Болотные огни(Роман)
Шрифт:
— У нас к вам просьба, — вмешался Николай.
— Да, большая просьба, Анатолий Назарович, — подхватил Левка, — мы только не знаем, удобно ли. Понимаете, эти пентюхи из розыска сдуру схватили одного нашего парня, хорошего, понимаете, парня. И вот получается, что и доказать на него они ничего не могут, и отпустить не отпускают…
— Вы говорите о Прохорове?
О нем, о нем. Ведь это такой тихий парень, мухи не обидит, смешно даже.
Левка подождал минуту, а потом осторожно сказал:
— А с другой стороны, парень он робкий, может со страху что-нибудь наболтать…
Он испытующе посмотрел на Морковина. Тот ответил ему непроницаемым взглядом. Николай напряженно смотрел то на того, то на другого.
— Что он может наболтать? — сказал Морковин, пожимая плечами.
Левка слегка подался вперед. Глаза его блестели.
— Думаете, не может?
Морковин не ответил.
— А что это за парни, — начал он, помолчав, — которые приехали из Дроздовки?
— А что — парни?
— Прохоров ведь тоже из Дроздовки?
— Да. Я что-то не пойму вас, Анатолий Назарович.
И опять Морковин ничего не ответил.
— Меня интересует вот какой вопрос, — сказал он, — почему у болота на опушке леса обнаружили кровь?
— Кровь? — Левка поднял брови. — Откуда нам знать, что и когда нашли на каком-то болоте. Может быть, там свинью резали. Да и потом хорошо известно, что когда привезли собаку, уже давно шел дождь, и никакой крови…
— Вам, Курковский, следовало бы меньше рассуждать, — прервал его Морковин. — Берестов обследовал всю местность задолго до дождя и нашел на земле пятно крови. Он уже послал ее в губернскую лабораторию, откуда я все это и узнал. Там без труда определят, свиная она или человеческая, более того, там определят группу крови. Знаете вы, что это такое?
Николай с тревогой смотрел на Левку. Тот закусил губу и, прищурившись, что-то соображал.
— Знаете или нет?
— Догадываюсь. Это что-то новое?
Морковин встал.
— Если эта кровь и кровь инженера совпадет по группе… Может это быть?
Видно было, что Николай испуган и растерян, однако Левка ответил, холодно глядя на Морковина:
— В принципе все может быть. Откуда нам знать?
— Так вот, — сказал Морковин, — если это будет так, ваше дело сильно… проиграет. Можете идти.
Парни поднялись.
— Еще один вопрос, — сказал Морковин. — Это вы написали мне записку относительно Водовозова?
— Что греха таить, — ответил Левка.
— Что же вы можете о нем рассказать?
— Да, собственно, ничего, кроме того, что мы написали. Сказали нам, что он связан с бандитами, мы и решили: пусть знающие люди проверят. Правильно?
— А кто сказал?
— Я уж и не помню.
— Хорошо бы вспомнить, — сухо заметил Морковин.
Левка был задумчив, когда они шли от следователя. Николай не решался начать разговор.
— Что-то следователь заговорил по-другому, — сказал он наконец.
— А, ничего подобного, — небрежно ответил Левка, — говорит он на том же самом языке. Во-первых, он нам сказал, что Прохоров еще не проболтался. Во-вторых, что парней из Дроздовки нужно куда-нибудь сплавить, и, наконец, он дает нам знать об опасности. С ним все в порядке. Гораздо больше меня беспокоит это проклятое пятно.
Глава IV
Морковин торопился. Он написал в губернию, что незачем ждать, когда поймают исчезнувших диверсантов, а нужно судить того, кто есть — главного виновника диверсии Дохтурова. Болезнь арестованного его не смущала, он пошел в больницу.
Городская больница была переполнена — сюда во множестве привозили людей в сыпняке, снятых с поезда. В небольших комнатках один к одному были приставлены топчаны, которые, наверно, стояли бы голыми, если бы уком не созвал молодежь города для того, чтобы не столько просить у населения, сколько отнимать у него тюфяки, одеяла и подушки. Только благодаря этому больные были кое-как устроены.
В дверях больницы стоял человек в лохмотьях с нежно-розовым ярким лицом и очень красивыми, блиставшими, как звезды, глазами. Он рвался к выходу, а толстая нянька, налегая на него всем телом, старалась его удержать.
— Я только схожу домой, — глядя мимо нее, быстро говорил человек, — мне бы только сказать им…
— Да где он, дом-то твой, — смеясь и толкая его, отвечала нянька, — за тридевять земель, чай. Сам небось не знаешь, где он, дом-то твой.
— Я должен ей сказать… — твердил больной.
Морковин отошел в сторону — он боялся заразы и ждал, пока нянька, всем своим грузным телом наступая на больного, загонит его в палату. Да, здесь не было знаменитой больничной тишины: бормотанье, стоны, выкрики слышались изо всех дверей.
Приход Морковина вызвал панику, которая, по-видимому, была ему приятна. Сестры попрятались, няньки, щелкая шлепанцами, побежали звать Африкана Ивановича.
— Из военно-транспортного трибунала, — коротко сказал Морковин, глядя ему под ноги, — к арестованному.
Старик развел руками:
— Никак нельзя. Он не может еще отвечать на вопросы.
— Сможет. Где он лежит?
— Я же вам говорю, товарищ…
— Гусь свинье не товарищ, — буркнул Морковин и, отстранив старика, пошел по коридору — больной, по его сведениям, должен был находиться где-то в конце его. Врач едва поспевал следом, развевая полы халата, — со стороны казалось, что он пустился вплавь.
— Почему нет охраны? — рявкнул Морковин, остановившись около комнаты, где лежал инженер.
— Охраны? — просипел, подбегая, доктор. — Охраны? Да он еле дышит!
Но тут перед Морковиным выросло новое препятствие в виде толстой няньки, которая стала в дверях, упираясь руками в косяки.
— Куда это? — спросила она, словно ничего не понимая. — Ступай, ступай, батюшка, мы те покличем, когда можно будет.
Морковин внезапно и коротко ударил ее по руке и вошел в комнату.
— Вредитель! — крикнула нянька и заплакала.