Бог в поисках человека
Шрифт:
Уже вводное предложение артикулирует решающую для всей статьи расстановку акцентов. Именно указание на действие Духа Божия служит ключом к пониманию значения развитого здесь учения о Божественном вдохновении. Св. Дух побуждает к «запечатлению» Св. Писания, которое записано «под Его вдохновением». Инспирация есть тем самым транслитерация Его действия. Ему обязаны своим возникновением Священные Письмена, которые, тем самым, ни в одной из своих частей не являются всего лишь результатом человеческих интенций, как если бы они только задним числом в некоей inspiratio subsequens были признаны в качестве «истинных» и – поскольку они относятся к Божьему самооткровению «в слове» – в качестве «Св. Писания». Это особое ударение на пневматологии, которое обнаруживается здесь и в других соборных высказываниях, должно быть учтено в нашем подходе к истолкованию и оценке статьи 11. Как показывает обзор динамики процесса созревания Догматической Конституции, представленное в ней учение о Божественном вдохновении следует рассматривать как результат необходимого компромисса двух интенций: с одной стороны, стремления в ретроспективном движении выйти за пределы доминировавшей в то время неосхоластической позиции [547] , а с другой стороны, – желания, двигаясь вперед, – в известном взаимодействии [548] [с первой стратегией] – положить в основу этого учения основополагающую сотериологическую перспективу события откровения. Там, где на эти обстоятельства не обращают внимания, учение об инспирации с неизбежностью переиначивают или ложно толкуют. Статья 7 Догматической Конституции «Dei Verbum», вторая глава которой озаглавлена «О передаче Божественного откровения», явно подчиняет возникновение Св. Писания Божественной спасительной воле. Иисус Христос, {185} «в Котором завершилось всё Откровение Всевышнего Бога, […] заповедал Апостолам, чтобы Евангелие, прежде обещанное через Пророков, Им исполненное и Его устами провозглашенное как источник всякой спасительной истины и всякого нравственного правила, они проповедовали всем, сообщая им божественные дары». Эта заповедь была верно исполнена теми апостолами «и апостольскими мужами, которые по вдохновению Святого Духа записали спасительную весть». На этом фоне следует интерпретировать и статью 11 Конституции «Dei Verbum», иначе говоря, связующее звено, объединяющее статью 7 и статью 11, – это действие Духа. Таким образом, Собор не просто голословно защищает притязание Св. Писания на истинность. Динамика действия Св. Духа обеспечивает как возникновение Св. Писания, так и его действенную силу в жизни верующих. Божественное вдохновение, тем самым, интегрировано в целокупность Божественного
547
Ср. в этой связи представленные Гриллмайером предварительные наброски текста Die Verbum (Kommentar 528–537, см. выше, d)aa)).
548
См. H.J. Pottmeyer, Kontinuit"at und Innovation in der Ekklesiologie des II. Vatikanums. Der Einfluss des I. Vatikanums auf Ekklesiologie des II. Vatikanums und Neurezeption des I. Vatikanums im Lichte des II. Vatikanums. В: G. Alberigo/Y. Cognar/H.J. Pottmeyer (ред.), Kirche im Wandel. Eine kritische Zwischenbilanz nach dem Zweiten vatikanum. D"usseldorf 1982, 89–110.
549
Grillmeier, Kommentar 545a.
550
M. Seckler остроумно говорит о существовании девиза: «Смирись с моим текстом, тогда я смирюсь с твоим» (См. "Uber den Kompromiss in Sachen der Lehre: Он же, Im Spannungsfeld von Wissenschaft und Kirche. Theologie als sch"opferische Auslegung der Wirklchkeit. Freiburg i.Br. 1980, 99–109; 212–215 (примеч), здесь 109).
551
Gabel, Inspirationsverst"andnis 122.
