Богиня прайм-тайма
Шрифт:
– Странный молодой человек, – констатировала Ирина Михайловна и подхватила Мусю, тоже вышедшую провожать. – Что у него с лицом?
– Наверное, такой загар. Он только вернулся из Афгана.
Ирина Михайловна рассеянно почесала Мусю за ушком.
– Кого он так испугался?
– Меня, мам! Кого еще он мог испугаться!
– Ты к нему приставала?
– Ну конечно.
– А зачем он приезжал? Правда по делу?
– Правда.
– Или выдумал все?
– Мама, ничего он не выдумал! Или ты подозреваешь, что у меня с ним
– Он не годится для романтических историй, – категорически заявила мать, – разве ты не видишь? Но ты можешь выйти за него замуж.
– Обязательно, – пообещала Алина Храброва.
Ники сворачивал с Ломоносовского проспекта, когда ему позвонил Бахрушин и велел немедленно приезжать.
– Где ты?
– На Ломоносовском.
Бахрушины жили на Маросейке, в Потаповском переулке. Ники несколько раз бывал у них, еще в той, нормальной и благополучной жизни.
– Что-то случилось, Леш?
– Я лечу в Афган. Завтра. Я хотел бы до этого с тобой поговорить.
– Сейчас приеду, – мигом отозвался Ники. – А что там, в Афгане?..
Он боялся услышать, что нашли… тело. Или тела.
– Ничего, черт побери, – ответил Бахрушин. – Даже слухов никаких. Какого рожна надо было брать заложников, если столько времени – ничего?!
Придерживая плечом трубку, Ники вытащил сигарету и повернул под стрелкой направо.
Дождь все шел.
“Все, кто тоже в подводной лодке, слушайте нас!” – шмыгая носом, сказала опечаленная Женя Глюкк, ведущая “Радио-роке”, которое Ники любил больше всего, и Шевчук грянул про “последнюю осень”. Наверное, дождь его тоже достал.
Поставить машину было негде, как обычно вечером в центре, и Ники долго крутился, заезжал с разных сторон и в конце концов приткнул “Лендровер” на свободный пятачок, но идти было далеко, и он весь вымок, пока дошел.
– Ты чего, на велосипеде ехал? – удивился Бахрушин, увидев его.
– Полотенце есть?
Короткие волосы были мокрыми, и кожа на голове казалась холодной, как лягушачья.
Бахрушин кинул ему полотенце.
– Штаны тоже будешь снимать?
Штаны снимать Ники отказался.
В этом доме всегда ощущалось Ольгино присутствие, и сейчас, когда ее не было, казалось, что это не семейный дом, а пустыня. Непонятно, почему так получалось.
Все на месте – книги, фотографии, любимые чашки, пузатый и довольно замусоленный медведь размером с ладонь на компьютере. Все как всегда.
И именно эта привычность вещей ужасала. Ники предпочел бы, чтобы все лежало в руинах, чтобы дымящиеся развалины остались от спокойствия и уюта, но только не эта “всегдашность” – словно ничего не изменилось, словно не произошло того, что даже не перевернуло, а остановило жизнь.
– Что ты смотришь? – спросил Бахрушин и остановил себя. И так было понятно, что.
Дома, когда он оставался наедине с собой,
– Ты выпьешь чего-нибудь?
– Я за рулем не пью, Леш. Принципиально.
У Бахрушина что-то уже было налито в стакане, он допил одним глотком и налил еще.
Ники сел на диван, наклонился вперед и потер лицо. Неожиданно оказалось, что он очень устал.
– Я завтра улетаю, – сказал Бахрушин. – Мне нужно найти этого, которого она записала на кассете.
– Готье?
– Гийома. По-моему, это единственный шанс.
Он пристроился рядом с Ники, поставил свой стакан на ковер, наклонился и тоже потер лицо.
Ники сбоку осторожно посмотрел на него.
– А этот твой МИД? Добрынин вроде что-то говорил про МИД?
Бахрушин скривился, как будто Беляев спросил у него что-то неприличное.
– Никто ничем не занимается, Ники. По крайней мере, мне так кажется. Никому, черт побери, дела нет, а мне только два часа назад звонил отец Вадика Грохотова и плакал, а я даже не знаю, что ему сказать! Живы, в плену, в могиле, где они?! Кто захватил, зачем?!
– Да, – почему-то согласился Ники. – А кассета из диктофона где? Ты ее давал слушать кому-нибудь?
– Добрынину. Он сразу же ее забрал. Сказал, что отвезет в ФСБ.
– И что они?
Бахрушин быстро ответил, что именно. Ники опять глупо кивнул.
– Жена Юры Смирнова, парня с Перового канала, написала какую-то петицию депутатам, а старик Грохотов на прием в МВД ходил и в ФСБ, кажется, и ничего.
Хочешь кофе?
Это слово напомнило Ники позор, с которым он удалился из дома Алины Храбровой, и он решительно отказался.
– А я себе сварю.
Бахрушин тяжело поднялся с дивана и ушел на кухню, но дверь не закрыл.
– Есть одна история, Ники, – сказал он оттуда. – Я тебе расскажу, а ты послушай. Черт его знает… Короче, у нас в Париже работает корреспондент. Сергей Столетов.
– Знаю Столетова. – Ники тоже выбрался из диванных облаков, дошел до кухни и встал, привалившись плечом к притолоке. – Он там давно, по-моему.
– Семь лет. Несколько дней назад он пропал. – Бахрушин мельком глянул на Ники и снова уставился в кофейник. – А незадолго до этого он звонил Владлену Никитовичу, который помощником президента подвизается, и рассказывал ему, что у него есть кассета с настоящим видео Аль Акбара.
– Брехня, – быстро сказал Ники. – Быть не может.
Никто не снимал Акбара.
– После чего Столетов пропал, и так его до сих пор и нет. А вы, черт бы вас побрал, в это же время в Кабуле получили из Парижа какую-то посылку!
Ники уставился на Бахрушина.
– Ну и что?
– Посылка была неизвестно от кого, так?
– От какой-то Вали Сержовой, – раздумывая, сказал Ники. – Ольга сказала, что она такой не знает.
– Нет никакой Вали Сержовой. У нее никогда не было таких подруг и до сих пор нет! Я точно знаю, Ники! В посылке были записка, колбаса…