Большая охота на акул
Шрифт:
Да уж… Отпускай хлеб твой по водам… почему нет?
* * *
Я мрачно проклинал Никсона скорее по привычке, чем за жутковатую способность осложнять мне жизнь, как вдруг мне пришло в голову, что на сей раз это не Никсон, а Джеральд Форд. Это ведь он решил помиловать Никсона (по причинам, с которыми, будем надеяться, удастся разобраться позднее) 20 августа, когда дал указание своему юрисконсульту Филиппу Бьюкену выработать юридические частности и консультироваться с новым защитником Никсона Джоном Миллером, некогда референтом Роберта Кеннеди.
Невероятно, но Миллер сообщил Бьюкену, что ему надо убедиться, что президентское
Форд быстро согласился. Эта уступка принесет Никсону пять или более миллионов долларов: их он выдоит за львиную долю своих президентских мемуаров, за которые ему, по утверждению недавно нанятого агента, уже предлагали два миллиона задатка, к тому же он получает законное право либо уничтожить пленки, либо продать тому, кто даст наибольшую цену.
Договоренность о президентской амнистии была достигнута не раньше пятницы, 6 сентября, и лишь после того, как президент Форд отправил своего личного эмиссара Бентона Л. Беккера в Сан-Клементе удостовериться, что все идет гладко. Беккер, смутно зловещая фигура в вашингтонской юриспруденции, сам в настоящее время находится под следствием Налогового управления по делу об укрывательстве от налогов и называет себя «неоплачиваемым юридическим советником» президента Форда, а также его личным другом.
По словам Беккера, они познакомились в 1969 году, когда он добровольно вызвался помочь конгрессмену Форду в его неразумных стараниях убедить палату общин выдвинуть вотум недоверия главе Верховного суда США Уильяму О. Дугласу. Попытка жалко провалилась, и теперь Форд испытывает большую неловкость при ее упоминании, но по-прежнему защищает Беккера как «человека высочайшей профессиональной этики».
Тут есть разногласия. Согласно Washington Post, «источники в департаменте юстиции утверждают, что были изумлены, узнав, что Белый дом использовал Беккера для переговоров с бывшим президентом. «Господи, неужели Форд не знает о том деле? – сказал один из них. – Тип ведь под следствием».
В наши дни это необязательно дурной знак. За последние десять или около того лет большинство моих друзей в тот или иной момент находились под следствием, и мое собственное досье в ФБР начато где-то в 1958-м, когда я отказался от допуска к работе с секретными материалами на базе военно-воздушных сил на том основании, что считаю себя явной угрозой секретным материалам, так как решительно не согласен с лозунгом: «Моя страна, правая или нет».
Допуск мне не выдали, но никогда из-за этого не докучали. И потому меня не послали на сверхсекретную радарную базу у Полярного крута, обошли с повышением и отправили спортивным редактором в газету базы на побережье Флориды.
А… мысли опять путаются… Я говорил про Бентона Беккера и его щекотливую миссию обсудить подробности полной президентской амнистии для Ричарда Никсона, на чье трагичное душевное состояние уже тогда почти ежедневно клеветали анонимные друзья и советники. На этой стадии переговоров об амнистии и Форд, и Никсон обнаружили, что большое жюри Яворски
Предложение едва не торпедировало переговоры. По словам одного советника Форда в Белом доме, Никсон его «гневно отверг», и Беккеру пришлось покрутиться, чтобы вернуть их в рабочее русло. Но к вечеру пятницы настроение Никсона улучшилось настолько, что он согласился принять и помилование, и пленки. Беккер был на седьмом небе. Прилетев в Вашингтон, он доложил Форду, что его миссия увенчалась стопроцентным успехом. Новый президент принял известие с благодарностью и назначил на воскресенье срочную пресс-конференцию, чтобы поделиться хорошими новостями с обществом.
* * *
Да… Я знаю, есть в этой истории что-то странное, но у меня нет времени ее перепроверять. Но все детали в той или иной форме печатались либо в Washington Post, либо в Washington Star-News.
Я упоминаю источники только потому, что, на первый взгляд, в этой истории нет никакого смысла. Но ни одна из статей, опубликованных в день оглашения договоренности Форда с Никсоном в нью-йоркских или вашингтонских газетах, тоже смысла не имеет – в основном потому, что в Вашингтоне, если кто-то не хочет, чтобы его нашли, отыскать его в воскресенье крайне трудно, и это относится практически ко всем здравомыслящим людям, кроме одного, кто собирает пресс-конференцию в половине одиннадцатого утра, чтобы с каменным лицом пробубнить заявление, от которого, как ему прекрасно известно, половина страны будет к вечеру стоять на ушах. Но к вечеру версия амнистии по Форду уже разнеслась на всю страну по радио, пока разъяренные редактора Times, Post и Star еще пытались выковырить своих лучших «ищеек» из загородных домиков в горах Виргинии или на побережье Мериленда.
* * *
Звонок Така я помню смутно. Всего за пять часов до него я отрубился в ванне после эдак ста тридцати трех часов непрерывной работы над текстом, который таскал за собой уже два месяца, переписывал потрепанные блокноты на арендованных пишмашках в номерах отелей от Ки-Бискейн до Лагуна-Бич, регулярно мотался в Вашингтон, чтобы прикинуть уровень напряженности и раскладку по времени, а потом опять в Чикаго или Колорадо… и снова в Вашингтон, потому что заглушки, наконец, сорвало все разом в начале августа, когда Никсон вдруг сломался и ушел, нанеся мне удар перед самой сдачей материала, и я оказался на грани истерической усталости, когда с воем требуешь амфетаминов, и был выжат настолько, что помочь мне могла бы лишь самая экстремальная химиотерапия.
Чтобы оправиться от коллапса такого масштаба, требуется около месяца и по меньшей мере еще год, чтобы избавиться от воспоминаний. Сравнить такое можно лишь с долгим-предолгим мгновением невыразимой печали, какую испытывает тонущий в те последние секунды, когда тело еще борется, но разум уже сдался, – ощущение полнейшего поражения и ясное его понимание, от чего последний миг перед утратой сознания кажется почти мирным. Спасение в такой момент гораздо болезненнее смерти в воде: с выздоровлением возвращаются ужасные воспоминания о том, как силился вдохнуть.