Большая книга стихов

Липкин Семен Израилевич

1979

КЛАДБИЩЕ

1 Покров земли сырой, зелено-черный, Объединил чиновников, купцов, Певицу, вратаря футбольной сборной, Глупцов и умных, щедрых и скупцов. Мы чувствуем, — восходит свет соборный Над местопребываньем мертвецов, И остро удивляемся упорной Настойчивости временных жильцов — Своих усопших прикрепить к обрядам, К священным знакам, званьям, должностям, Их приобщить к сегодняшним страстям, Как плиты приобщаются к оградам, И совершается без лишних слез Покойника неспешный перенос. 2 Покойника неспешный перенос От церкви к яме, купленной за взятку. Все рос, а до могилы не дорос: Скончался, — не включили в разнарядку. Хоть от начальства был родне разнос, — Отпели по церковному порядку. Зачем же он вносил партийный взнос, Угодливую резал правду-матку? Себя стыдом ни разу не казнил, И смертью он себя не изменил, Смерть стала, как и жизнь, рабой покорной. А мясу все равно, где дотлевать: Удобна деревянная кровать И около кладбищенской уборной. 3 И около кладбищенской уборной, О чем душа не знает ни одна, Спит безымянно под травою сорной Им брошенная первая жена. Безлунной ночью, поймой приозерной, Бежала из колхозного звена, Спилась на фабрике — и в безнадзорной Могиле успокоилась она. С ним в городе она не повстречалась, А с ним росла, любилась и венчалась,

