Болатбек
Шрифт:
— Выспался? — спросил Каражан. — Герои!.. Пьяницы несчастные!.. Вставай скорей!
И пока Жексен с трудом поднимался, Каражан продолжал:
— Вы хоть знаете, чего натворили?.. Что казан с мясом перевернули, это еще полбеды… А настоящая беда… Вот, посмотрите! — И показал на обгорелые деньги, которые разбросал около очага.
— Что это? — спросил Егор Сергеев.
— Все, что от выручки осталось, — ответил Каражан.
— А остальные? — закричал Жексен. — Где они?
— Сгорели… Когда дрались, вы все деньги в огонь уронили… Только вот это и успел выхватить… Пьяницы окаянные! — повторил Каражан.
Егор Сергеев и Жексен мрачно смотрели на остатки выручки, потом поглядели друг на друга и опустили головы.
Они не знали, можно ли до конца верить Каражану, даже скорее не верили ему, но было уже поздно: доказать ничего не могли.
— …Ладно, — сказал Каражан, как бы прощая их. — Потерянного не вернешь. Поговорим о деле… Садитесь.
И, поджав под себя ноги, сел на подстилку, Егор и Жексен тоже уселись.
— Хватит горевать, — продолжал Каражан. — С зерном неплохо получилось. Пусть думают, что в телеге только дыни были… А из-под стогов мешки сам не подумай трогать, Егор. Упаси тебя бог!.. Ты ни о чем не знаешь, на том и стой. Ничего они тебе не
— Понял, — мотнул головой Жексен. — Денег дай на дорогу.
— На дорогу дам, на вино не дам, — сказал Каражан и снова повернулся к Егору: — Свою работу бросай. Хватит сторожем быть. Просись на ферму, где овец породистых выводить собираются. Слышал про такую? Ее вот-вот откроют. Там работенка для нас…
— Какая еще ферма? — усмехнулся Егор. — Я и так на подозрении. Мусирали в глаза мне смеется: ни одному слову не верит.
— Знай, что упорный и терпеливый всегда увидит благоприятный конец начатого дела… Ты ему одно долби: на гоку больше работать не могу, не буду — только неприятности. За всеми не уследишь. Кто-то ворует, а я отвечай… Долби и долби… Слезу пусти, если получится.
— Ладно, попробую…
— На ферму пойдешь, не пожалеешь. Там такой заработок будет!.. Вот и все, — поднялся Каражан. — Ровно через десять дней встретимся опять… Сейчас жену позову, подаст нам поесть что-нибудь — что осталось…
17
Шли месяцы. Снежная зима сменилась теплой весной, снова зазеленели травы и деревья, зазвучали птичьи голоса.
Болатбек и Кадыркул сидели в тени яблони. Вечерело. На коленях у Кадыркула лежала раскрытая книжка с цветными рисунками. На них изображены были скачущие всадники, рассвет в степи и огромный белый конь с развевающейся гривой.
— Я и это могу прочитать теперь. Свободно… Хочешь? — с гордостью сказал Кадыркул.
И хотя Болатбек давно уже знал «Песню о Хасе-не», но всегда готов был слушать ее снова и снова.
— Читай, — сказал он Кадыркулу.
И Кадыркул, почти не запинаясь, очень торжественно и не без волнения начал читать.
— «Песня о Хасене», — провозгласил он.
Враги на аул напали в ночи, И вот, не успев обнажить мечи, Мужчины попали к злодеям в плен, И с ними юный джигит Хасен. Им руки связали; В степной пыли Они за конями врагов брели — Родной аул остался вдали — И даже глянуть назад не могли. Какая страшная ночь была — Кричали женщины: «О Алла!» Но бросили их поперек седла, Отторгнули от родных очагов, От малых детей, седых стариков — И вот они в логове у врагов. Враги забрали много добра: Упряжь, чаши из серебра: Сабли, сверкавшие ярче лун… Но им не попался конский табун: Он на джейляу пасся тогда — И миновала его беда. Средь быстроногих, лихих коней Был конь один — всех других сильней Неукротимый, словно тулпар [17] — Хасен от отца получил его в дар. Счастлив джигита того удел, Который таким скакуном владел. Его Ак-Башкуром Хасен назвал — Ветер копыта ему подковал; Ярко светились его бока Цвета кобыльего молока; Был горделив наклон головы, А грива длиннее степной травы… В ночь, когда был разграблен аул, Слышал Башкур отдаленный гул, И в гуле этом — как эхо средь скал — Имя свое Башкур услыхал. Голос Хасена сквозь тьму, сквозь ночь Издалека призывал помочь. В землю копытом вонзился он, Ржаньем лихим разразился он И, разорвав паутину пут, Будто на крыльях, пустился в путь. Тщетно кричал табунщик-старик: Топот копыт заглушил его крик… Вот Ак-Башкур у подножия гор, Мчится по следу во весь опор! И не успел наступить рассвет — К стану врага привел его след. На берегу полусонной реки, Брошены пленники, как тюки; Тихо Башкур меж телами идет, Мерно бренча удилами, идет. Вот он, хозяин, — Хасен-джигит, Рядом с товарищами лежит. Замер Башкур, шею склоня, Будто он просит: «Сядь на меня!» Шепчет печально Хасен в ответ: «Сел бы в седло я, да силы нет — Тело скрутили арканом мне, Лучше бы стать бездыханным мне! Нет, не достану я до седла, Лучше бы смерть поскорей пришла!..» Тут наклонился Башкур над ним, Зубами вмиг аркан ухватил И через речку перескочил Он с тяжкой ношей прыжком17
Тулпар — сказочный крылатый конь в казахском фольклоре.
