Богиня прайм-тайма

Устинова Татьяна Витальевна

В компании поговаривали, что нынешний хозяйственный босс вдобавок к плодотворной работе, проведенной в мужских сортирах, готовит интервенцию во все буфеты. Неизвестно было, собирается ли он и буфеты оснастить биде – вместо стульев, к примеру, – но приказ о том, что с первого декабря все точки общепита будут “временно закрыты навсегда”, уже появился на доске объявлений.

А кофе так и оставался скверным, хоть плачь.

– Ты будешь, Олег?

– Давай.

Бахрушин налил примерно полчашки и сунул председателю. Тот понюхал, хлебнул, откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

– Сказка, – как будто пожаловался он.

– Это точно.

Некоторое время они молча глотали огненный кофе. Бахрушин за свой стол не пошел, сел напротив и тоже вытянул ноги.

– У меня к тебе два дела, – допив, сказал Добрынин и пристроил чашку на край стеклянного стола, приобретение позапрошлого хозяйственного директора. У стола была подставка в виде голой красотки, сидящей в позе эмбриона – лицом в ковер, спиной наружу.

На спине как раз и располагалась стеклянная крышка.

Бахрушин иногда в порыве раздражения поддавал красотке ногой по заднице – очень удобно.

– Первое. Серега Столетов третьего дня звонил из Парижа. Но не мне, а Никитовичу.

Бахрушин моментально насторожился.

– Зачем он звонил Владлену, если он наш… корреспондент?

– Не знаю. Только Владлен перепугался и сразу стал мне звонить, а я… уезжаю.

Владлен Никитович был помощником президента России по информации – фигура абсолютно “образцово-показательная”, ничего не решающая, легкая, если выражаться шахматными терминами. Никитович был специалистом по всякого рода пространным заявлениям по вопросам, в которых никто не разбирался, и по ответам, в которых никто не нуждался.

– А что там может быть в Париже, Олег?

Добрынин поморщился, стянул перчатку, почесал нос и опять натянул, хотя в кабинете было тепло.

Я не могу задерживаться, вот как понял Бахрушин жест с перчаткой. Я зашел к тебе сам, и ты должен понимать, что ненадолго. Я сейчас уйду.

– Точно не знаю. Мне Столетов так и не перезвонил. Но Никитовичу он сказал, что по информационным агентствам ходят слухи о какой-то кассете, на которой синхрон Аль Акбара.

Бахрушин подумал секунду.

– Ну и что? Сколько их было, этих кассет, и все фальшивки, до одной.

Али Аль Акбар был духовным лидером талибов, или части талибов. Бахрушин, к стыду своему, не слишком в этом разбирался, хоть и руководил информацией федерального канала. Акбар был не только лидером, но и финансистом, и с его финансами тоже связана какая-то тайна – говорили об алмазных копях его отца, о нефтяных скважинах тестя, но точно никто не знал, кроме, быть может, спецслужб, но Бахрушин почему-то уверен, что и спецслужбы не очень в курсе.

Акбар моментально взял на себя ответственность за теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне, информационное агентство “Аль Джазира” распространило тогда его заявление, и через Интернет все время просачивались какие-то слухи, и все это было бы почти неинтересно – мало ли слухов выползает из Интернета и мало ли заявлений делает “Аль Джазира”! – если бы не одно обстоятельство.

Никто и никогда не видел Акбара.

Никто не знал его в лицо.

На видеокассетах его роль все время исполняли какие-то разные люди, бородатые и безбородые, в чалмах, платках и вовсе без них, в халатах, шароварах и костюмах от “Хьюго Босс”. ЦРУ время от времени на весь мир объявляло о том, что наконец-то получена подлинная запись Акбара и можно начать “активные действия”, сличить голос, цвет волос, чуть ли не отпечатки пальцев, занести в картотеку, пропустить через компьютер и…

На этом “и” все останавливалось. Появлялась следующая пленка, на которой был вовсе другой Али Аль Акбар, и поиски начинались сначала, хотя “цивилизованный мир” так и не знал толком, кого надо искать.

Добрынин посмотрел в окно, даже шею вытянул, чтобы получше разглядеть, что там такое, за стеклом.

Ничего особенного не было – дождь, темнота, горящие окна соседнего крыла.

– Столетов сказал Никитовичу, что… кассета подлинная. Якобы он точно это знает.

– Вот черт!

– Вот именно.

– И… откуда он это знает? Что кассета подлинная?

– Леш, я толком ничего не понял. Никитович мне позвонил, вызвал в Кремль и три часа валтузил, как щенка неразумного. Что это, мол, мои корреспонденты себе позволяют, и как это они осмеливаются напрямую ему звонить, да еще с такими глупостями, да еще по открытой связи!

– Так если это глупость, то какая разница, открытая связь или закрытая? – спросил Бахрушин осторожно.

– Ну, вот именно.

Добрынин перестал изучать окна соседнего дома и стал изучать согнувшуюся в три погибели девицу под стеклянной крышкой стола.

Алексей Владимирович помалкивал, ждал.

– Красиво живешь, – сказал наконец председатель. – Порнуху прямо в кабинете показывают. Даже и ходить никуда не надо.

– Не надо, – согласился Бахрушин.

– Ну, и еще Столетов ему сказал, что кассета у него.

Этого Бахрушин никак не ожидал. Такого просто быть не могло. Не могло, и все тут.

Он тоже порассматривал девицын зад и сказал то, что думал:

– Этого быть не может.

– И тем не менее, Леша.

– Да откуда у Столетова какие-то секретные материалы?! И он никогда арабской тематикой не занимался! Он в Париже седьмой год и за свое место удавится, Олег! И кого хочешь удавит! Он осторожнее папы римского!

– Ну, папа римский просто рисковый пацан по сравнению со Столетовым, – согласился председатель, и они улыбнулись друг другу.

– Никитович мне сказал, – помолчав, продолжил Добрынин, – что Столетов в Париже допился до того, что ему стал мерещиться Али Акбар в подлинном обличье, да еще на видеокассете, и просил меня немедленно его приструнить, но…

– Что “но”?

Тут председатель Российского телевидения сделал следующее. Он вдруг стремительно поднялся из кресла, в два шага дошел до пионерлагерной дверцы и широко ее распахнул. За ней была тихая приемная, из-за обилия окон и стеклянных дверей похожая на аквариум, а за столом Марина, морская царевна.