Болатбек
Шрифт:
— Конечно, — сказала вожатая. — Здесь все свои.
Аня откашлялась, поднялась из-за парты, еще больше покраснела и негромко начала петь:
С гор, где яблонь разносится запах, С гор, где дружбою каждый согрет, Мы несем вам привет от казахов, Огневой пионерский привет! Вас приветствует родина смелых, Поднимая знаменаАня остановилась.
— А дальше, — сказала она, — идет припев. Вот такой… Сейчас…
Лети, напев наш, юн и смел, Звучи, напев наш, звонче всех — За мир, за дружбу, за успех И за свершенье славных дел!Она перевела дух и спела еще один куплет, уже — громче и уверенней:
Мы друзьям и товарищам рады, Мы зажгли пионерский костер; С песней звонкою наши отряды На родимый выходят простор…— Я эту песню у нас в детдоме слышала, — сказала Аня. — Мне музыка понравилась, я и выучила.
— Хорошая песня, — одобрила вожатая. — Ну как, ребята, разучим ее к праздникам?
Все охотно согласились, но особенно песня пришлась по вкусу Кадыркулу. Ему вообще с некоторых пор было по душе все, что говорила и делала Аня Хохлина. А еще ему нравилось, что он стал пионером и может принимать участие во всех сборах.
И тут Болатбек вскочил с места. Он давно уже стремился что-то сказать.
— Я не о празднике хочу! — крикнул он. — Совсем о другом. Можно?
— Послушаем Болатбека, — сказала вожатая.
— Я вот смотрю… — начал Болатбек. — И дядя мой тоже говорит… — Он остановился.
Когда думал об этом, казалось, что все так легко — сказать, объяснить, предложить, а заговорил — и все слова выскочили иэ головы.
— Продолжай, Болатбек, — сказала вожатая. — Мы слушаем. Что говорит твой дядя?
— Он говорит, не хватает работников… На ферме, например, скота сейчас больше стало… И я подумал: мы ведь тоже можем. Не маленькие… Разве нет?
— Что можем? Ты о чем? — закричали ребята.
— В колхозе работать, вот что… Почему старшие могут… А мы чем хуже?
— Не хуже!.. Кто сказал?..
— Ну вот… Давайте сделаем вроде отряда… Нет, назовем бригадой и пойдем работать на ферму. Только не на один раз или два, на все время… По-настоящему.
— А учиться кто будет?
— И учиться тоже. Конечно…
— А что там делать? — спросил кто-то.
— Дел хватит, — сказал Болатбек, — кормить, поить, стеречь… убирать… Сейчас молодняка много… Особенно овец… Новую породу выводят…
— Которые с хвостами такими толстыми?
— Это не хвост, курдюк называется.
Вожатая постучала ладонью по учительскому столу.
—
Ребята проголосовали единогласно.
В правлении колхоза были порядком удивлены этим почином пионеров. Некоторые стали просто с неохотой пускать их на скотные дворы и в загоны. Но минуло две-три недели, и все увидели, что школьники хорошо работают и, во всяком случае, приносят гораздо больше пользы, чем лишних хлопот.
Болатбек стал работать на овцеводческой ферме, где впервые в их районе выращивали новую породу овец. Работы было с избытком: принести соломы, травы, натаскать воды из родника, вычистить загоны, часто приходилось выпаивать новорожденных ягнят — когда овцы были больны или без молока.
Здесь он снова столкнулся с Егором Сергеевым. Тот всегда мрачно следил за тем, как Болатбек что-нибудь делал, но придраться было почти не к чему: Болатбек старательно выполнял все распоряжения.
…Прошло еще несколько месяцев.
Стояла дождливая погода. Вода ручейками стекала в овражки и лощины, и Болатбек, пока добрался из школы на ферму, до нитки промок.
Он уже с неделю как не был здесь: сильно простудился, и сестра все эти дни не выпускала его из дома.
Когда он приблизился к кошаре [19] , оттуда вышел Егор Сергеев, в каждой руке у него было по два ягненка, совсем крохотных. Даже издали Болатбек понял, что ягнята мертвы — так неподвижно и тяжело висели они в руках Сергеева.
19
Кошара — здесь: загон для овец.
«Отчего они умерли? — подумал Болатбек. — Сразу четыре… Ой, как жалко!..»
Сергеев уже прошел в сарай, крытый камышом, и Болатбек решил пойти за ним — не терпелось узнать, что же случилось с ягнятами.
За шумом дождя, а может, потому, что был занят делом, Сергеев не услыхал шагов Болатбека: он обдирал ягнят, снимал с них кудрявые черные шкурки. На стене висело еще несколько свежих шкурок.
«Одна, две… четыре… шесть, — посчитал про себя Болатбек. — И еще эти, на земле…»
— Егор Григорьевич, — окликнул он, — что же тут случилось? Так много…
Сергеев вздрогнул, выпрямился.
— А, явился, не запылился! Входишь, как тать ночной… Все зыркаешь, где не просят… Суешь нос…
— Я здесь тоже работаю, — сказал Болатбек, — и потому спросил… отчего…
— Оттого! — заорал Сергеев. — Плохо кормил, плохо смотрел, вот и подыхают. Сколько дней тебя уже нет, а я расхлебывай! Не выйдет!
— Я им молоко давал, все делал, как ветеринар сказал… А потом заболел. Я ж не виноват… При мне не умирали.