Богиня прайм-тайма
Шрифт:
– Привет, – сказала ей Алина и погладила по макушке. Муся ловко увернулась. Алина еще не мыла рук, а Муся была чистюля. – Ты одна? А мне показалось, что мама приехала.
– Приехала, приехала, – донеслось из кухни. – Я не слышала, как ты вошла!
Алина сунула ноги в тапки, посмотрелась на себя в большое зеркало, отразившее ее всю вместе с Мусей.
Собственный вид оптимизма ей не добавил – тени под глазами, синева на висках, волосы как будто поблекли, зато Муся на заднем плане была хороша.
Распушив
Конечно, она понимала, что это просто башмаки и охотиться на них нет никакого интереса, но тем не менее делала это, и так, чтобы Алина непременно видела, – утешала.
Алина специально постояла возле нее, дав понять, что хозяйка ее усилия оценила, и прошла на кухню.
Мать сидела за столом под низким абажуром и читала книгу, сдвинув на кончик носа очки.
Вид иронический.
– Привет, мамуль!
– Привет.
– Что ты делаешь? – Алина за ее спиной подошла к плите и стала по очереди поднимать крышки. В одной сковородке была жареная картошка, в другой котлеты, а в третьей цветная капуста, тоже жареная. Алина схватила котлету и откусила половину – внезапно так захотелось есть, что даже живот подвело.
– Руки вымой, душа моя!
– А что ты делаешь? – Алина прожевала полкотлеты и сунула в рот остатки. – И почему здесь?
– Я читаю, – ответила Ирина Михайловна. – То есть это мне так кажется, что я читаю! А здесь я потому, что твой отец уехал за какими-то грибами в Тверскую область. Помнишь Якова Ильича?
Алина промычала нечто невразумительное, из чего никак нельзя было сделать однозначный вывод, помнит она Якова Ильича или нет.
– А что ты читаешь? – Это она уже из ванной спросила.
– О, боже, боже. Биографию Вивьен Ли. Якобы.
– Почему якобы?
– Да потому что это не чтение, а упражнение для слабоумных! Я все еще не слабоумная, как это ни странно. Издательство “Ваза”, слышала ты про что-либо подобное?! Мичуринский полиграфкомбинат.
– А что? – Алина рассеянно рассматривала себя в зеркало. – Плохо написано?
– Ужасно, – пожаловалась мать, появляясь на пороге. – Бумага ужасная. Перевод ужасный. Мусенька, иди, девочка, я тебе котлетку положу! Оказывается, у Вивьен была сумочка из “патентованной черной кожи”!
Господи, патентованная кожа! И знаешь, что это означает?
– Что?
– Лаковая! – сказала мать в сердцах. – У людей это называется лаковая кожа, и никакая не патентованная!
Господи, где их учат языкам, этих так называемых переводчиков!
Алина улыбнулась.
Ирина Михайловна говорила по-английски и по-французски, и вдвоем с отцом они объездили весь мир.
Отец был инженер и строил электростанции в Иране, в Индии, в Китае и даже на Мадагаскаре, кажется. Везде она находила себе занятие, без дела никогда не сидела, к семидесяти годам сохранила чувство юмора, некоторую резкость в оценках
Отец ее обожал, и Алина всегда грустила, когда они справляли очередные “тридцать пять лет со дня свадьбы”.
У них получилось, а у нее нет. Так обидно. Почему у нее не получилось? Она так старалась.
Она была очень хорошей женой – гладила рубашки, принимала гостей, жарила котлеты. И еще шила во времена беспросветной бедности, когда купить юбку было не на что. И еще вязала – красиво получалось! Мама ее научила и шить, и вязать, потому что считала, что “девочка должна все это уметь”! И постоянно приводила в пример дочек английской королевы, которые шили солдатам рукавицы.
Алина очень хорошо помнила, как заработала первые деньги – тысячу семьсот рублей, сумасшедшая сумма!
Она даже не знала, как донесет их домой, ей было страшно, что по дороге у нее их украдут. Она донесла, и ничего не украли, и у них был праздник с шампанским и копченой колбасой. Алина Храброва очень любила копченую колбасу, больше любых других деликатесов!
На свои бешеные деньги она купила отцу куртку в очень шикарном, только что открывшемся магазине на Новом Арбате, и дубленку мужу и маме, тоже что-то очень ценное.
Как она собой гордилась, как чувствовала себя хорошей дочерью и самой лучшей женой! Даже в зеркало на себя смотрела по-другому. Когда смотрела, думала что-то вроде – вот портрет настоящей женщины, умеющей зарабатывать и любящей свою семью больше всего на свете!
Когда все кончилось? Из-за чего?
Работы все прибавлялось, это точно.
Однажды в “Останкино” она шла по коридору – просто так, за сигаретами, что ли, или в буфет, и ее окликнул Сережа Соловьев, давний друг, большой начальник и начинающий продюсер.
Тогда такие профессии – продюсер – значились только в титрах американского кино.
– Алинка, давай сюда!
– Что?
– Давай, давай быстрей!
Он затащил ее в комнатенку, где стояли стул, стол и камера. Она даже не успела как следует объяснить ему, что идет за булкой или сигаретами, да он и не слушал.
За камерой стоял оператор.
– Эта? – обидно спросил он, посмотрев на нее. – Куда такую дылду? Она ни в один кадр не войдет!
– Твое дело снимать, – отозвался Соловьев.
– Сереж, что ты придумал?
Соловьев сунул ей какой-то текст, листочек упал, она нагнулась, чтобы поднять его.
– Ничего такого особенного. Читай отсюда и пару раз улыбнись.
Текст был про развитие овощеводства в условиях пустынь и полупустынь – откуда они его выкопали?!
Алина прочла и ослепительно улыбнулась под конец, думая о том, что Соловьев полоумный, а буфет сейчас закроют.
– Теперь давай отсюда!
“Оттуда” она тоже прочитала. Это была пользовательская инструкция к факсу на английском языке.