Внутренняя укорененность Божественного вдохновения в событии спасения остается здесь без всякого упоминания. Это же верно в равной мере и в отношении значения Церкви как инстанции, активно действующей в событии Божественного вдохновения и в процессе формирования канона: статья 11 едва ли упоминает то обстоятельство, что Св. Писание было «препоручено» Церкви. Однако, если мы обратим внимание на эти слабые места во всей совокупности соборных документов, то обнаружим, что они маркируют – отчасти уже отмеченные в дискуссиях, предшествовавших собору, и в богословских спорах [552] – {186} открытые окна, о которых говорил папа Иоанн XXIII в связи с Aggiornamento, «дабы через них в Церковь проникал свежий воздух». Типичным примером в этой связи может служить проблемное поле, связанное с inspiratio – Deus actor – auctores veri. Статья 11 высказывает такие формулировки, которые требуют дополнения с тринитарной точки зрения. Здесь говорится – разумеется, с опорой на предшествующие вероучительные высказывания, – исключительно о том, что Бог есть auctor Священных Писаний, поскольку они были записаны под вдохновением от воздействия Святого Духа [553] . Тем не менее, стремясь избежать психологического или механистического истолкования события Божественного вдохновения, Догматическая Конституция подчеркивает: священнописатели суть (как auctores litterarii) [554] настоящие авторы (auctores veri). Дух Божий принимает в расчет их различные силы и способности; Он достигает цели вместе с ними. Письменно было передано всё то и только то, что Он хотел; все это записано «нашего ради спасения».
552
В этой связи типичны разъяснения П. Айхера (P. Eicher, Offenbarung. M"unchen 1977, 484, примеч.), который замечает, что «различные партии путем особой процедуры обмена текстами сознательно стремились переработать свои тексты в окончательный документ». Тем не менее нельзя оспаривать тот факт, что в истории догматики известно достаточно таких случаев, когда даже «количественное формирование консенсуса» в конечном итоге приводило к общецерковному обретению истины. В качестве сравнения можно привести христологические споры в первые века христианства, особенно ярко отразившиеся в писаниях Кирилла Александрийского (ср. A. Grillmeier, Jesus der Christus im Glauben der Kirche I. Freiburg i.Br. 1979, особ. 637ff.).
553
Божественное происхождение Св. Писания артикулируется вместе с исповеданием Божественного вдохновения как активного воздействия Духа Божия. Тем самым положение «deus (est) auctor» пневматологически опосредовано. Этим удается избежать вводящих в заблуждение выражений, связанных с разведением действия Духа Божия и Самого Бога.
554
Ср. Grillmeier, Kommentar 545b.
Учение о Божественном вдохновении, развитое в статье 11 Догматической Конституции «Dei Verbum» помещается, тем самым, в области пересечения богословия, сотериологии и антропологии.
Это учение как ключ к пониманию Св. Писания интегрировано также в пневматологию. Ведь Писание обязано своей природой Священного Писания действию Духа Божия, в этом действии обретает оно (как откровение спасения) свою смыслообразующую сердцевину и в нем становится местом встречи с Богом, открывающим Себя «в слове», и – глубочайшим образом – с Иисусом Христом в Церкви как общине крещенных водою и Духом Святым. Именно в перспективе Божественного вдохновения становится понятным «особое отношение к Святому Духу и Церкви – образцам и медиаторам в “усвоении спасения”. Писание принадлежит «эпохе» Святого Духа и Церкви, несмотря на то, что Писания существовали и до пришествия Иисуса Христа» [555] .
555
Ebd., 545а.
