Бог в поисках человека

Кнох Венделин

3. Учение об инспирации, принятое на II Ватиканском Соборе

а) Общее введение

Богословский фон, на котором сформировалось учение об инспирации, недвусмысленно свидетельствует о том, что с самого начала Св. Писание помещалось в сердцевине жизни христианских общин и, тем самым, в сердцевине жизни Ecclesia Jesu Christi (Церкви Иисуса Христа). Церковь понимает Св. Писание Ветхого и Нового Заветов в равной мере как «основополагающий документ» и исповедует его как боговдохновенное Священное Писание, поскольку в нем мы внимаем изреченному под воздействием Св. Духа слову Божию. Ибо «Бог многократно и многообразно говоривший издревле в пророках, в последние дни говорил нам в Сыне» (Евр 1, 1сл; ср. 3, 7; 9, 8; 10, 15); то, что говорили пророки, что было сказано через Сына в Духе, «Богоданные Писания» (ср. 2 Тим 3, 16) верно воспроизводят и передают. «Конечно, в первую очередь Сын есть сущностное Слово Божие во плоти; тем не менее, Церковь всегда придерживалась того воззрения, что и история Израиля принадлежит домостроительству спасения, так что и пророки, говорящие об этом домостроительстве (плане спасения, спасительных деяниях, истории спасения), [были вдохновляемы Богом]; соответственно, писания, передающие их свидетельства, могут рассматриваться как боговдохновенные – как возвещение слова Божия. В полемике против Маркиона (род. ок. 160) и гностических учений ранняя Церковь твердо придерживалась того положения, что Святой Дух “вдохновлял каждого святого, пророка и апостола,

и в древних действовал не иной, но тот же Дух, что и в тех, что были вдохновлены пришествием Христа” (Origenes, De principiis I, Praefatio 4)» [442] . Тем самым, открывается богословская перспектива, в которой учению о Божественном вдохновении отводится некое суверенное место в {160} исследовании вопроса о том, что придает Св. Писанию его особую значимость. «Учение о боговдохновенности Писания стремится твердо установить, что Св. Писание как норма содержательного разговора о Боге более не может быть релятивизировано. Что противно Писанию, то не может считаться содержательным разговором о Боге или подлинным свидетельством о Нем, даже если при этом ссылаются на якобы непосредственное сознание слова Божия или на знания разума» [443] . При этом ни слова не говорится о некоем уравнивании Св. Писания и слова Божия. Речь не идет о двух тождественных величинах. Слово Божие обретает речь в Св. Писании. Но это происходит в таком свидетельстве, которое несет на себе отпечаток разноголосицы, ситуации свидетельствования и самого свидетеля. Исповедание Библии как Священного Писания есть признание того, что Бог ищет человека и с ним заговаривает. Благодаря Библии христиане не просто хранят память о прошлом, но на основании размышления о слове Божием, изреченном в прошлом, получают удостоверение в том, что Бог в своем откровении свидетельствует о Себе как верном и деятельном. Так что священное Писание само по себе – свидетельство. Карл Барт справедливо утверждает: «Библия, которая говорит с нами как слово Божие и которой мы внимаем как слову Божию свидетельствует о совершающемся откровении» [444] . Библия может исполнить это свидетельство, поскольку она представляет собой «совершающийся под действием Духа и вместе с тем человеческий ответ на Божие само-изречение в логосе. Верующие внимают слову, отвечая ему. Это относится и к изречению-воплощению Логоса в Иисусе Христе» [445] . Ганс Урс фон Бальтазар передает эту мысль несколько иначе: «Бог посылает Своего Сына, дабы Он истолковал Отца в человеческом жесте; мы слышим Отца в Его человеческом эхо; […]; нам послано Слово в ответ» [446] . Агиографы включены в общину верующих посредством Духа Божия, исповедание их веры представлено для нас в Писании, их «проповедь» свидетельствует, что именно в Иисусе Христе Логос говорил с нами. Поэтому Священные Писания предоставляют нам «образец соразмерного содержанию разговора о Боге – как о Нем говорит Иисус Христос, […] – критерий аутентичного свидетельства жизнью и словом. В ответе, который дает нам Писание, мы приобщаемся Логосу, поскольку вплетаем свой голос в свидетельство Писания и берем на себя “роль” тех, кто признает за собой право на участие в Логосе» [447] . Но слово свидетельства не есть слово Самого Бога. Оно остается именно словом свидетельства, {161} и именно в этом качестве мы должны слышать слова Св. Писания. Отсюда вытекает задача истолкования Писания. Чтобы постичь собственное призвание и [брошенный временем] вызов, необходимо понять сущностное Слово, изреченное в Иисусе Христе.

