Богиня прайм-тайма
Шрифт:
– Кофе, – подсказал Ники.
– И видеокассета, – закончил Бахрушин. – С последним днем в Довиле. В Довиле Ольга тоже никогда не была.
Ники шагнул к столу, взял стакан и залпом допил виски. Бахрушин на него покосился.
– Ты же за рулем не пьешь! Принципиально.
– При чем здесь та посылка?!
– При том, что в Пхеньяне моя жена тоже никогда не была, зато Столетов там корреспондентом просидел несколько лет! До того, как его в Европу назначили!..
– Что, правда? – тупо спросил Ники.
Бахрушин бросил свой кофейник, проворно пододвинул стул, сел и достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги.
– Смотри! Это ваша записка.
– Ты ее не сдал в ФСБ?! – удивился Ники.
– Ники, я тебя опять ударю, если ты…
– Я понял уже, Леша.
– Я читал ее раз триста, – сказал Бахрушин с отвращением. – Я ее наизусть знаю! И это чушь от первого до последнего слова! Мы не знаем никакого Рене Дижо, с которым она якобы летала в Пхеньян. А Робер Буле, я посмотрел по спискам, просто журналист TF1. Причем он работает уже сто пятьдесят лет, специализируется по горячим точкам!
– А кто такой Робер Буле?
– Черт возьми, Ники! Это тот, кто привез вам посылку. Он сейчас в Афганистане, и мне тоже надо его найти. Обязательно.
Ники посмотрел в бумагу. Набранный на компьютере шрифт вытерся и поблек. Наверное, Бахрушин и вправду читал его триста раз.
Ники еще посмотрел и отвернулся.
Они с Ольгой приехали в ACTED за этой дурацкой посылкой, и он дурашливо охотился там за какими-то французскими девицами, а потом, сталкиваясь с ней лбами, они читали записку, и недоумевали, и радовались, что в коробке оказались колбаса и кофе!..
– Смотри, – сказал Бахрушин и ногтем постучал по бумаге. – Вот тут что написано?
Ники послушно прочитал:
– Валя Сержова. Сто лет не виделись!
– Я думаю, что он специально выбрал имя, которого у нас в окружении нет. Нет человека, которого бы мы близко знали и которого бы звали Валей. Я, например, знаю только одну Валю. По фамилии Матвиенко.
А дальше что?
– Что?
– Дальше фамилия, совершенно дурацкая, и – сто лет не виделись. Я думаю, что Сержова – это Серж.
Сергей. Сто лет не виделись – Столетов. Чтобы кто-то из нас догадался.
Бахрушину показалось, что Ники едва удержался от того, чтобы покрутить пальцем у виска. Остановился в самый последний момент и этой самой, поднятой уже рукой почесал нос. Потом подвинул бумагу к самым глазам, как будто страдал близорукостью, и стал читать, от усердия шевеля губами.
На плите произошло шипение, всплеск, и остро завоняло горелым.
– Черт, – сказал Бахрушин вяло. – Опять забыл.
Вытянув шею, Ники посмотрел. Вся плита была в коричневых кофейных разводах.
– А вдруг ты прав? – неожиданно спросил Беляев и поднялся. Черные глаза заблестели, и весь вид от этого у него стал очень пиратским. – Вдруг ты прав, Леша?!
А что там за кассета, на которой Аль Акбар?
– Говорят, что это единственная подлинная его съемка. – Бахрушин кое-как стер с плиты мелкую крошку и начал все сначала – кофейник, кофе, вода, плита. Ники казалось, что он возится с этим просто для того, чтобы чем-нибудь занять себя, хоть на время. – Вернее, так сказал Столетов, когда звонил Никитовичу.
Если это правда, значит…
Бахрушин замолчал и стал мешать ложкой в кофейнике.
– Ты бы газ зажег, – посоветовал Ники негромко.
– Что? А, газ!..
Бахрушин зажег газ и снова стал мешать.
– Если это подлинная съемка Акбара, значит…
Непонятно, что это может значить. Все, что угодно.
– Значит, мы попали в центр международного террористического движения, – договорил Ники, опять вспомнив Храброву и ее подводки. – Только такого быть не может. Акбара никто и никогда не снимал. Говорят, он людей с камерами первыми расстреливает, если они ему попадаются, или глотки им перерезает, в зависимости от настроения.
– Если у Столетова в самом деле была подлинная запись Акбара, хотя непонятно, как она к нему попала, – задумчиво проговорил Бахрушин, не слушая Ники, – почему он отправил ее в Афганистан? Ольге?!
Почему не в Москву мне?!
– Да потому, что у него на это ума хватило! Как бы он ее отправил? По дипломатическим каналам? Или быстрой почтой DHL? Если за ним следили, значит, отправлять в Москву было опасно!
– Ники, Столетов не Джеймс Бонд, а простой российский корреспондент в Париже!
– Леша, по-моему, это твоя идея, что “Валя Сержова, сто лет не виделись” – замаскированный Сергей Столетов! А это еще покруче Джеймса Бонда! Ну, представь себе, что твой Столетов откуда-то получает кассету, за которую все спецслужбы мира заплатят ему столько, что хватит не только внукам, но еще и внучатым праправнукам! Что ему с ней делать?! Куда ее девать?
В наше посольство нести, чтобы ему вообще ни шиша не дали, кроме почетной грамоты и ордена имени Феликса Дзержинского?! Вряд ли он ненормальный, этот твой Столетов! Он же понимал, чем рискует! Арабы найдут – замочат. Наши найдут – отзовут в лучшем случае. Будет до пенсии в “Останкино” редактором. Логично?
– Да я сто раз себе все это говорил, – сказал Бахрушин с непонятной яростью. – Сто раз! Но я не понимаю, откуда у Столетова могла взяться такая кассета!
– Да какая тебе сейчас разница?! – заорал Ники.
Кофе поднялся над краем кофейника, перевалил, потек, зашипел. Газ немедленно погас. Ники схватил кофейник, обжегся, хрюкнул и с мстительным стуком сунул его в раковину. После чего выключил конфорку, вылил кофе, с силой отвернул кран, так что во все стороны полетела вода, и принялся свирепо оттирать блестящий бок в засохших потеках.