Обоих гнул и обманул колхоз. Не пеночка ли тоненько запела? Меж двух могил есть и живое тело — На майском солнце греющийся пес. 4 На майском солнце греющийся пес — Неприкасаемый в державе мертвых. Вдруг, повернувшись, трет он свой расчес О землю, прячущую распростертых. Он болен. Вкусно пахнущий отброс Не дразнит ни чутья, ни лап мухортых, А что касается увядших роз Или других цветов полуистертых, — Он их не слышит. Оба мы больны. И я принадлежу к презренной касте, И я, как пес, забыл мечты и страсти, И для меня во времени равны Дыханье блеклых роз и запах хлорный, Герой-пилот, советник ли надворный. 5 Герой-пилот, советник ли надворный, — И тот, и этот выросли в избе. Удачей, участью почти фольклорной, Они обязаны самим себе. Кто был возвышен службой ратоборной, Кто — при царе — довлел иной судьбе, Но хоть бы раз строптивый, несговорный Проснулся ль дух в том иль другом рабе? Здесь, в недрах, не найти бессмертной силы, Здесь только сгустки крови, кости, жилы, Заране сделанные на износ, Над ними только святцы, только словник, В котором тлеют летчик иль чиновник, Иль школьница под сенью двух берез. 6 О школьнице под сенью двух берез Рассказывают знающие люди: Девчонку изнасиловал матрос, Потом отрезал губы ей и груди. Судили — наказание понес: Он в лагере среди мордвы и чуди… Как тихо! Но, быть может, отзвук грёз Не смолк в обезображенном сосуде? Мечтала стюардессой, что ли, стать, С пилотом-мужем раз в три дня взлетать… О беглый поцелуй и гул моторный! Увы, догадка чересчур проста: Что скажет нам святая немота, Что памятник нам скажет рукотворный? 7 Что памятник нам скажет рукотворный? Что каменная скажет голова? Он был поэт. Слагал он стих отборный, Рожденный, будто в праздник Рождества. Крестьянин и гуляка подзаборный, Какие, Боже, он творил слова! Они раскинулись, как луг просторный, И пахнут, как рязанская трава. Он сам как слово пожелал родиться, Но спит в сырой земле самоубийца, И все же дух его прими, Христос! А что пропеть уехавшему сыну, Крамольнику, жиду наполовину, Да и какой задать ему вопрос? 8 Да и какой задать ему вопрос? Задрав штаны, бежать за комсомолом? В деревне скоро лето, сенокос, Но солнце смотрит глазом невеселым. Крестьянин ноги из села унес, И пышным не вернуть его глаголом. Пошло все то, что было, под откос, На мельницу не едут за помолом. Так жизни закружилось колесо, Что на Руси не нужен стал умелец И сделался игрушкой земледелец, Как в басенке предвидел Шамиссо… С поэтом рядом спит помещик местный. Друг другу были ли они известны? 9 Друг другу были ли они известны, — Кудрявый босоногий паренек И земец, дворянин мелкопоместный? Был на его усадебке конек, Но съел усадебку пожар окрестный, Да что пожар — мгновенный огонек! И вот в столице он — конторщик честный, Голодный выдают ему паек. Однажды в Стойло он забрел Пегаса, Но не признал в поэте земляка. Он рано смертного дождался часа, По-разному душила их тоска, Был звонкому не нужен бессловесный, Когда носили свой наряд телесный. 10 Когда носили свой наряд телесный, Сживались души лишь посредством уз, Теперь, найдя земной или небесный Приют, костей и мяса сбросив груз, Поняв, что каждый день есть день воскресный, Что пораженье потерпел искус, Они образовали свой чудесный, Безбытный, целомудренный союз. Для них многоименные могилы, Где возле новоселов — старожилы, Есть община, что тихо разрослась, Где православный, иудей, католик — В одном плоде суть совокупность долек. Иль близость их позднее родилась? 11 Иль близость их позднее родилась? Вот в рясе цвета грязного индиго, За полцены о грешных помолясь, Идет ко мне знакомец — поп-расстрига. "Давай-ка выпьем, ханаанский князь! Ах, Израйлич, водка — та же книга!" Садится на траву, перекрестясь, На холмике — чекушка и коврига. За что из причта выгнали? Молчит, Но льются слезы черные обид, Мол, у других — богатые приходы. Мы оба не нужны. И мы больны Сознаньем малой и большой вины, А в памяти — разрозненные годы. 12 И лишь когда, в разрозненные годы, Я спутников терял во мгле путей, И сердцем погружался в переводы Мистических, старинных повестей, И то, что пели в древности рапсоды, Свежее было мнимых новостей, — Я постигал отчаянье природы, Внимавшей празднословию людей. К ним обращался голос Откровенья, А многие ль прислушались к Нему? Но радостно поняв непрочность рвенья — Любить, хвалить и украшать тюрьму, И прутья плотской разорвав породы, Их души вырвались в предел свободы. 13 Их души вырвались в предел свободы. Поют и пляшут за стеной тела. День выходной. Забыты все невзгоды. Бежит проигрывателя игла. Что им универсамы и заводы, — Толпа по-деревенски весела. Как Рим подмяли пришлые народы, Подмяли город жители села. Из их среды выходят прокуроры, Официанты, дипломаты, воры, Писатели, начальственная мразь. И смотрят души на тела чужие, На беглых в новосозданной России: Меж ними на земле возникла связь. 14 Меж ними на земле возникла связь, Но это смутно сознают живые, И только после смерти возродясь, Вдыхают воздух вольности впервые. Но разве мы — лишь пепел, глина, грязь? Иль наших женщин муки родовые — Не Божья боль? Иль мы, соединясь С ушедшими в пространства мировые, Не можем зренье духа обрести И жить должны в неволе, взаперти, И в слепоте и духоте затворной Не видеть, как сияет мир земной, Как дышит воскрешающей весной Покров земли сырой, зелено-черный? 15 Покров земли сырой, зелено-черный, Покойника неспешный перенос И около кладбищенской уборной На майском солнце греющийся пес. Герой-пилот, советник ли надворный, Иль школьница под сенью двух берез, — Что памятник нам скажет рукотворный? Да и какой задать ему вопрос? Друг другу были ли они известны, Когда носили свой наряд телесный, Иль близость их позднее родилась? И лишь когда, в разрозненные годы, Их души вырвались в предел свободы, Меж ними на земле возникла связь.