442

Werbick, Prolegomena 16.

443

Ebd., 17.

444

K. Barth, Die kirchliche Dogmatik 1/1. Z"urich ⁹1975, 114.

445

Werbick, Prolegomena.

446

H.U. v. Balthasar, Gott redet als Mensch. In: Verbum Caro. Skizzen zur Theologie I. Einsiedeln 1960, 73–99, здесь: 98.

447

Werbick, Prolegomena 18.

b) Источники, связанные с обязанностями учительства

aa) I Ватиканский Собор

Папа Пий IX созвал I Ватиканский (Двадцатый Вселенский) Собор (1869/70), с целью выступить против заблуждений того времени. Эту задачу, настоятельность которой подчеркивал уже Силлабус – опубликованный 8.12.1864 список заблуждений [448] , поименованных в различных высказываниях папы, – должны были принять во внимание учительные решения Собора, носящие обязательный характер. Однако по политическим причинам помимо «Догматической Конституции “Dei Filius” о католической вере» [449] удалось завершить только «Первую Догматическую Конституцию “Pastor aeternus” о христианской Церкви» [450] , центральный пункт которой состоит в закреплении обязанностей папы и его догматических полномочий. – Конституция «Dei Filius» трактует вопрос о Св. Духе только в одном коротком разделе «Об откровении», в котором наряду с «фактом сверхъестественного откровения» [451] названо Св. Писание как его необходимое условие [452] и один из его «источников» [453] . Формулируя свое отношение к этому вопросу, Собор зафиксировал только то, что должно считаться «католическим» наследием:

448

Ср. DH 2901–2980; ср. Werbick, Prolegomena 18.

449

DH 3000–3045.

450

DH 3050–3075.

451

DH 3004.

452

Ср. DH 3005.

453

DH 3006.

– Библия передает сверхъестественное откровение (наряду с «неписаным» преданием).

– Библия передает как слова, исходящие из уст Иисуса, так и апостольские речения, которые были распространены посредством «писаных книг и неписаного предания […], каковое было воспринято апостолами из уст самого Христа или получено апостолами от Св. Духа и передавалось из уст в уста, пока не дошло до нас» [454] .

– {162} Зафиксировано число книг Ветхого и Нового Завета, и упомянута каждая из них в отдельности [455] .

454

Собор в Триденте: IV заседание 1546; DH 1501.

455

Ср. Собор в Триденте DH 1502сл.; см. также Декрет Собора об издании Вульгаты и способе толкования Св. Писания, DH 1506–1508, здесь особ. 1506.

Кроме того, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что Собор в очень трезвых выражениях обосновывает каноничность Библии и ее священный характер. «Церковь не потому признает их (т. е. книги Ветхого и Нового Завета) каноническими, что они составлены человеческим прилежанием и благодаря своему авторитету получили всеобщее одобрение; строго говоря, – даже не потому, что они безошибочно передают откровение, но потому, что они, написанные по внушению Св. Духа, имеют своим автором Самого Бога и как таковые вверены Церкви» [456] . – Несомненно, тем самым I Ватиканский Собор непосредственно соотносится с решениями Собора в Триденте. Тем не менее, бросается в глаза смещение акцентов. Предметом рассмотрения становится Божественное вдохновение как таковое.

456

DH 3006.

bb) Папские учительные послания

I Ватиканский Собор в вопросе о боговдохновенности библейских книг предпринял такое смещение акцентов, которое в период после Тридента в первую очередь со всей возможной жесткостью затронуло позиции реформаторской ортодоксии и пошатнуло их. С давних пор естественные науки и религиоведение занимались Священными Писаниями и указывали при этом не только на ограниченность познаний библейских авторов – начиная движением небесных тел, в особенности – Солнца, и кончая становлением человеческого рода – но также развили положение об укорененности этих авторов в присущем их времени социокультурном окружении. Так что вопрос о Божественном авторстве Св. Писания стоял с особой остротой. Речь шла, иными словами, о безошибочности Св. Писания.

