Боль свободы
Шрифт:
Глава 3
Приветственный оскал
Приятное чувство. Она лежит рядышком, улыбается, нежно ударяет по щеке кончиком пальца, изображая булькающий звук упавшей капли. Жаль, что даже здесь мозг помнит, что вскоре ее не станет. Вскоре ее застрелит бот охранной системы, включив последнюю степень защиты, и больше уже не будет рядом этой улыбки и этой нежности, этой прекрасной спутницы, готовой пойти следом даже на смерть… и именно так
Только сейчас это не имеет значения. Она как всегда нежная и ласковая, само олицетворение свободы, любви и красоты. Она вновь зачем-то стукает по щеке кончиком пальца и говорит уже чуть громче:
– Бульк.
Удивительно, как легко срывается с ее губ этот звук, так похожий на удар капли о гладкое водяное покрывало.
– Бульк.
Она сильнее ударяет по щеке кончиком пальца и улыбается.
– Бульк.
– Хватит. Прекрати. Что ты делаешь?
– Бульк!
Ее выражение начинает изменяться. Она наклоняется ближе, а звук начинает проникать в глубину черепа, разливаясь в голове уже не таким приятным звуком.
– Бульк!
– Хватит. Перестань. Я не шучу.
– Бульк! Бульк! Бульк!
В щеку начинает вдавливаться ее нежный пальчик, продавливая кожу все с той же нежностью и осторожностью, но ударяя в одну и ту же точку, уже начиная раздражать кожу. Голос, изображающий бульканье, перестает теперь походить на голос и становится еще больше похож на звук капающей воды.
Это пугает до жути. Вдруг она теряет свои привычные черты. Она никогда такой не была…. Вернее, ее скоро не станет… нет. Ее уже не стало. Она мертва. В нее выстрелил дроид охраны, когда нужно было прорываться дальше, чтобы повредить нейронные платы сетей. Она мертва.
– Бульк!
Кончик пальца начинает с болью впиваться в щеку. Больше не удается это терпеть. Сознание отказывается тлеть в этом тухнущем кошмаре, где чувства возвращаются в прошлое, желая насладиться любимой улыбкой, но тут же тепло этой улыбки пропадает, отражаясь в мыслях болью недавней, еще живой в памяти утраты.
– Бульк!!!
Наконец, ее голос совсем изменяется. Звук воды ударяет по черепу неприятной болью, раскатываясь ударом по всему телу, а затем взрывается ниже, у стопы, пронзая чувства свежим чувством глубокой раны. И тут же сон развеивается.
Дверь капсулы так и не смогла открыться до конца. Через большую щель внутрь проникает свет, но здесь все еще относительно темно. Наручей на руках нет, в бедро что-то давит, а сверху, через щель двери, сваливается небольшой, но тяжелый, мокрый кусочек грязи и тут же больно ударяет в щеку.
Сознание пытается сбросить туманное покрывало внезапно захватившего сна. Нога буквально ревет от боли, и можно слышать, как внутри этот рев превращается в звенящий писк. Из горла рвется сдавленный, глухой стон, и Сталмир тут же сгибается к ноге, осторожно взявшись за нее обеими руками чуть ниже колена.
Мыча от боли, сдавливая челюсть, Сталмир едва не забывает о том, что снаружи в капсулу продолжает сыпаться какой-то влажный, слипающийся комками песок, но тут же еще один клочок мокрого песка сваливается ему на голову.
Еще бы всего несколько минут промедления, и все могло бы кончиться. Сталмир поднимает голову, пытаясь отвлечься от боли, выглядывает через щель приоткрытой двери капсулы и понимает, что доставивший его аппарат успел завязнуть в земле так глубоко, что та уже просыпается внутрь, разваливаясь по полу наклонившейся при посадке капсулы.
Нужно приподняться, всего немного. Мгновенно сознание начинает угадывать всю жестокость постигшей неудачи, но стоит всего на пару сантиметров оторваться от кресла, как нестерпимая боль тут же простреливает левую ногу.
В тот же миг скручивает, перехватывает дыхание, сковывает, и все тело невольно прошивает напряжение, стягивая мышцы судорожным припадком. Впрочем, кроме дикой боли в ноге все равно ничего не чувствуется. Бедро вдруг немеет и становится каменным. Рукой можно нащупать и ощутить это напряжение, мышцы схватились твердым бетоном, застыв, но даже сейчас ощущается лишь боль у стопы.
Ногу будто оторвало. Пальцы нельзя почувствовать, не удается ими пошевелить, но здесь трудно изогнуться и рассмотреть, шевелятся ли они на самом деле, или же действительно неподвижны.
Нужно выбираться и быстро. Продолжает сваливаться внутрь мокрый, схватывающийся комками, липкий песок. Значит, капсула села на мягкую почву и ее продолжает засасывать. Остаться здесь – значит умереть вместе с этим брошенным Федерацией аппаратом.
Мысли расцветают в уме бессловесными образами, не имея формы вразумительного рассуждения, они просто скользят в голове, в сознании картинными, яркими эпизодами, обнажая самую суть намерений ума.
Выбраться из капсулы. Любой ценой. Терпеть боль. Выбраться из капсулы, чтобы выжить.
Живет еще где-то в закоулках сонной памяти воспоминание о недавно погибшей возлюбленной, скучать о которой теперь уже все равно бессмысленно, ведь никогда больше ее улыбка не мелькнет рядышком, не зашепчет на ухо бодрый, звонкий голосок. Сейчас нужно думать о другом, сейчас нужно отыскать силы, чтобы спастись, чтобы победить и еще смачно треснуть по самодовольной, деспотичной роже Федерации своим воскрешением в глазах похоронившего, отправившего на смерть общества.
Стоит подняться на руках, двинуться, стараясь не напрягать левую ногу, как горло само начинает раздирать себя криком, не давая удержаться. От яростного шипения, изо рта начинают лететь во все стороны липкие слюни, тонкими ниточками исчезая в темноте. И все же, удается подняться, удается заставить корпус выпрямиться и начать падать в сторону выхода, и даже удается схватиться ослабевшими от боли руками за края выступающего в проеме двери порога.
Шипя и грохоча хриплым басом, едва достает сил, чтобы подтянуться, удобнее схватиться и лишь по пояс высунуться из капсулы. Хорошо, что хоть дверь заклинило лишь после того, как она приоткрылась достаточно, чтобы можно было выбраться. А здесь, не глядя на открывающийся простор, видя лишь окружающий капсулу, черный, липкий, влажный песок, уже поднявшийся до самого порога, легко становится забыть про боль.