Богемная трилогия
Шрифт:
— В кого же верить, если не в Бога? — спросил Валерий.
— Ну что ж, верьте, верьте, — сказал черноглазый.
— А ты?
— Я? Я тоже буду.
— Выкладываю, — сказал АДВОКАТ ГОМЕРОВ. — У меня на руках пики, трефы, бубны. Полный набор. Итого девятьсот.
Перстни на пальцах шулера сверкали. Он был счастлив, как после удачной речи в суде. Он был счастлив, как человек, которому удалось обмануть друзей, не причиняя им вреда.
Все остались при своем — и черноглазый, и Валерий, и бессмертный Шурка.
Она подошла к нему у почтамта, как-то отчаянно подошла, дерзко, но в глаза не смотрела, спросила только:
— Кофе хотите выпить? Здесь можно где-нибудь спокойно посидеть, кофе выпить, не знаете, а?
Он не привык задумываться, что происходит в женщинах, но в этой все так странно менялось, любое движение, любой порыв не доводились до конца, будто она сама себя хватала за руку, начинала говорить, но тут же спохватывалась и своей же ладонью затыкала себе рот. Такая внутренняя душевная суета никак не вязалась с ее обликом — блондинка для всех, на любой вкус, слегка полноватая, с ямочками на щеках.
«Такая женщина не может быть несчастна, — подумал бессмертный Шурка. — Наверное, искательница. Или просто каприз. Но почему я? Такой бы никто не отказал».
— Я не пью кофе, — сказал бессмертный Шурка.
— Все равно, все равно. Слушайте, — она решительно взяла его под руку, — зачем нам искать эту чертову забегаловку? Выпить кофе можно и у меня, я живу рядом. Пойдемте, а? — И, увидев, что он колеблется, добавим: — Ну, пожалуйста.
— Хорошо.
Мысль о безумии закралась в него через несколько шагов, потому что она, как только он согласился, сразу же забыла о нем, но, наверное, только казалось, что забыла, потому что где-то у Сенатской снова взяла под руку и сказала:
— Да вы не бойтесь, не бойтесь, что же вы так дрожите, я ничего вам плохого не сделаю.
— Я не дрожу.
— Ах, не притворяйтесь, все дрожат, все боятся, как бы чего не вышло, всем только собственная шкура дорога.
Она говорила сама с собой, это было ясно, сама себе отвечала, он был лишним в этой компании, просто нужен был мужчина, и его пригласили, какая же компания без мужчины? Он бы удрал, но все это было так забавно, а дамочка с ямочками на щеках так хороша, что он решил остаться. Он понимал, что непременно будет вознагражден, ну, хотя бы за смелость, и еще ему стало казаться, что ему доверились.
Произойти могло что угодно, могли убить, могли подставить, могли разыграть на спор и скрыться в каком-нибудь дворе, все могли, слишком беспокойно бегают ямочки на полном лице блондинки, лихорадочно блестят глаза.
— Вы действительно не боитесь? — спрашивала она всю дорогу. — Вам правда не страшно?
— Боюсь.
— Вот видите! Это, наверное, странно — подошла и пригласила совсем-совсем незнакомого, но у вас лицо такое хорошее, и потом мне показалось, что вы тоже не прочь выпить кофе.
— Я не пью кофе.
— Да, да, вы это уже говорили.
Она шла озираясь, что тоже не совпадало с ее уверенным обликом, элегантным пальтишком, шляпкой. Она шла озираясь, с подозрением оглядывая каждого встречного.
— Я первая пройду, — сказала она. — Мой подъезд второй, квартира четырнадцатая. А вы — через двор.
— Хорошо.
— Вы не убежите, нет, правда, вы не убежите?
— Разве от вас можно убежать?
Она не обратила внимания на пошлый комплимент.
— Если во дворе вы встретите какого-нибудь типа и он спросит, куда вы идете, назовите любую другую квартиру, Башкировых, например, восемнадцатую, они всегда дома.
— А почему нельзя сказать правду?
— Что вы! Ни в коем случае!
Когда, соблюдая все конспиративные предосторожности, хотя во дворе его никто не встретил и обманывать не пришлось, он наконец добрался и она ему открыла дверь, он не узнал ее, — какое-то скромное девичье платье с отложным воротником и виноватое лицо. Видно было, что она расположена к полноте, но не боится этого, видно было, что полнота эта многим нравится, а ее слегка забавляет.
— Проходите, проходите, я сейчас кофе поставлю, ах да, вы не пьете. Тогда я сама выпью, не возражаете?
Бессмертный Шурка не возражал. Он сидел в скромной квартире из двух небольших комнат за маленьким журнальным столиком спиной к книжному шкафу и рассматривал фотографию какого-то моряка с мощной шеей и некрасивым набычившимся лицом. Фотография висела на стене, на нее почему-то все время хотелось смотреть.
«Нет, все-таки искательница, — подумал бессмертный Шурка. — Морячка».
— А кофе у меня не осталось, — сказала она, возвращаясь. — Все вышло. Как же мы теперь будем?
— Я не пью кофе.
— Да, да.
Она проследила направление его взгляда.
— Это мой муж. Петр Иванович. Муж.
— Я догадался. Где он сейчас? Он не удивится, увидев в своей квартире постороннего мужчину?
— Он уже ничему не удивится, я его убила пять месяцев назад. — И, увидев ошеломленное лицо бессмертного Шурки, засмеялась: — А вы смешной! Как же так можно с первой подвернувшейся женщиной, совершенно незнакомой? А вдруг я наводчица, вдруг подсадная утка какая-нибудь?
— Как убили?
— А вы оглянитесь, оглянитесь, видите, у вас нож за спиной для разрезания бумаги, вот им и убила. Повыше лобка вогнала, по самую рукоять. Подойдите сюда.
Она подошла к балконной двери.
— Только незаметно, незаметно, чтобы никто с улицы вас не увидел. Видите, подушка на балконе лежит?
— Вижу.
— Вы думаете, она в ржавчине какой-нибудь? Нет, в его крови, я под него подушку подложила, пока машину бегала искать, а он в это время кровью истек. Я зарезала Петра Ивановича.