Богиня прайм-тайма
Шрифт:
Как это у него получалось – загадка.
– Дело не во мне, а в том, что тут все развели… детский сад! В игрушки играете. Про программу забыли.
Зданович моментально сделал ироническое лицо и поднял брови домиком.
– Что это значит, Ники?
– Да то и значит! Никто не понимает, что ли? Пришла новая ведущая, и все давай в бутылку лезть! И так, и эдак! И снимаем, как на тамбовском областном слете ударников, и подводки пишем, как на первом курсе института культуры, отделение циркового искусства!..
Все засмеялись чуть-чуть, пришли в движение и вновь затихли в изумлении – никто и никогда не позволял себе говорить вслух что-то подобное. Конечно, все об этом знали, но вот так, на собрании, при всем честном народе, сор из избы?!..
Ну дает, Беляев, ну совсем голову потерял на своей войне!
– Ники, – сказал Зданович. – Прекрати.
– Да ладно тебе, Кость! Есть сто тридцать три способа угробить ведущего. Грим, свет, съемка и текст – это только первые четыре!
Опять поднялся шум, на этот раз несколько угрожающий, хотя все еще как будто растерянный. Оттого Т что Беляев был во всем прав, команда чувствовала себя неловко.
Никто не желал признавать, что он прав!
Бахрушин молча курил.
Ники повысил голос:
– Да ладно! Я же не по радио выступаю на всю страну! А здесь все свои! Я сегодня в приемной у… Алексея Владимировича три выпуска посмотрел – вчерашний с… Алиной, – он чуть-чуть запнулся на ее имени, – и два сегодняшних с какими-то хлопцами и дивчинами, дневные. Так дневные лучше наших! Это я вам точно говорю, потому что у меня глаз не замыленный!
– Беляев, ты бы в творчество не лез! Ты стоишь за своей камерой, и стой себе!
– Да я, блин, не за камерой стою, я дело делаю, общее для всех!
– Почему вы считаете, Никита, что можете всех тут безнаказанно оскорблять?!
– Да что он понимает-то?!
– …режиссерское решение как раз и требует…
– …а грим у нас всегда нормальный…
– А хотите, я вам скажу, почему у дневных бригад выпуски лучше?! – перекрывая шум, почти заорал Ники. – Хотите?! Потому что они своих ведущих поддерживают! А мы гробим!
Произошла немая сцена.
На комнату “Новостей” словно опрокинули корыто с ледяной водой – все моментально смолкли, как подавились, вытаращили глаза, а некоторые, вроде пожилой редакторши Тамары Степановны, даже стали хватать ртом воздух.
Сразу стало слышно, как гудят еще не выключенные компьютеры, а за стеной с визгом отматывается кассета – в-з-з, в-з-з-з…
– Ты чокнулся, что ли, Беляев? – среди всеобщей тишины спросил Зданович.
– Я не чокнулся, – ответил Ники совершенно спокойно.
За изумление, написанное на лице у Алины Храбровой, суперзвезды и блестящей телевизионной ведущей, он, пожалуй, готов был бы стерпеть не только неудовольствие главного сменного, но и что-нибудь похуже.
– Я вчера вернулся, – вдруг объявил Ники. – Точнее… – он полез в карман, вытащил телефон и посмотрел в окошечке время. Он никогда не носил часов. – Точнее, вернулся я сегодня. Я все пропустил, ребята!
Все ваши междоусобные войны. Я даже приход Алины пропустил. И у меня к вам деловое предложение.
Бахрушин усмехнулся, но так ничего и не сказал.
Деловые предложения Ники были ему хорошо известны.
– Значит, так. Предлагаю всем немедленно зарыть топор войны и некоторое время делать программу как надо. Чтобы рейтинги вернулись и никого не вынесли с поля боя в белых тапочках. Ну, а потом, когда вершина славы, черт ее побери, будет уже видна, каждый для себя решит сам – продолжать или остановиться на достигнутом. Ну что? По-моему, все логично.
Он говорит это вовсе не всем, вдруг поняла Алина.
Он говорит это только одному человеку. Тому самому, который пишет мне записки и оставляет их в верстке перед самым эфиром.
Тому самому, который сегодня из-за студийных камер или из-за стекла аппаратной пристально следил за мной, выискивал на моем лице что-то, понятное только ему одному. Который ждет, что я сорвусь в истерику и депрессию.
Которому зачем-то нужно лишить меня самообладания и сил.
Только ему одному.
И еще ей показалось, что Ники говорит так специально – чтобы тот человек понял, что он теперь тоже знает. Что она теперь не одна.
Возможно, она все усложняла по своей женской и телевизионной привычке, возможно, Ники Беляев вовсе не придумывал ничего такого сложного и не собирался с места в карьер ее защищать, но… ей хотелось, чтобы он ее защищал.
Кроме того, теперь она и вправду была не одна.
После того как она рассказала Бахрушину, ничего не изменилось.
Ники как будто все взял на себя, хотя ничего такого не сделал и не мог сделать за пятнадцать минут до эфира, да еще увидев ее впервые в жизни… вылезающей из-под стола!
– Ну как? – повторил Ники. – Логично?
Бахрушин потушил сигарету и спросил довольно сварливо:
– Что ты хочешь услышать, Беляев? Что ты один прав, а мы тут все только интригами занимаемся?!
– Леш…
– Самое печальное, что ты на самом деле прав, – громко сказал Бахрушин, – хотя я уверен, что зря ты старался. Такие вопросы кавалерийским наскоком не решаются.
– Алексей, неужели ты думаешь, что кто-то специально работает плохо, чтобы Алина… – начал Зданович.
– Я предлагаю тему закрыть, – твердо сказал Бахрушин. – Храброва выступила. Беляев выступил. Мы послушали. Хватит. Продолжаем с того места, на котором остановились. Храброва, почему, как только речь заходит о каких-то благотворительных или праздничных мероприятиях, ты начинаешь сюсюкать и пришепетывать?! Ты что, думаешь, что так убедительнее выйдет?!
– Я не обращала внимания.
– Обрати, пожалуйста. И пусть режиссер обратит!
И на гостей пусть кто-нибудь тоже обратит хоть что-нибудь! Ты разговариваешь с гостями так, словно всю жизнь ждала, что к тебе кто-то придет, а он все не шел, а теперь явился, и это такой подарок судьбы! Ты просто вся в любви к этому гостю утопаешь, а это не правильно!
– Я пытаюсь просто… проявлять интерес.
– Следующая стадия такого интереса – это поцелуи взасос!
– Алеша, я стараюсь, чтобы гость, во-первых, чувствовал себя комфортно, во-вторых…