Папа Лев XIII попытался в своей Энциклике «Providentissimus Deus» (1893 г.) [457] , в которой он собирает воедино уже упомянутые Собором существенные моменты учения об инспирации, указать выход из этого затруднения, сославшись на историческую и социальную зависимость тех форм выражения, «которые в естественнонаучном или историческом отношении вызывают затруднения у верующих с точки зрения их безошибочности» [458] . Папа находит здесь также {163} поддержку у Августина, который писал: «Когда я натыкаюсь в этих писаниях на нечто такое, что кажется противоречащим истине, я не сомневаюсь в том, что либо рукопись содержит ошибки и переводчик не постиг того, что было сказано, либо я вообще этого не понял» [459] . Помимо этого следует указать на «древнюю и нерушимую веру Церкви»: смысл этой веры был определен в торжественных выражениях на Соборах во Флоренции и Триденте, он был подтвержден и еще отчетливей раскрыт на Ватиканском Соборе. Св. Дух «побудил и подвигнул» вдохновляемых Богом писателей «к писанию, и в процессе писания находился подле них, так чтобы они смогли правильно постичь в Духе всё то и только то, что Он им сообщал, и стремились с верою всё это записать и с безошибочной истинностью надлежащим образом выразить: в противном случае Бог не был бы автором всего Св. Писания» [460] .

457

DH 3280–3294.

458

Limbeck, Schrift 83; или: он же, Inspiration 220.

459

DH 3293 (цитируется письмо 821 Августина к Иерониму, гл. 1, № 3 [CSEL 34, 354_8-11/PL 33, 277]).

460

Ebd.

Папа Пий XII высказывает похожие мысли в Энциклике «Divino afflante Spiritu» (30.9.1943) [461] . При этом, конечно, нельзя упускать из виду, что весьма открытая установка в отношении многообразия методов экзегезы одновременно прокладывала путь к такому решению, которое проникало еще глубже. Первая задача экзегезы состоит в том, «что она должна со всей тщательностью выявлять буквальное значение выражений […] посредством знания языков с учетом контекста и при помощи сравнения с похожими местами; все эти средства исследователи стремятся привлекать уже при истолковании отрывков профанных текстов, дабы яснее раскрыть намерения автора.

461

DH 3825–3831.

Но экзегеты Св. Писания, памятуя о том, что здесь речь идет о боговдохновенном слове, которое Сам Бог доверил Церкви хранить и толковать, должны с не меньшим тщанием позаботиться о разъяснении и раскрытии вероучительных обязанностей Церкви, а также внимательно учитывать и святоотеческие толкования и «аналогии веры», как весьма мудро заметил папа Лев XIII в энциклике «Providentissimus Deus» (DH 3283).

«Они должны не только излагать положения, относящиеся к истории, археологии, филологии и другим подобным дисциплинам, но, не избегая, разумеется, подобного рода вещей в той мере, в какой они могут внести вклад в экзегезу, в первую очередь показывать, каково богословское учение отдельных книг или текстов в отношении {164} вопросов веры и нравственности, так чтобы их разъяснения служили не только преподавателям богословия, излагающим и обосновывающим вероучение, но были бы полезны и священникам, дабы те могли разъяснять христианское учение народу, наконец, чтобы они помогали тем, кто давно уверовал, вести спасительную и поистине христианскую жизнь» [462] .

462

DH 3826.

Далее о высказываниях Св. Писания в этом документе говорится следующее: «Священные книги, дабы выразить ту или иную мысль, не чураются ни одного из тех оборотов речи, которые обычно употреблялись в языках древних народов, особенно на Востоке, однако при том условии, что используемые обороты не вступают в противоречие со святостью и правдивостью Бога, как заметил уже ангелический учитель, говоря: “В Писании Божественное передано нам в таких выражениях, которые люди имеют обыкновение употреблять”» [463] .

463

DH 3830 (цитируется Фома Аквинский, In Hebr., c. 1 lect. 4).

c) Богословские импульсы

Высказывания, относящиеся к учительным обязанностям Церкви, последовавшие за I Ватиканским Собором, указывают на ответственную роль, которая отводилась богословской рефлексии в отношении Св. Писания. Тем самым, косвенным образом в поле нашего зрения оказывается тот факт, что исключительно текстуальные или содержательные ограничения Божественного вдохновения не могут привлекаться для решения фундаментальной проблемы безошибочности Св. Писания. Каким образом (католическое) богословие воспринимало эту свою ответственность?