Бог в поисках человека
Шрифт:
Когда Schema propositum называет Бога auctor, это следует понимать в смысле Божественного авторства, которое, тем не менее, {177} никоим образом не исключает собственного вклада того или иного священнописателя. Он – вовсе не «секретарь, которому Бог диктует текст». Тем самым заодно отвергается представление о том, что влияние Бога на мысли [агиографа] должно распространяться также и на словесные формулировки. Согласно неосхоластическому богословию Божественное авторство не может означать ни механический диктант, ни психологическую словесную (вербальную) инспирацию. Правда, следует признать Божественную деятельность по отношению к композиции содержания. Здесь не приходится сомневаться, что неосхоластические богословы исходили из намерения, согласовать при помощи такого объяснения Божественное авторство и традицию. «Несомненно, разговор о Боге как авторе Писания […] опирается на богословскую традицию. Но в ней Божественное авторство понимается не всегда единообразно. Явное подчеркивание того обстоятельства, что Бог – литературный автор Писания, представляет собой характерную черту неосхоластического учения о Божественном вдохновении» [514] . – Если далее говорится, что вдохновленный Богом человек есть instrumentum Духа Божия, то этот образ, издревле ценимый традицией, не следует оспаривать. Святоотеческое богословие знает о притязании пророков на то, чтобы стать орудием (инструментом) [в руках Божиих], и не интерпретирует это притязание в зауженном или негативном смысле. Без использования орудия нельзя достичь никакого задуманного результата. Таким образом, снимается оттенок пассивности [в определении роли агиографов], и схоластическому богословию удалось углубить эту основополагающую мысль с точки зрения христологии. Если человечество Христа понимается как инструментальная причина нашего спасения, то одновременно наш взгляд обращается к взаимодействию в деле спасения Божественного и человеческого. Фома Аквинский устанавливает существенную роль, которую играет человечество Христа в деле спасения [515] . Хотя высказывания Собора о боговдохновенности Библии, не подхватывают схоластическое учение о причинах, оно было широко распространено в неосхоластическом
514
Gabel, Inspirationsverst"andnis 34.
515
Фома Аквинский, S. th. III, q. 48, a. 6. См. также Gabel, там же, 35.
516
Gabel, ebd., 36.
517
Ebd., 40.
Статья 12 излагает положение о безошибочности Св. Писания следующим образом:
«Из того факта, что Божественное вдохновение распространяется на все [части Св. Писания] непосредственно и с необходимостью следует совершенная безошибочность Св. Писания в целом. Опираясь на древнюю и непреложную веру Церкви, мы научились тому, что ни в коем случае нельзя сказать, что тот или иной агиограф совершил ошибку, поскольку Божественное вдохновение само по себе исключает и отвергает возможность какой бы то ни было ошибки во всех предметах религиозного и профанного характера с такой же необходимостью, с какой Бог Сам есть высшая истина, и никогда не может стать источником заблуждения» [518] .
518
Немецкий текст: Limbeck, Schrift 84; латинский текст в: LThK2 Erg.-Bd. II, 529.
Всеохватная безошибочность Св. Писания вытекает, таким образом, из Божественного авторства. Бог как высшая истина исключает любую ошибку. Поэтому уже в связи с Евангелиями Схема «De fontibus revelationis» подчеркивает следующее: «Четыре Евангелия передают без искажений то, что Иисус, Сын Божий, действительно совершил и то, чему Он действительно учил, во время своей жизни среди людей. И хотя Евангелия не всегда согласуются с принципами современной исторической науки (в подобной согласованности нет нужды), все то, что они запечатлели о словах и делах [Христа] по внушению Св. Духа, для того закреплено письменно, чтобы мы познали истину слов, которым поучаемся, из передающегося от поколения к поколению свидетельства тех, кто с самого начала были очевидцами и служителями Слова» [519] . То, что Иисус совершал и проповедовал передано здесь с исторической достоверностью. В этих словах Схемы «De fontibus revelationis» как в зеркале отражаются основополагающие убеждения неосхоластики [520] .
519
Gabel, Inspirationsverst"andnis 41f.
520
Ср. там же, 42сл.