{187} 4. Учение о Божественном вдохновении: импликации и следствия
а) Священное Писание и его боговдохновенность
В результате борьбы за исповедание истины Писания в качестве Божественного откровения произошла фиксация канона библейских книг и было разъяснено отношение Божественного и человеческого авторства в их составлении. Кроме того, здесь обнажается знание Церкви о ее несущей опоре. Все это становится видимым в свете того основополагающего вклада, который удалось внести [в понимание указанных проблем] II Ватиканскому Собору, раскрывшему «взаимосвязь Божественного вдохновения, положения о безошибочности Писания и придания всему Писанию в целом такого смысла, который опирается на богословие спасения» [556] . Взгляду на Священное Писание как откровение спасения соответствует христоцентризм свершения всего спасения в целом, о котором Священное Писание непреложно свидетельствует как о действии святого Духа. Боговдохновенность Св. Писания отсылает, следовательно, к такому его «внутреннему ограничению», которое статья 11 «Dei Verbum» описывает как «волю Божию». Эта Божья воля может быть описана только так, как это явствует из самого деяния Божия, в котором Он Себя открывает. А поэтому описание воли Божией как «воли спасительной» не просто должно трансцендировать человеческое и субъективное в направлении Бога; но кроме того, в Нем подступ к высказываниям Св. Писания обретает свое обязательное мерило. Человек воспринимает историю как историю спасения постольку, поскольку он уже в ней живет; взвешенное истолкование истории совершается каждым с необходимостью в горизонте собственного опыта. И тогда именование [Бога] Причиной (в отношении Св. Писания Бог есть вдохновляющий auctor; в отношении истории Бог есть Тот, Кто открывает Себя в истории, и «основание» (causa) истории как истории спасения) не вступает с эти опытом в противоречие. Напротив, такой опыт принимает действие Святого Духа всерьез. Если не принимать эту перспективу во внимание, имея дело со Св. Писанием, то мы, в лучшем случае, оказываемся на точке зрения сравнительного религиоведения и не слышим «слова Божия».
556
Ebd., 546а.
На этом фоне становятся внятными импликации «Dei Verbum». В центре соборных высказываний о Св. Писании находится «Слово Божие», каковое в качестве события, в котором времена достигают своей полноты, в истории Иисуса Христа приходит к своей высшей и окончательной (т. е. непревосходимой) точке. {188} Объединенные и заостренные христологически, сотериология и пневматология определяются, тем самым, как объемлющая рамка для понимания Писания [557] .
557
К этому следует отнестись предельно внимательно, если мы не хотим в нашей интерпретации этих соборных высказываний выработать определенное суждение, указав исключительно на слабые места в тексте, не прояснив при этом их содержательную значимость. Точно так же какое бы то ни было неудовлетворительное сопоставление, обосновываемое «прагматически», не может служить достаточным обоснованием такого подхода, при котором положения Собора в целом интерпретируются исходя из явственно различимых изъянов. Именно плодотворная историческая рецепция должна проявлять в этом отношении осторожность. Текст, который в своей целокупности является догматически обязательным, едва ли допускает исключение отдельных частей, даже если бы это, как честно следует признать, и затронуло значение целого. Поэтому вовсе не следует с самого начала отказывать в праве на существование такой богословской рефлексии, которая обращаясь к фундаментальным высказываниям II Ватиканского Собора, способна за счет строгого анализа релятивизировать их слабости, понятые на основе истории становления текста. Образцом здесь может служить Г.У. фон Бальтазар (см. Gabel, Inspirationsverst"andnis 220ff.).
