его радикальном самовозвещении в Иисусе Христе – Слове Божием и постоянном, совершающемся в любовном даровании Св. Духа, Его самовыражении» [620] .
620
Waldenfels, Kontextuelle Fundamentaltheologie 117, со ссылкой на H.U. von Balthasar, Spiritus Creator. Skizzen zur Theologie III. Einsiedeln 1967, 95–105.
Это самовозвещение Божие, достигающее своей высшей точки – при посредстве Св. Духа – в Иисусе Христе, находит свое завершение в символе креста. Знак крушения всех земных надежд становится в воскресении Распятого знаком окончательной победы над грехом и смертью, залогом непреложного начала эсхатологического Царствия Божия. Крестная смерть Иисуса, в которой Бог являет себя как чистая любовь – ибо «нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15, 13сл.) – «это пример осуществления владычества Божия в условиях нашего Эона, пример владычества Божия в человеческом бессилии, богатства в нищете, любви в заброшенности и одиночестве, полноты в опустошении, жизни в смерти» [621] . Поэтому событие воскресения есть удостоверение Божественности Распятого (Мф 27, 54), удостоверение Божией любви, которую открывает Сын добровольно предав себя на крест. «Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим 5, 8). И в этом – смерти и воскрешении Сына, «для нашего оправдания» – печать жизненной силы Бога Отца и, вместе с тем, доказательство сыновней покорности, ибо Сын – наделенный Божественной властью – отдает свою жизнь «за многих […] во оставление грехов» (Мф 26, 28). Евхаристическая традиция раскрыла это положение. «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю Жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца» (Ин 10, 17сл.). – Павел, который в своем Богословии креста (ср. Фил 2, 8) отводит христологии центральное место в сотериологии (см. Еф 2, 16; 1 Кор 1, 17), особо подчеркивая возвышение Распятого, имеет в виду исповедание Христа как Господа (Christos-Kyrios) «во славу Бога Отца» (Фил. 2, 11). Тем самым, Откровение Бога о Себе обретает в смерти и воскресении Иисуса универсальное и в то же время поистине личностное измерение. Крест, как символ победы, есть, вместе с тем, доказательство милости Божией, которая уготована человеку еще прежде его обращения. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3, 16). Эта любовь Божия – важнейшая тема восходящей к Иоанну традиции – требует от человека ответной любви к Богу и ближнему. «Сын вполне отождествил Себя с исходящим от Отца делом спасения (ср. Ин 4, 34), так что между ним и Отцом существует отношение взаимного прославления. Отец и Сын суть “одно” в единении любви, в которое могут быть вовлечены и люди (ср. Ин 17, 21). В сошествии Духа Отец и Сын длят свое присутствие в мире. Его сошествие – дар любви Отца и Сына (ср. Ин. 14, 26–22) – и нас делает любящими» [622] . Любовь к ближнему есть, тем самым, нечто большее, чем просто гуманность. Ведь, встречаясь с ближним, мы встречаемся с Богом. В свете Откровения на опыте познается, что «здесь раскрывается и последнее в моей жизни {218}, поскольку открывается, как я должен прожить свою жизнь, как я должен правильно поступать, чтобы уже в этой жизни найти – в неопределенности – надежность, в страхе – защищенность, в отчаянии – утешение, в унынии – мужество, в радости и счастье – обещание вечности» [623] . И это так, поскольку самооткровение Бога, как преданная любовь в Иисусе Христе, не истощается, когда Он принимает смерть. Эта любовь требует вечности. Воскресение Распятого и Его вознесение к Отцу напоминает о предварительном характере творения, о бренности мира и человека, которые, освободившись из под неумолимой власти смерти через крест и воскресение Иисуса Христа, устремляются к вечности. Апокалиптика – эта истина о конце и бесконечном будущем – «принадлежит контексту само-возвещения, само-раскрытия и само-изъяснения Иисуса» [624] . Он грядет снова, и по ту сторону этой границы окончательно утвердится истина о том, что уже в основе творения мира и человека лежало не абстрактное властное слово некоего в конечном счете не столь уж значимого бесконечно удаленного Бога, но – Он сам в пугающей близости, Тот, чье Слово стало во Христе нашим братом «во всем подобным нам, кроме греха». И именно этого могущественного Бога, Господа творения и истории, Иисус Христос, «нас ради и нашего ради спасения сошедший с небес», явил нам как вечную Любовь.
