Боль свободы
Шрифт:
Пугает и одновременно удивляет то, что никак не удается добраться до земли. Неудобно разгребать обломки, и стоит лишь немного углубиться, как края неизбежно стараются провалиться в небольшую яму. Впрочем, копать здесь и не хочется, и нужды нет, и даже наоборот, если придется спиной вперед пробираться еще дальше, то уж лучше ползти по ветвям, хоть и неудобно, чем пробираться по земле, которую еще нужно раскопать.
Вдруг попадается под руку тяжелая коряга. Дернув, не удается тут же вырвать ее из завалов. Да и рука жутко болит, разворачиваться не хочется, чтобы не тревожить ногу, а вытащить палку одной рукой
Приходится искать опору. В другой стороне, как раз чуть левее правой ноги, отыскивается еще одна здоровая палка, толстая и неуклюжая. Стоит ее пнуть, и можно не сомневаться – коряга сидит крепко. Зацепившись за нее стопой правой ноги, стараясь не шевелить сломанной левой, приходится обеими руками взяться за торчащую сбоку позади ветку, и начать тащить.
Левую руку опять начинает жечь от свежей раны, но приходится терпеть. Коряга не поддается сразу, плотно засев в куче наваленных веток, но затем начинает идти, поднимая завалы, упрямится, застревает, а затем рывком выскакивает, заставив повалиться на бок, задеть сломанную ногу и скрючиться от боли.
В этот раз все еще хуже. Сознание меркнет и проваливается в черноту на несколько мгновений, а впрочем, не успевает туман застелить глаза, не успевают зрачки спрятаться в темноту под веками, как острая боль тут же заставляет вновь открыть глаза.
Кость опять вышла. Только на этот раз стопа повернулась в сторону, не сильно, лишь немного, отчего даже может показаться, что так и должно быть. Только складки на комбинезоне, плотно облегающим кожу, дают понять, что дело плохо.
Сердце опять колотит, ладони хватаются за бедро, словно это может хоть немного унять боль, а рот всасывает прохладный воздух, еще больше осушая горло.
И все же, на этот раз боль угасает чуть быстрее, чуть легче отпускает, словно изнемогающий от нее ум, больше просто не желает слышать посылаемые от нервов сигналы. Хотя, прикасаться к ноге становится легче, почти ничего не чувствуется, если не давить, боль рвется где-то внутри ноги, но снаружи кожа остается безразличной к прикосновениям.
Шипя, приходится схватить палку, которую теперь от злости хочется просто сломать к чертям, порубить на мелкие щепки и разметать их на этом чертовом кладбище деревянных обломков, но вместо этого руки подтягивают ее ближе, поднимают, упирают в землю концом, теперь превратившимся в ножку костыля, а взгляд с сомнением обращается к сломанной ноге, давая мозгу обдумать уже принятое решение.
Меньше всего хочется опять потерять сознание, вправляя кость. Хотя, на миг это даже кажется хорошей идеей. Вернее, здесь куча веток, если бы только удалось раньше найти воду, то уже можно было бы развести костер, приготовиться ко сну, вправить кость и просто потерять до утра сознание, чтобы, блуждая по снам, перетерпеть самое неприятное. Только вот воду найти не удалось, а она очень нужна, в горле так пересохло, что слышно, как хрипит дыхание, и значит, нужно подняться, забыть про ногу, собрать воды, приготовить ветки для того, чтобы потом сделать шину, и только после вправить кость, чтобы не мучиться еще сильнее.
Руки, ухватившись за палку, начинают тянуть вверх. Это кажется таким сложным впервые, но трудно понять, боль в теле, усталость или жажда так быстро принесли в организм слабость, ведь еще и дня не прошло, с тех пор, как капсула только поднялась с поверхности родной планеты, с той огражденной лужайки, укрытой защитным покрытием.
И все же, удается подняться. Нога чуть ли ни болтается в воздухе, даже просто стоять оказывается больно, так что приходится свалиться обратно на землю, чтобы утихомирить чувства. Впрочем, проблемы сами собой не решатся, нога слишком болит, теперь очевидно, что нужно все-таки сделать шину и откладывать это никак не получится.
Взгляд почти с судорожной торопливостью начинает искать кругом подходящие ветки. Несколько свежих обломков как раз оказываются невдалеке, так что удается подтянуть их костылем. Правда, делать шину сразу же, руки уже не тянутся, а ум подсказывает, что прежде нужно сделать кое-что более важное.
Конечно, отыскать воду не получится. Уже темнеет, а даже в сумерках шнырять по лесу, рискуя нарваться на хищников, или даже просто угодить в какую-нибудь природную ловушку, в яму, в расщелину. Кроме того, мешает костыль. Словом, только идиот бы решился упрямо долбить мысли идеей о том, что смертельно необходимо отыскать воду прямо сейчас.
А вот разжечь огонь, прежде чем вправлять кость – это занятие как раз несложное, но очень важное. Костер может отпугнуть животных, тем более диких, так что даже раздумывать не приходится, чем заняться.
Руки спокойно начинают выбирать из кучи обломков сухие, торчащие ветки, чтобы поменьше возиться с костром, но приходится еще ползти в сторону кустарников, чтобы выбраться из владений растительности и не устроить пожар, от которого сбежать и самому не получится.
Тяжелее всего тащить дрова на листе, уложив сверху поломанную ногу, дрыгаясь от неудобства, но стараясь не тревожить рану. И хотя тут всего пару метров от того места, где днем получилось укрыться от солнца, а все равно на это уходит столько времени, что уже почти успевает окончательно стемнеть.
Глаза едва могут отыскать небольшими холмиками торчащие две свежие, короткие палки, отложенные для шины. Ползти за ними обратно через кусты нужно, но так не хочется, что ум тут же придумывает не менее трудоемкий, но более скорый, быстрый способ решить проблему.
Закинув костыль вперед, держась за ножку, удается зацепить им толстые палки и даже подтянуть к себе. Две найденные коряги перекатываются, все время приходится подтягивать костыль и закидывать снова, но вот, когда до обломков можно дотянуться рукой, уставшие ладони бросают рядом костыль, а тело падает на спину, и, наконец, можно немного отдышаться.
Слух лишь сейчас замечает, что проснулись звуки. Какое-то отвратительное гоготание вдруг раздалось вдали, но быстро пропало. Едва проходит миг и раздается одновременно и звонкий, и хриплый крик, похожий на птичий, как все тут же начинает шуметь, шелестеть, пищать, трещать, замирать ненадолго, а потом снова разрывать холодный ночной воздух пугающей, отвратительной песней живой природы Асумгарда.
Застыв на миг, руки, вздрогнув, тянутся вперед, помогая телу подняться. Нога еще болит, но слегка успокаивается, остается только разжечь костер, только бы побыстрее. В мыслях вообще ничего нет, кроме окружающих звуков. До сих пор ничего не было, до сих пор целый лес молчал, даже шелеста не было слышно, как вдруг все зашумело.