Первая глава «Dei Verbum» в убедительной манере говорит об истории как о месте, в котором Бог являет Себя. И когда во второй главе на смену истории в этом контексте приходит Божественное вдохновение (боговдохновенность Писания), то это необоснованная перемена в аргументации предоставляет возможность продумать глубинный пневматологический слой Божественных спасительных деяний. Священное Писание не истолковывает произвольным образом некое профанное событие как место Божественного спасительного деяния, но, скорее, позволяет понять нечто, случившееся в истории, как такое событие, в котором Бог обнаруживает себя как Тот, в чьей власти миловать и спасать. Поэтому нельзя судить о так называемой несогласованности Соборных текстов слишком поспешно, усматривая здесь только простую логическую несостоятельность. Следуя Карлу Ранеру, мы могли бы сказать так: Бог, поскольку Он есть Тот, Кто действует в истории ради спасения людей, есть также и auctor Священного Писания; и поскольку это Божественное спасительное деяние конкретизируется «институционально» (проходя путь от Израиля к «новому Израилю»), это артикулированное в слове (в Священном Писании) спасительное деяние Бога обретает у «избранного Богом народа» нормативное значение. Важность процесса передачи Библии как Священного Писания, как это сформулировано во второй главе «Dei Verbum», нельзя умалять, подходя к нему с внешними мерками, поскольку сам этот процесс сам по себе есть свершение спасения и выражение властительной силы деяний Духа Божия. Поскольку этот Дух приводит к составлению Св. Писания через агиографов и признанию Библии в качестве боговдохновенного слова, Его сила (а не изобретательность человеческой рефлексии) служит доказательством того, что история избранного народа Божия должна быть фактически квалифицирована как история спасения; ведь такая оценка может быть легитимирована только Самим Духом Божиим. Только потому, что Он есть Тот, {189}, Кто своей силой сделал возможным составление Библии и ее признание в качестве Св. Писания (и, тем самым, библейские книги суть книги Божественного автора, и в качестве таковых они вверены Церкви), Догматическая Конституция не сочла нужным упомянуть о такой «сверхъестественной причинности», которая была бы в конечном итоге отделена от истории спасения. Даже прекрасная богословская поэзия не может устоять перед этим трезвым суждением. Образцом здесь должны служить высказывания П. Айхера, который говорит: «Просветляющая очевидность исторического свершения, истолкованного в контексте библейского предания как спасительное деяние Божие, о котором говорится в главе IV в связи с Ветхим Заветом и главе V в связи с Новым, ни разу более не упоминается в рамках этого внешнего метода обоснования (sc. в главе III)» [558] . Между тем, именно затронутые в тексте богословские импликации, а вовсе не изъяны, о которых постоянно сетуют, позволили соборным высказываниям в течение долгого времени сохранять свою плодотворность – не в последнюю очередь потому, что Догматическая Конституция «Dei Verbum» вплоть до ставшего обязательным окончательного варианта текста, обязана своим существованием богословскому пониманию предмета.
558
Eicher, Offenbarung 539.
b) Священное Писание и священнописатели
Боговдохновенность Священного Писания, поскольку она укоренена в целостном спасительном деянии Бога, должна быть продумана и в отношении священнописателей. Как «настоящие авторы», призванные на служение Самим Богом или, точнее, действием Духа Божия, они засвидетельствовали истину того, о чем писали. Поэтому они, во-первых, – полномочные свидетели существования Бога и Его дел. Богопознание Израиля, коренящееся в слове, которое Яхве обращает к «избранному Себе в собственность» народу Божьему и в обещании союза с Ним, точно так же опиралось на писания агиографов, как и богопознание у других народов. – Во-вторых, агиографы суть свидетели того, что откровение Божие есть событие спасения. Безошибочность Писания находит свое объяснение в первую очередь в богословском измерении. Это объяснение найдено посредством [установления] связи Писания боговдохновенного в целом и во всех своих частях с откровением спасения» [559] . Ибо Богу было угодно «позволить запечатлеть истину нашего ради спасения». Тем самым, Св. Писание, как свидетельство «особой верности Бога завету с нами» [560] , вовлечено в опыт Божьей обращенности [к человеку]. Этот опыт, поскольку он опирается на Божественное вдохновение, есть залог {190} того, что спасительная истина Божия в своем возвещении и действует спасительно. Священному Писанию присуща безошибочность, поскольку истина спасения учит «истинно, достоверно и без ошибки».
559
Ebd.
560
Grillmeier, Kommentar 547b.