621
Kasper, Der Gott Jesu Christi 216.
622
Sattler/ Schneider, Gotteslehre 81.
623
K.-H. Weger, "Uber Sinn und Inhalt der Offenbarung. In: Ders., Wege zur theologischen Denken, HTB 970, Freiburg i. Br. 1984, 68–82, здесь 75.
624
Waldenfels, Kontextuelle Fundamentaltheologie 170.
Св. Писание, как подлинное свидетельство Откровения Божия, Откровения о Себе не просто позволяет приблизиться к пониманию Божественной сущности в троичной полноте, – Библия сама есть свидетельство исповедания веры в то, что Иисус Христос, как «предвечный Сын предвечного Отца», осуществляет и завершает откровение Бога о Себе «силою Св. Духа». И одновременно становятся зримыми контуры Церкви Христовой. Воплощение, смерть, воскресение и вознесение Господа и ниспослание Духа превращают Откровение, завершившееся в Иисусе Христе, в фундамент традиции, на которую опирается и благодаря которой сохраняется Церковь.
С
Традиция
Вместо введения
а) Когда говорят о «традиции», то имеют в виду «среду человеческой культуры», фундаментальное измерение человеческого общения и взаимодействия. Таким образом, когда пытаются ухватить основной смысл «традиции», речь поначалу не идет о понятии, раскрывающем определенное положение вещей, т. е. речь не идет о герменевтике в широком смысле – как задаче (в числе прочих) богословия. Более того, к традиции относится «все, что передается от отцов как ритуал, нравы и обычаи. Даже там, где государственный правопорядок фиксируется при помощи кодифицированных законов, традиция остается неизбежным дополнением этого порядка. Традиция есть нечто такое, что соединяет сменяющиеся поколения» [625] . Помимо значения, схватываемого рационально, она обладает огромной эмоциональной значимостью [626] . Следует помнить, однако, что в противоположность этому, общественно-политический перелом в новейшие времена ставит во главу угла соотнесенность всякой деятельности с настоящим, а будущее формирует исходя из такого настоящего.
625
H.-G. Gadamer, Tradition. Ph"anomenologisch. In: RGG 6 (1965), 966f., здесь 966.
626
Ср. греческое понятие неписаного закона и роль mos maiorum в Риме
В качестве яркого примера здесь следует указать на французскую революцию, которая утвердила культ «разума» (raison), радикально порвав с (западноевропейской) традицией. Именно критика этой позиции создала, помимо основательной легитимации традиции, основание для сознательной заботы о ней. Традиционализм обосновывает свое учение о реставрации в отношении государства и общества при помощи учения о первоначальном откровении, в котором Бог вручил человеку не только язык, но «в нем заодно и все истины, относящиеся к религиозной, моральной и социальной сфере» [627] . Это же относится и к оценке опыта человека о самом себе в горизонте философского исследования. В качестве прямой антитезы по отношению к иллюзии всегда нового начала значение традиции, принимающей всерьез конечность человека перед лицом бесконечного, обретает существенный вес [628] . {221}
627
E. Schmitz, Bonald, L.G.A.V. de. In: LThK2 (1958) 581f., 4: 582; L.G.A.V. de Bonald (1752–1840) – ведущий представитель идеи реставрации и традиционализма.
628
Ср. R. Schaeffler, Die Wechselbeziehungen zwischen Philosophie und katholischer Theologie. Darmstadt 1980.