Богиня прайм-тайма

Устинова Татьяна Витальевна

Опять бабахнуло и взорвалось, выплеснулся песок, взметнулась пыль. Ольга вцепилась ногтями в ладонь, но моментально разжала пальцы, потому что снова заметила его насмешливый и колючий взгляд.

– Господин командир, я хочу попросить вас об интервью.

– Мне нечего вам сказать, кроме того, что я уже сказал. Американцы близко. Скоро начнется настоящая война.

– Значит, сейчас война не настоящая?

Он пожал плечами и перевел взгляд на гору.

Ольга в кармане включила диктофон, уверенная, что сделала это ловко и незаметно. Что-нибудь наверняка запишется. Если давать это под картинку, которую снимет Ники, да под перевод, про качество записи никто и не вспомнит.

Кроме Бахрушина, конечно. Он все заметит, и отдел технического контроля заметит, и будут потом неприятности, потому что Бахрушину наплевать, что материал сделала его жена, а ОТК наплевать, что материал прислали из Афгана. Главное, что их волновало, – чтобы качество было соответствующим.

А о каком качестве может идти речь, если диктофон в кармане, говорит Гийом на скверном английском, а рядом бабахает и рвется!..

– Так вы согласны?..

– Я готов говорить с вами сейчас. Что там будет дальше, знает один Аллах.

– Большое спасибо, но мне бы хотелось переговорить с вами в более… неформальной обстановке. У вас дома, например.

– Джабаль-ус-Сарадж. Знаете такое место?

– Это где-то на севере. Почти граница, правильно?

– Там мой дом. До него далеко.

– У вас большая семья, господин командир?

– Жена и двое детей.

И тут Ольга не удержалась.

Нельзя было спрашивать об этом, никак нельзя, да еще один на один, да еще так далеко от “центра цивилизации” в виде камышовой будки, и от Ники тоже…

– Ваши дети тоже будут воевать, когда до них дойдет очередь?

Он опять усмехнулся своей непонятной арабской усмешкой.

– Они родились, чтобы воевать.

– И сколько им лет, этим воинам?

Он помолчал, как будто не сразу смог вспомнить.

– Два года и четыре.

Ольга вдруг разозлилась так, словно ей действительно было дело до детей этого полевого командира с непонятным именем Гийом, непонятной судьбой и домом в Джабаль-ус-Сарадже.

– Замечательно. Вы даже не знаете, как дети растут, потому что они живут где-то на севере, а вы здесь, ждете, когда американцы начнут штурм! Но вы уже знаете, что они будут воевать!

– Наши дети рождаются только за этим. Ибо только на это есть воля Аллаха.

– Чтобы ваши дети убивали наших?! Именно этим озабочен ваш Аллах?! Неужели вы верите, что ему больше нечем заниматься, кроме этой поганой войны?!

– Кому? – спросил Гийом, помедлив, и опять посмотрел как-то странно, но ее уже несло, и она не могла остановиться.

– Да вашему Аллаху!

Она знала за собой такую черту – неспособность затормозить и остановиться. Свои самые лучшие репортажи и самые лучшие материалы она сняла и написала именно в состоянии “свободного полета”, когда отказывали все сдерживающие центры.

Нечасто с ней такое случалось.

– Мы ведем… богословский спор? – спросил он и засмеялся. А может, он что-то другое спросил, потому что от злости у нее шумело в ушах, а говорил он не так чтобы очень правильно, ей все время приходилось вслушиваться и мысленно повторять за ним каждую его фразу, как бы переводя ее на понятный для нее английский язык.

– Ваш богословский спор ничего не стоит. Война – самый легкий бизнес из всех, уж это я поняла давно!

Ничего не нужно. Научись стрелять и не слишком бояться. И станет наплевать на все, потому что завтра не существует. Даже на собственных детей вам наплевать, потому что вы знаете, что вас убьют. Сначала какое-то время вы будете убивать, а потом убьют вас. Есть такая штука, она называется закон больших чисел. Слышали?

– Нет, – признался афганец. Впереди опять воздух как будто дернулся и рвануло, во все стороны с горного склона плеснулись камни и комья земли.

Если она не остановится, он убьет ее, это же очень просто.

Он перережет ей горло, и черная кровь брызнет на ее штаны и майку и фонтаном станет бить в землю, а он вытрет об ее волосы свой зазубренный армейский нож – оружие убийц и насильников, – сядет в “уазик” и вернется в лагерь.

Ники не найдет ее никогда. Афганцы не скажут, а больше никто не видел, что она уехала с командиром в горы.

– Закон больших чисел означает, что если девять раз пронесло, то на десятый обязательно что-нибудь случится. Ну, на двадцатый. Или на сорок восьмой. Вас убьют, и ваши дети вырастут, не зная ничего, кроме войны и этих гор! Вы этого для них хотите?!

– Почему русскую журналистку так взволновала судьба моих детей? Почему их судьба не волновала никого, когда ваша страна пришла, чтобы разорить и уничтожить нашу? Почему Россия распоряжалась нашей судьбой, как своей собственной?

– Россия никогда не приходила, чтобы уничтожить вашу страну! Здесь воевал Советский Союз, а это была совсем другая страна!

– Но тот же самый бизнес, – вдруг сказал он спокойно, – который так вас заботит. Страна изменилась, а бизнес остался. Может измениться все, кроме деловых интересов, не так ли?

Черт побери, подумала Ольга быстро, кто этот человек?! Почему он так странно говорит?!

За одну секунду в голове промелькнули два миллиона разнообразных предположений, самое правдоподобное из которых было, что он Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана, присланный “Ми-6”, чтобы контролировать ситуацию в Афганистане.

Это она могла предположить, но только не то, кто он на самом деле и о чем она никогда не должна была узнать.

Она, конечно, все же узнает, и это будет так же безнадежно поздно, как бывает, когда за стеклом аэропорта видишь собственный взлетающий самолет – не остановить, не вернуть, не догнать.

Бомбежка прекратилась так же внезапно, как и началась – или у них бензин, что ли, кончился? Или боезапас? Однако Гийом почему-то не трогался с места, словно ждал чего-то, и через несколько секунд Ольга, проследив за его взглядом, поняла – чего.