Богачи
Шрифт:
— Удивительно сильная женщина — заметил доктор, садясь к столу. — Я сообщил ей малоприятную новость, а она перенесла ее с достоинством — никаких слез, никаких истерик. Жалко, конечно, ее. Представляю, какая это трагедия для ее мужа, который, без сомнения, хотел бы иметь сына и наследника.
Мисс Филипс понимающе улыбнулась и вышла за дверь. В свои пятьдесят семь она все еще была девственницей и находила сексуальное удовлетворение в чтении историй болезни пациенток своего шефа. Эта история, судя по всему, будет весьма любопытна.
11
Закери крепко перетянул руку выше локтя резиновой шиной и подождал, пока вена как следует не вздуется. Затем осторожно
Он повернул голову и увидел спящую рядом Смоки. Что за женщина! До чего соблазнителен этот кругленький задок! И главное, как она умеет все заранее предусмотреть! Закери никогда не спрашивал у нее, каким образом ей удалось выведать у отцовского шофера, где он находится, проносить в клинику кокаин, а потом похитить его, усадить в машину и увезти сюда, в Рено, но откровенно восхищался ее умом и оборотистостью. С запасом ампул и травки в ее сумочке Закери уверенно смотрел в будущее. В их первую брачную ночь он так натрудился, что его плоть уже мало на что реагировала.
Теперь предстояло утрясти кое-какие неотложные дела вроде получения денег, обещанных отцом, и поиска жилья. Закери зажмурился и погрузился в напряженные размышления. Ему вовсе не хотелось встречаться с отцом. Интересно, деньги можно просто перевести на его счет? Ладно, Смоки с этим сама разберется. У нее здорово получается. А как быть с Тифф? Он любит ее и не хочет терять. А что, если познакомить их со Смоки? Грандиозная идея!
Закери уже с трудом контролировал свои мысли. Ну хорошо, допустим, он позвонит Тифф, скажет «привет»… А дальше что? Он бессмысленно глядел в пространство, понимая, что в таком состоянии ничего путного не придумает. Отложив звонок сестре на потом, он дотянулся до кнопки магнитофона, и комната наполнилась оглушительным ревом рок-музыки.
Тиффани сидела в четвертом ряду огромного зала театра Святого Джеймса, на генеральной репетиции «Глитца», премьера которого должна была состояться через две недели. На колене у нее лежал открытый блокнот, в котором она время от времени делала какие-то заметки.
Режиссер работал над вторым актом четвертого действия. Сцена являла собой сад в версальском стиле, с каменной лестницей по центру, каждый уровень ступенек которой украшали серые гранитные статуи в человеческий рост. На переднем плане кружилась живописная группа танцовщиков с гирляндами цветов, причем воздушность и красочность их костюмов наряду с искрометной веселостью танца должны были по замыслу режиссера контрастировать со строгим задником. Вскоре танец закончился. Цветочные гирлянды словно по волшебству исчезли, и настроение изменилось.
Тиффани даже потянулась вперед от волнения, надеясь, что следующий эпизод, необычайно важный для сюжета, не уступит по зрелищности предыдущему. Разумеется, в первую очередь ее беспокоила собственная работа. Музыка вдруг изменилась и приобрела трагическую окраску. В свете шести софитов каменные статуи медленно ожили и стали сползать с пьедесталов. Создавалось ощущение, что они постепенно освобождаются от чар злой колдуньи. Полы их серебристо-серых костюмов, словно обсыпанных каменной пылью, зловеще развевались и мелькали черными тенями по сцене, освещенной теперь лишь неверным светом искусственных звезд и луны. Эффект потрясающий! В один миг фигуры танцоров просто и естественно превратились из каменных изваяний в вереницу ночных теней. Закончив танец, они отступили к заднику и растворились в нем,
Тиффани вздохнула с облегчением и вытерла испарину со лба. Ее идея сработала! Она правильно выбрала оттенок серого шифона, убедительно имитирующий цвет гранита, и настояла на широких фалдах, создающих ощущение воздушности. Бог мой, чего ей стоило убедить режиссера и танцоров в том, что малейшее неверное движение пустит насмарку весь ее замысел — ведь тогда зрители могут заметить одежду на статуях! Именно ей пришла в голову мысль осветить яркими софитами оркестр, чтобы дать возможность танцорам снова «окаменеть». Тиффани заметила, что режиссер улыбается и кивает ей из-за своего пульта, и помахала ему в ответ, не скрывая, что невероятно гордится своей маленькой победой.
Далее на сцене появилась Карла Танслей, главная героиня, в платье, специально предназначенном для финального эпизода, — облако светлого тюля, усыпанное голубыми перьями. Тиффани беспокоило, как оно будет выглядеть в свете прожекторов, когда актриса станет сопровождать свою песню свойственными ей энергичными телодвижениями. Если от этих действий перья начнут топорщиться, она будет похожа на взъерошенного цыпленка, а значит — надо все переделывать.
Костюмы для хора, который представлял собой сонм поющих ангелов, смотрелись великолепно. Тиффани удалось уловить эмоциональный окрас волшебной парижской ночи, Богом созданной для любви, и передать его средствами своего искусства.
Она углубилась в свои заметки, пока режиссер о чем-то беседовал с осветителем. Ей показалось, что белое платье главной героини во второй сцене первого действия выглядит бледновато. Может быть, ожерелье из крупных камней и серебряные браслеты на обоих запястьях изменят впечатление? Надо подумать.
Тринадцать часов напряженной, изматывающей репетиции пролетели незаметно. Было уже десять часов вечера, и требовать от актеров правильного произнесения реплик, а от танцоров — отточенных движений казалось бесчеловечным. Хористки, перешептываясь, называли режиссера «выжившим из ума садистом», главный герой визгливо требовал от осветителей такого же, как у примадонны, красного светового пятна в финальной сцене. В общем, гармония сценического мира полетела в тартарары.
Тиффани поднялась и через горы пустых бумажных стаканчиков и пакетиков от чипсов, которыми был усыпан пол, двинулась к двери за кулисы. Она любила этот мир со всем его безумием и волшебством. Ей нравился ни с чем не сравнимый запах кулис и гримерной, размах грандиозного шоу, в создании которого она принимала участие, импонировало стремление сотен людей, каждый из которых вносил свою лепту в общее дело, к тому, чтобы их детище покорило зрительские сердца.
Но сегодня все настолько вымотались и издергались, что готовы злиться на себя и весь белый свет. В такой ситуации о плодотворной работе речи быть не может. Завтра всех ждет новая репетиция, а пока актерам необходимы плотный ужин и крепкий сон. Тиффани по собственному опыту знала, что только два этих лекаря способны вернуть уставшему человеку чувство юмора.
— Тиффани, тебя там спрашивают, — крикнул ей с самой верхотуры знакомый осветитель.
— Меня? — удивилась она. — Кто же?
Светловолосый парень с насмешливыми глазами улыбнулся и ответил:
— Мне очень жаль разочаровывать тебя, дорогая, но это всего лишь твоя мать.
— Мать? Что за черт! — Тиффани посмотрела на часы. Что, интересно знать, могло понадобиться от нее матери поздним вечером в театре? Уж не стряслось ли еще чего-нибудь?