«Абсолютная безошибочность» Св. Писания артикулируется в весьма сильных выражениях со ссылкой на убеждение Церкви, остававшееся неизменным в течение столетий. {179} Однако такое подчеркивание безошибочности Писания в отношении религиозных и профанных предметов коренится не в святоотеческом богословии, но вырастает впервые из полемики с (новоевропейскими) естественными и гуманитарными науками. Именно из этой полемики вытекает необходимость находить более точные аргументы там, где в свете историко-критической экзегезы следует ставить вопросы о естественнонаучном и историческом содержании Писания и о [содержащихся в нем] мифах и легендах. В связи с энцикликой о Библии папы Пия XII «Divino afflante Spiritu», Схема «De fontibus revelationis» устанавливает следующее фундаментальное положение: трудные места Писания делают необходимым разъяснение характерных особенностей тех или иных книг, а также исследование того, «идет ли речь об исторической, профетической, поэтической, аллегорической книге или книге притч». Кроме того, нужно обращать внимание на смысл, «который агиограф стремился выразить в определенном контексте обстоятельств своего времени» [521] . Правда, в определении «характерных особенностей» той или иной книги литературному жанру уделяется недостаточное внимание.
521
Ebd., 52.
Сосредоточенность статьи 13 на теме безошибочности Писания подчеркнута уже в ее заголовке: Quomodo inerrantia diiudicanta. При этом здесь «устанавливаются правила истолкования Писания […], которые служат защите положения о его абсолютной безошибочности» [522] . Положению о безошибочности подчинен вопрос об истинности Писания (в профанном понимании истины); ведь этот вопрос, согласно точке зрения, представленной в Schema propositum, как показывает Статья 14, может быть решен только с оглядкой на безошибочность Писания. Это обстоятельство, разъясняемое при помощи ссылки на воплощение Слова, выражено в следующей формулировке: «Как в Слове, принявшем плоть, при всем уничижении Божественного невозможно присутствие греха и невежества, так и при вхождении Божественного откровения в писаное человеческое слово исключено всякое заблуждение» [523] . (Имеется в виду прежде всего заблуждения в профанных предметах.)
522
Ebd.
523
Ratzinger, Kommentar 520.
Тем самым устанавливается параллель между инспирацией и инкарнацией. «Божье слово облачается в человеческие знаки и предлагает себя человеку, как некогда единородное Слово Отца приняло плоть человеческой немощи и во всем стало подобно нам, кроме греха и невежества» [524] . Иисусу, таким образом, наряду с безгрешностью присуща также свобода {180} от невежества, и «положение о безошибочности Писания должно получить, таким образом, христологическое обоснование» [525] .
524
Gabel, Inspirationsverst"andnis 53 (со ссылкой на Schema propositum № 14).
525
Ebd., 54.
Кроме того, здесь признана необходимость в вопросе о Св. Писании взвешенной богословской оценки факта присутствия в нем живого человеческого слова.
Уже новый вариант текста, разработанный по указанию папы и представленный отцам Собора весной 1963 г. в качестве формы D, существенно заостряет проблему, разрывая слишком тесную связь между inspiratio и innerantia. Отныне под новым заголовком «О Боговдохновенности Писания и его толковании» инспирация описана в позитивных терминах: «Дабы стало ясно, какую же истину Бог пожелал нам сообщить (ut pateat quamnam veritatem nobis communicare voluerit) (Ст. 12, 1)» [526] . Отныне определяющим становится исследование этой истины, а не безошибочность Писания. Но решен ли тем самым вопрос о том, заключает ли в себе Писание слово Божие во всем его объеме? Ответ на вопрос о «материальной достаточности Писания» мог быть разрешен только путем разъяснения взаимоотношения Писания и традиции [527] . И то, что в указанном тексте этого сделать не удалось, вызвало оправданное неудовольствие многих отцов Собора. Фактически Ст. 11, 2 довольствовалась неким сформулированным в традиционном духе описанием безошибочности Писания. «Итак, поскольку Бог есть principalis auctor и признан в качестве такового, отсюда следует, что все Священное Писание боговдохновенно и, следовательно, неуязвимо для каких бы то ни было заблуждений» [528] . – В июле 1964 был представлен следующий