c) Иисус Христос, «исполнение времен»
Поскольку Священное Писание, будучи боговдохновенным, свидетельствует о самооткровении Бога в истории, а это самооткровение достигает в Иисусе Христе своей высшей и конечной точки, Он и есть окончательное доказательство истинности Писания. Поскольку Он, как предвечное Слово предвечного Отца, облекся плотию (Ин 1, 14), понимание Писания как слова Божия следует определять в христологической перспективе. Для Библии отсюда вытекает следующее: даже если она, как «слово Божие», непревосходима и потому непреложна, включенные в нее писания не являются «непосредственно Божиим словом […]. Равенство: Писание = слово Божие не есть связь двух тождественных величин» [561] . Ведь само Писание участвует в значимых для домостроительства спасения структурах Боговоплощения. Оно говорит как «слово Божие» и хочет, чтобы как «слово Божие» оно было нами услышано, не будучи при этом чем-то большим, чем свидетельство Божьего присутствия в опосредованной Духом непосредственности. «Библия свидетельствует о совершающемся откровении» [562] как о «вызванном к жизни Духом и в то же время человеческом ответе на само-выговаривание Бога в Логосе» [563] . Таким образом, мы снова наталкиваемся на границы Св. Писания. То, что в нем сообщается, неразрывно связано с Божьей волей. Иисус Христос, как истинный Бог и истинный человек, оберегает нас от того, чтобы мы помещали встречу с Богом только в границы внутреннего [опыта] – в центре жизни Спасителя находится благая весть, Евангелие! – и Он открывает одновременно, что спасение и от человека требует исполнения заповеданных ему норм (ср. Мф 7, 21). Истина имеет всегда также некое «предметное» содержание, и Божественное вдохновение связано также и с ним. Слово Божие, знание которого сообщает нам Священное Писание, имеет своей целью Иисуса Христа, и, тем самым, оно бесконечно превосходит человеческое разумение, хотя и предназначено для человека как спасительная весть, актуально обладающая жизненной действительностью. Так что, агиографы могли зафиксировать письменно эту Божию истину только при соблюдении определенных условий. Именно поэтому завершенная форма Св. Писания (фиксированный состав относящихся к нему книг, входящих в канон) заключает в себе постоянную открытость хранимой в Писании истины живому присутствию Бога, спасающего тварь в {191}Св. Духе – распахнутость в направлении Deus semper major [564] . Св. Писание постоянно лежит в основе новых возможностей познания и его выражения – факт, который подтверждает уже фиксация Символа веры в первые века христианства, которую удалось осуществить, соблюдая определенную установку: не высказывать ничего такого, что не содержалось бы в Писании. Поэтому недостаточно «понимать боговдохновенность Священного Писания исключительно как реальную или персональную инспирацию. Поскольку слово Божие получает свое собственное звучание только в контексте и на фоне содержащихся в этих писаниях историй, изречений и образов, текст имеет здесь решающее значение» [565] . И поскольку речь идет о тексте как о едином целом, Божественное вдохновение должно быть чем-то большим, чем inspiratio concomitans: последнее означает, что Св. Дух предохраняет библейского автора от каких бы то ни было ошибок исключительно в отношении так называемых «истин откровения». Даже если откровение и боговдохновенные тексты суть не одно и то же, они все же обязаны своим возникновением в качестве целого действию Духа Божия, хотя это действие не следует понимать как непосредственное небесное происхождение священных текстов.
561
Werbick, Prolegomena 17.
562
Barth, Die Kirchliche Dogmatik, I/1, 114.
563
Werbick, Prolegomena, ebd.
564
«Бог всегда больший». – Прим. перев.
565
Limbeck, Schrift 86.
d) Иисус Христос и «исполнение»
Учение о Божественном вдохновении призвано дать понять, что горизонтальное измерение опыта спасения «в слове и истории» соответствует вертикальному измерению «в духе», т. е. распахнутости Писания в направлении «абсолютного таинства, к которому можно обращаться только с молитвой» [566] . Безмолвное ликование предела истории (eschaton), – толкующее выражение совершенной любви, которое произносит Апокалипсис, – знает свою цель, не отодвигая ее в бесконечную и недостижимую даль. Но тот, кто спрашивает о пути, – а верующий знает, что он нуждается в таком вопросе, дабы не потерять из виду цель, – должен не закрывать глаза на происходящее в этом мире, должен открыть свой слух другому человеку, который живет рядом с ним и становится