Богдан Хмельницкий
Шрифт:
представлял о взаимных спорах пограничных жителей между собой, Хмельницкий,
бывший тогда на-веселе, говорил: «вы мне все про дубье, да про пасеки толкуете, а я
пойду изломаю Москву и все Московское государство, да и тот, кто у вас на Москве
сидит, от меня не отсидится: зачем он не учинил нам помощи на поляков ратными
людьми?» Козаки распространяли зловещие слухи о том, что на Московское
государство скоро нападут татары, а Хмельницкий с ними заодно.
говорили козаки,—с вами, москали, большая война за то, что от вас нам на поляков
помощи не было».
Всю осень и зиму после того, в Московском государстве опасались, чтоб
Хмельницкий заодно с татарами не напал на царские области. В Москве стали
понимать, что оставаться в нейтральном положении трудно. Придется рано или поздно
либо воевать с Польшею за Украину, либо терпеть нападения и разорения от Козаков и
татар. Поэтому москвичи старались выведать, в какой степени слабы силы Речи-
Посполитой и, при случае, искать предлога нарушить мирный договор. В конце 1649
года послан в Варшаву гойец Кунаков известить о прибытии вслед за ним послов и
вместе для узнавия польских дел. В своей записке он передавал сообщенные ему в
Варшаве рассуждения поляков в таком смысле:
«Король наш под Зборовом нарушил поневоле вечное докончание с московским
царем; он позволил крымскому хану ходить с войском через Польшу и Литву, куда ему
понадобится, а крымскому хану через наши земли некуда ходить, разве на одно
Московское государство. Узнает про это царь и может начаться война, и если с
царскими войсками соединится Богдан Хмельницкий, то нашей Речи-Посполитой
придет крайняя беда. И Москва ныне стала субтельна, устроила у себя рейтарский
строй, а на Украине все люди привыкли к ратному делу. Хмельницкий с иими одной
веры. Паша Польша бедствует от панского несогласия; польские и литовские войска
поражены от Козаков и хлопов; жолнеры наши умеют только свое государство грабить,
а от Козаков убегают. Да еще у нас неурожай. Все паны вдались в роскошь и
своевольство; на сеймах нет согласия. Духовенство только собирает себе сокровища и
дает мало денег для спокойствия Речи-Посполитой».
Кунаков доносил, что паны очень боятся, чтобы в письмах к царю не сделать
ошибки и не дать Москве повода к войне. Русскому гонцу передавал вести о разговорах
между сенаторами купец Данило Грек, который был вхож к референдарию. То же
подтверждал бывший при нем приставом Свяцкий.
23*
356
Донесение Кунакова произвело в Москве ободрительное влияние. За придирками
дело не стало. Москва сочла уместным оскорбиться тем, что некоторые польские
писатели помещали в своих сочинениях неприятные ей выражения. Эти сочинения
послал в Москву Хмельницкий. Первое из них был панегирик Владиславу IV,
написанный каким-то ксендзом. Автор прославлял подвиги поляков против москвитян,
избрание на царство Владислава и называл москвитян народом вероломным, а царя
Михаила Федоровича назвал просто вождем Федоровичем. Другое—была известная
история Владислава ИТ, написанная Вассенбергом. Московская политика находила
оскорбительным описание бедствий, понесенных Московским государством от поляков
и похвалы доблестям и храбрости последних. И между прочим особенно не
понравились Москве некоторые места в сделанном тогда нарочно русском переводе,
напр. « И ныне пусть Московия за своим Михаилом опять исподовол возрастают и
возносятся либо паче тою к большему падению, а возрастали именуется то: возрасти и
буде высоко вознесен, чтоб паче з большим падением ко дну разоритьца. А в то время
буди Владиславус прямой и истинной великой князь московской, а Михаило буди
прозваной великой князь московской и мучитель». Или: «Москвитеня, которые только
лише голым именем християня словут, а делом и обычаями многим пуще и хуже
варваров самих, и тех мы часто одоляли, побивали, и потом лутчую часть их земли под
наше государство и владение привели». Таких мест, принадлежавших частным
писателям, в те времена казалось достаточным для того, чтобы начать иск об
оскорблении со стороны той нации, к которой принадлежали писатели 1).
Хмельницкий извещал, что латинские проповедники поносят православие, а король
замышляет с татарами напасть на Московию. Извещения его были кстати: между
московским и варшавским дворами уже начались неудовольствия. Царь жаловался, что
поляки пишут неполно его титул; такое обвинение относилось, между прочим, и к
Иеремии Вишневецкому 2). Хмельницкий раздувал начавшееся несогласие.
В начале 1650 года царь послал в Варшаву послом боярина Григория Пушкина с
товарищами. Польские летописцы рассказывают, что когда король выслал на встречу
царским послам панов, то целый день прошел в толках о церемониях; московские люди
долго не хотели садиться в карету, домогаясь узнать, действительно ли это королевская
карета 3), и не хотели давать правой руки высланным к нцм навстречу послам. Пушкин,