вариант текста (форма E), в котором заголовок статьи 11 звучит так: «Устанавливается факт боговдохновенности и безошибочности Священного Писания». Тем самым, этот текст прокладывает пути дальнейшего углубления в предмет. В отношении деятельности Бога это означает, что Ему, как первичному автору, присуще «действительное свойство быть причиной, включающей в себя и священнописателя», но при этом не так, что деятельность последнего в отношении содержательного формирования текста вытесняется и превращается в полную пассивность. Бог идет к цели вместе с человеком, так что в отношении агиографов нельзя отвергать все то, что может быть присуще auctor litteraris. И когда в Статье 11 Бог назван «инициатором» (Urheber), а священнописатели «авторами» (Verfasser) Писания, мы имеем дело {181} с похожим словоупотреблением. Независимо от действительного влияния, которое оказывает Бог при составлении Писания, Он все же избирает людей, «которые должны вложить в этот процесс свои собственные силы и способности – и тем самым стать «подлинными авторами» Священных книг. Вот почему немецкое выражение “Verfasser”, имеющее сильный смысл, неприменимо к Богу» [529] . Что касается инспирации, то теперь на передний план выступает ее богословское истолкование. «Бог избрал людей, дабы осуществить создание Священных книг, и Он – Тот, Кто действует в них и через них – возложил на человека обязанность приложить все свои силы к тому, чтобы передать письменно то и только то, что Он пожелал [нам сообщить]» [530] . И хотя вопрос о том, что же в точности означает «приложить все человеческие силы» остается открытым, тем не менее с большей отчетливостью устанавливается следующее положение: «Божественное вдохновение не означает исключение, вытеснение или подмену человеческой деятельности священнописателей. Всякое упоминание о старых теориях вербальной инспирации должно быть исключено и вместе с тем исключено всякое безличное, механистическое толкование возникновения Писания» [531] . В отношении безошибочности Писания в тексте (Ст. 11, Заключение) признано, что аутентичные книги (libri integri) Писания учат истине во всех своих частях без каких бы то ни было ошибок. – О какой истине идет здесь речь? Этот вопрос оставался поначалу без ответа. Ответ был дан впервые в новом тексте (Форма F), выработанном в третий период соборных заседаний. Здесь заголовок Статьи 11 звучит так: «Устанавливается факт боговдохновенности и истинности Священного Писания». [532] Истина Писания определяется точнее как «истина спасения» (veritas salutaris).
526
Grillmeier, Kommentar 530.
527
Ср. ниже C.III.2.
528
Латинский текст в: LThK2 Erg.-Bd. II, 531.
529
Grillmeier, Kommentar 531.
530
Латинский текст: там же, (а).
531
Grillmeier, там же, (курсив автора).
532
Латинский текст: там же, примеч. 3.
Каким образом профанные истины (veritates profanae) должны быть подчинены этой истине спасения? Их оценка поставлена в центр полемики именно в силу апологетической тенденции текста, направленной на то, чтобы отстоять притязание Библии и христианства вообще на Богооткровенный характер против всевозможных нападок [533] . Но если отказаться от этого апологетического импульса ради содержательного взгляда на проблему, то приходится признать то, что в свою очередь попытался довести до сознания отцов Собора кардинал Кёниг в своей знаменитой речи. Здесь он настоятельно указывает в числе прочих вещей на тот факт, что авторы библейских текстов несомненно допускали ошибки в исторических и естественнонаучных вопросах. Но это обстоятельство, {182} как разъясняет кардинал далее, вовсе не ограничивает духовный авторитет Писания, поскольку Сам Бог призвал священнописателей Себе на службу. При этом признание со стороны Бога достоинства человека как (со)автора и его личности состоит именно в том, что Он не устранил имеющиеся [в тексте] слабые места и ошибки. Провозглашение спасительной вести и всех связанных с ней истин спасения могло нести на себе отпечаток человеческой природы и земной ограниченности: Божье слово произносится в человеческой истории.
533
Ср. выше B.I.3.c)aa).
Эта точка зрения, окрепшая среди отцов Собора, должна была изменить учение о безошибочности Писания. Что и показывает оживленная дискуссия во время третьей Сессии Собора.