1979

ОН, Я И ТЫ

Уже ему казалось: он всесилен. Из словарей заветных доставал Слова и твердой кистью рисовал, Взяв краски из сверкающих красилен. Уже торжествовал он, видя: раб Есть раб и здравый разум возвеличен. А Ты? А Ты сначала так был слаб, Так неразумен и косноязычен. Вдруг вспыхнул Ты, как в детстве летний дождь, Слезою соловьиною скатился И медленно мне дал такую мощь, Что я в Твое подобье превратился.

1980

"Огонь связующий и жаркий…"

* * *

Огонь связующий и жаркий, Молнии двужалый меч, Скинию потрясший гром — Превращаются в помарки, В тускло тлеющую речь Под беспомощным пером. В телефоне спрятан сыщик, И подслушивает он: Может вслух я согрешу. Я же только переписчик Завещавшего закон: Он слагает, я пишу.

1981

"Тот, кто ветру назначил вес…"

* * *

Тот, кто ветру назначил вес, Меру определил воде, Молнии указал тропу И дождю начертал устав, С тихой радостью мне сказал: — Никогда тебя не убьют. Разве можно разрушить прах Или нищего разорить?

1981

МИМО РЫНКА

Мимо рынка, мимо гладиолусов И картофеля, где очередь шумна, Мимо самосвалов и автобусов, Тротуаром, загрязненным дочерна, Мимо вельзевуловых приспешников, Окружающих меня со всех сторон, Мимо ненавистников-кромешников, Оскорбляющих сограждан в телефон, — Поднимусь к высокому подножию И, опять познав блаженное родство, Подойду я к жертвеннику Божию, К солнцу воли и веселья моего.

1981

"Ночь наступит не скоро…"

* * *

Ночь наступит не скоро. Солнце все еще льется На траву у забора И ведро у колодца. А в душе так пустынно, Так ей чужды и дики Острый запах жасмина, Теплый запах клубники. Но как только взметнется Без печали и боли, Ей светло улыбнется Судия на престоле. Скажет: "Знаю, в неволе Ты, душа, настрадалась И заглохла без боли, Без печали осталась".

06.05.1981

УЛИЦА В КАЛЬКУТТЕ

Обняла обезьянка маму, Чтобы та ей дала орех. Обняла обезьянка маму, А дитя обманывать грех. Убегает тропинка в яму, Где влажна и грязна земля, Убегает тропинка в яму, Как испуганная змея. Наших родичей куцехвостых Забавляет автомобиль. По понятиям куцехвостых Этот мир не мираж, а быль. Как вода стоячая — воздух. И мы тонем в этой воде. Как вода стоячая — воздух, Мы не здесь, мы не там, мы нигде.