— Вот и мне сестра то же самое говорит, — не выдержал Болатбек.
— Как то же самое? — удивился Кадыркул. — Ты что, собрался воевать с кем-нибудь? С врагами?
— А мы чего, по-твоему, делаем? Разве Егор Сергеев не враг? Или этот… помнишь, я тебе рассказывал? Жексен… Не лучше тех, про которых в сказке… Ладно, читай дальше.
— А как у меня получается?
— Здорово. Не скажешь, что недавно читать научился.
Кадыркул продолжал:
Сказал Хасен: «Коль промедлю тут, В рабство пленников продадут. Нет, не могу я подмоги ждать, Должен тотчас им свободу дать!..» Как старики ни просили его, Больше не слушал он ничего, Меч пристегнул, доспехи надел, Свой разоренный аул оглядел, «Ждите, — сказал, — аксакалы, меня Мы возвратимся к исходу дня!..»Кадыркул остановился.
— Вот, сколько читаю, никак понять не могу, — сказал он. — Где же Хасен меч взял?.. Ведь враги все оружие забрали — так в начале сказано.
Болатбек подумал немного.
— Ну… могли не все увезти. Темно было, ночь… Всего не увидишь… А потом, может, у него меч и доспехи спрятаны были. Я б на его месте обязательно спрятал. Чтоб не украли.
— Как мой дядя Каражан прячет… свою серебряную сбрую, да? — спросил Кадыркул. — И деньги?
— Сравнил тоже, — обиделся Болатбек. — Твой Каражан от жадности прячет, а я для дела… Читай дальше.
…Мчится, как ветер, свищет камча, Гневной отвагой горит его взор; Вот доскакал — И ударом меча Снял он мгновенно вражий дозор. Пленников быстро избавил от пут, Колья и камни схватили они… Вот уж враги отовсюду бегут — В злобе великой были они. Жаркая схватка неравной была: Камни и колья против мечей, И в рукопашной кровь потекла, Щедро окрашивая ручей. Но воля к свободе сильнее стократ Любого оружья, мечей или стрел: Ни злата не нужно ей, ни наград, А если ты к тому же и смел И стать рабом ни за что не хотел, Нет для тебя никаких преград; И рядом с братом сражается брат И вот уже враг отступить готов, Он лишь огрызается из-за щитов, Он духом пал, и его отряд На мировую пойти бы рад, Но нет пощады ворам ночным; Уж не разбойничать больше им, Не обездоливать мирный народ, Не множить несчастных вдов и сирот… Победой полной окончен бой, Счастливый едет Хасен домой, Над ним сияет свод голубой, Степное солнце огнем горит, И песню победы поет джигит. Но вдруг откуда-то из-за скалы Змеиный слышится свист стрелы — Для дела черного рождена, В спину вонзилась ему она. Тихо сползает Хасен с коня: «Вражья рука достала меня, Я умираю, но не умрет Мною от рабства спасенный род!» Похоронили его друзья, В землю зарыли его друзья, Но до сих пор он известен всем — Юноша храбрый, джигит Хасен; Жизни своей он не пощадил, Братьев от рабства освободил…Кадыркул захлопнул книгу. Некоторое время мальчики молчали, и в тишине стал слышнее ветер, расшумевшийся с приближением вечера.
Потом Кадыркул снова открыл те же самые страницы. Он готов был читать еще и еще, но в потемневшем воздухе было уже трудно разбирать буквы.
— Какой злодей! Свинья поганая! — выругался он с горечью и отложил книгу. — Не мог в честном бою победить, так, надо же, из-за угла выстрелил. В спину…
— Тише… — прервал его Болатбек. — Видишь, вон повозка едет… Это не Каражан там? Как думаешь?