Что касается veritates profanae, то в ходе соборных обсуждений было разъяснено, что вероучительные задачи толкования Священного Писания не препятствуют тому, чтобы должное внимание было также уделено научному подходу в отношении этих «профанных истин». Более того, ошибки агиографов [534] подчеркивают то обстоятельство, что слово Божие имеет для нас силу постольку, поскольку оно облечено «в наши одежды» [535] . Тем самым, учение о безошибочности Священного Писания помещено в другой контекст. На место апологетической ограниченности приходит сотериологическая открытость. Поскольку Бог говорит нам, Он Сам собирает общину тех, кто Его слышит, – Церковь, в которой слово засвидетельствовано как живая действительность спасения. Следуя одному выражению апостола Павла, мы могли бы сказать, «что все книги Священного Писания стойко и достоверно, без изъянов и ошибок учат истине спасения» [536] . Именно этот новый взгляд, утвердившийся на Соборе после многочисленных интенсивных и противоречивых заявлений [537] , богословская комиссия смогла зафиксировать в следующей формулировке: «При помощи выражения salutaris мы никоим образом не стремимся дать понять, что Священное Писание не во всех своих частях носит боговдохновенный характер и не во всех своих частях является словом Божиим; ср. то, что говорится в тексте (1964 г., Форма II) в смысле энциклики Providentissimus. Невозможно, чтобы “слово истины и благовествование вашего спасения” (Еф 1, 13; ср. 2 Кор 4, 2 и т. д) не учило “истине спасения”» [538] . Тем не менее, богословская комиссия заменяет выражение veritas salutaris, вызвавшее многочисленные возражения отцов собора; ведь эта формула, противопоставленная veritates profanae, могла, пожалуй, быть понята в смысле ограничения боговдохновенного характера Св. Писания. Подчеркивая человеческое авторство (авторство агиографов), богословская комиссия говорит об истине, «которую Бог нашего ради спасения пожелал запечатлеть в Священных Писаниях» [539] . «Истина» здесь никоим образом не должна пониматься как материальный объект, «который мог бы впоследствии столкнуться с другими истинами, так что Священное Писание могло бы в результате быть разделено на безошибочную и боговдохновенную часть, с одной стороны, и не боговдохновенную, а потому не свободную от ошибок, часть, с другой» [540] . Упомянутая здесь «истина» есть, скорее, формальный объект, «в этой форме было создано все Писание и предстоит нам до сего дня» [541] . Даже если таким образом и не разъяснено до конца, как такая «истина» соотносится с теми высказываниями в Священном Писании, которые утверждают определенные veritates profanae, тем не менее установлено в качестве позитивного результата, что «Библия потому является Священным Писанием, что Бог в ней неколебимо и достоверно, без изъянов и ошибок засвидетельствовал ту истину, в которой мы, люди, нуждаемся для нашего спасения» [542] . Этот взгляд приводит в конце концов к Догматической Конституции Второго Ватиканского Собора «Dei Verbum» (о Божественном откровении) [543] .
534
«Фактически, укорененность Библии в истории и соответствующих исторических возможностях так же хорошо известна, как и то обстоятельство, что из факта инспирации как такового мы можем сделать вывод о том, что священнописатели в высочайшей степени преодолевают историческую ограниченность своих высказываний» (Grillmeier, Kommentar 532a). Латинский текст: там же, 531.
535
Ср. там же, 533а.
536
Ebd., 535а со ссылкой на 2 Тим 3, 16–17.
537
Подробнее об этом: ebd., 535а–536b.
538
Ebd., 536b (цитируется латинский текст).
539
Ebd., 248/50.
540
Limbeck, Schrift 85.
541
Waldenfels, Kontextuelle Fundamentaltheologie 434.
542
Limbeck, Schrift 85.
543
Текст: LThK2 Erg.-Bd. II, 504–538.
bb) Догматическая Конституция II Ватиканского Собора «Dei Verbum»
После упорной борьбы и многообразной подготовительной работы [544] II Ватиканский Собор высказался в своей Догматической Конституции «Dei Verbum» {184} о Св. Писании и его боговдохновенности. В третьей главе этой Конституции содержится краткое изложение церковного учения о боговдохновенности Писания, его истинности (безошибочности) и принципах католического толкования Писания [545] . Как подчеркивает Статья 11, особая природа Св. Писания как «сосуда спасительного откровения Божия» [546] не допускает никакого ограничения Божественного вдохновения.
544
Взгляд в целом на содержание II главы Схемы «De fontibus revelationis», относящееся к учению об инспирации, позволяет понять, что в здесь заимствованы определенные элементы принадлежащего традиции (патристике и схоластике) учения об инспирации, но они особым образом подобраны так, чтобы составить определенную цепочку аргументов, направленную на доказательство безошибочности Писания. Бог трояким образом воздействует на агиографов, и таким образом он есть auctor principalis, а агиограф – только auctor instrumentalis. Божье воздействие всеобъемлюще, оно относится ко всем частям Писания. А это значит, что Писанию присуща безошибочность (inerrantia). К тому же деятельность Бога в качестве auctor principalis обосновывает то положение, что Писание не может содержать ошибок и там, где, как кажется, естественнонаучные и исторические ошибки библейского текста этому противоречат. – См. выше раздел 3.c)aa).
545
Ср. Grillmeier, Kommentar 528.
546
Ebd., 554b.