для него ближним. Но как возможно было бы предохранить подобную обращенность [к миру] от замыкания в кругу самодостаточного, непритязательного и ограниченного разумения, если бы Бог сам не явил Себя, если бы Он не позволил внимать Своему слову и не разомкнул для нас свою триединую любовь? «Слово стало плотью»: в событии пришествия Христа Бог принимает во внимание эту расположенность человека в полноте, превосходящей всякое вопрошание и всякий поиск. «Бог открывает Себя в человеке, дабы ввести его {192} в почитание Того, Кого доселе не видели ничьи глаза. И действительно, Бог посылает Своего Сына, чтобы Он истолковал Отца в человеческом жесте» [567] . Отец произносит Логос в Духе (Pneuma), и это – тот Дух, который удостоверяет свидетельство священнописателей. Агиографы, включенные в этом же Духе (через крещение) в общину верных, Церковь, записали как непреложную, а потому обязательную для всякого верующего, такую истину: Логос говорил к нам в Иисусе Христе. Писание, будучи Священным Писанием, засвидетельствовало это Слово как исшедшее от Бога и обитавшее среди нас, оно вводит нас – глубже и глубже – в Божественные таинства. «Мы слышим Отца в Его человеческом эхо, в его человеческой покорности даже до смерти, мы узнаем, Кто есть Повелевающий, нам послано Слово в ответ» [568] . И поскольку именно люди, как священнописатели, передают Логос при помощи своих слов, мы можем внимать Логосу только в согласии с их многоголосым свидетельством. Совершающаяся в вере библейская герменевтика, в которой подвизается Церковь, стремится помочь нам понять, что «передает нам это слово Божие, к чему оно нас призывает и чего от нас требует» [569] . – Далее, справедливо следующее: Писание как Священное Писание участвует в осуществляемом Святым Духом присутствии Логоса в его воплощенной действительности лишь в той мере, в какой неизбежная ограниченность человеческой способности к выражению и оглашению выявляет то, что Бог Сам пожелал сказать о Себе в Verbum incarnatum, в слове и деле Иисуса Христа, в его самоистолковании и в разъяснении смысла Его земной жизни, завершившейся в предании Себя [на смерть] ради нашего спасения. «Между человеческой и Божественной природой Христа нет никакого разлада: что Бог хочет сказать о Себе, то полно и точно высказывается в человеческом языке. […] Человеческий язык вбирает в себя всю природу и все этическую экзистенцию, всю историю человечества: здесь человеческое слово совпадает с предвечным словом Отца, здесь каждый идеал основывается на том, что уже осуществилось» [570] . Тот, кто движимый Логосом, свидетельствует об этом людям, тот вдохновляем Богом. Так агиограф пишет Св. Писание. И поэтому верно следующее: Связь откровения как Самооткровения Бога в Иисусе Христе с Божьим таинством и одновременно его необратимая включенность в историю человечества, которая раскрывается как история Христа и, тем самым, как история спасения, становится ведомо только там, где свидетельство Писания признается в качестве боговдохновенного.
566
H.U. von Balthasar, Gott redet als Mensch 98.
567
Ebd.
568
Ebd.
569
Werbick, Prolegomena 18.
570
H.U. von Baslthasar, Gott redet als Mensch 98.
II. Библия: свидетельство опыта Божественного вдохновения
Библию нельзя понять как Священное Писание, если не принять во внимание действие Святого Духа. Поэтому поначалу необходимо было разъяснить, что имеется в виду, когда говорят о богодухновенности Писания как обосновании его священного статуса в качестве аутентичного свидетельства Откровения Божия. При этом, во-вторых, было показано, что действие Духа Божия имело значение также и для составителей Священного Писания. Но помимо этого следует поразмыслить и о том, что в Ветхом Завете, как и в Новом, каждый раз на свой манер высказан опыт Божественного Откровения. Ветхий Завет свидетельствует, что Владыка мира, Бог Яхве, избрал Себе Израиль как народ Завета, что Он дал Израилю некие обязывающие указания – Закон – и заодно даровал ему обетование своей владычной близости. Таким образом, Священные Писания Ветхого Союза были помещены как бы в сердцевину веры Израиля в «своего Бога Яхве». – Выраженное в слове откровение Бога «своему народу» было в «Новом Союзе» углублено в том отношении, что в исповедании Иисуса Христа как Слова, ставшего плотью, Откровение как самооткровение достигло своей высшей и окончательной формы. Св. Писания Ветхого и Нового Заветов свидетельствует, тем самым, о том, каким образом, в какое время, в каком месте и какому адресату Бог дарует опыт о Себе.