1981

РАЗМЫШЛЕНИЯ АВРААМА У ЖЕРТВЕННИКА

1 Что испытывала мать, Стоя у порога, Прежде, чем домой позвать Праотца иль Бога? 2 Как звались былых времен Дети или внуки? Тех ласкательных имен Кто запомнил звуки? 3 И когда пред Всеблагим Он главой поникнул, — Милым именем каким Отрока окликнул? 4 Наколол, связал дрова, Нагрузил на сына. Исаак молчал сперва. Смолкла и долина. 5 А потом сказал отцу: "Есть дрова, кресало, Что ж не взяли мы овцу, Чтобы жертвой стала?" 6 Был ответ: "Я чту, мой сын, Господа приказы. Для сожженья есть один Агнец большеглазый". 7 Поднимались по холмам. Силу зной удвоил. Меж деревьев Авраам Жертвенник устроил. 8 Он разжег дрова, помог Отроку раздеться, И глядел он, и не мог Вдоволь наглядеться. 9 С загорелой наготой, С обещаньем мощи, Был он строен, — молодой Кедр ливанской рощи. 10 Тонкостан, верблюдоок, Брови на излете, И чудесно зрел росток Крепкой крайней плоти. 11 "Я обрезал эту плоть, Я не ждал укора. Сам нарушил мой Господь Слово договора. 12 Сын единственный умрет. Как же, сверхстолетний, Я могу родить народ, Что песка несметней? 13 Да нужны ли мне стада, Роды и колена, Без тебя, моя звезда, Мальчик мой бесценный? 14 Нет, пред Богом грешен я Разуменьем скудным: Разве может Судия Быть неправосудным? 15 Нет, не глина я, хотя Сотворен из праха, И теперь мое дитя В огнь войдет без страха. 16 Заповедал Судия: "Народишь ты племя, И твое умножу Я, Умножая, семя". 17 Смысл словес его глубок, Рассуждая строго, Бог есть мысль, и мысль есть Бог, Я — подобье Бога. 18 Не равняй людей с песком, Звездами не числи: Мысли в образе людском, Все мы — Божьи мысли. 19 Тлен — кресало и тесак, Дерево сгорает. Я есть мысль, мысль — Исаак, Мысль не умирает". 20 Он взглянул — и обомлел: Сын смотрел на пламя, — Точно так же Бог смотрел, Теми же глазами! 21 И с небес воззвал слуга, Богу предстоящий, И баран свои рога Выдвинул из чащи.

1983

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ АВРААМА

1 Табунились табуны, И стада ягнились, И сияющие сны Каждой ночью снились. 2 К небу воздух восходил Свежим фимиамом, И явился Михаил Перед Авраамом: 3 "Ныне Бог меня послал За твоей душою". Но старик еще желал Жизнью жить земною. 4 Был он крепок, был не скуп, Всех встречал с радушьем И любил мамврийский дуб Над шатром пастушьим. 5 Он сказал: "Я отдохну Под господним кровом, Но сперва на мир взгляну, Сотворенный Словом". 6 Михаил простер крыла, Стала ночь светиться, На степной простор сошла Чудо-колесница. 7 Взвились вестник и старик Вровень с небесами. Беспредельный мир возник Перед их глазами. 8 И увидел Авраам Сверху, с колесницы, Ложь, разбой, и блуд, и срам, Плахи и темницы. 9 Вскрикнул: "Боже! Здесь позор! Мир живет в безверьи! На людей низвергни мор, Пусть сожрут их звери!" 10 Но раздался Божий глас: "Знай, в иных началах Я миры творил не раз, Тут же разрушал их. 11 То, что Словом создавал, Было бессловесным. Дух себя не узнавал В облике телесном. 12 А вот этот мир хорош, Ибо в этом зданье Правде уступает ложь, Радости — страданье. 13 Ибо здесь любовь сладка, — Не страшась броженья, Пьют из чашечки цветка Мед воображенья. 14 Этот грешный мир — дворец, Город говорящих, Ибо только Я — Творец, Нет других творящих".

1981

ВОЕННАЯ ПЕСНЯ

Что ты заводишь песню военну.

Державин

Серое небо. Травы сырые. В яме икона панны Марии. Враг отступает. Мы победили. Думать не надо. Плакать нельзя. Мертвый ягненок. Мертвые хаты. Между развалин — наши солдаты. В лагере пусто. Печи остыли. Думать не надо. Плакать нельзя. Страшно, ей-богу, там, за фольварком. Хлопцы, разлейте старку по чаркам, Скоро в дорогу. Скоро награда. А до парада плакать нельзя. Черные печи да мыловарни. Здесь потрудились прусские парни. Где эти парни? Думать не надо. Мы победили. Плакать нельзя. В полураскрытом чреве вагона — Детское тельце. Круг патефона. Видимо, ветер вертит пластинку. Слушать нет силы. Плакать нельзя. В лагере смерти печи остыли. Крутится песня. Мы победили. Мама, закутай дочку в простынку. Пой, балалайка, плакать нельзя.