Большая расплата
Шрифт:
Гамаш понимал, что с ним играют, его ведут. Ведут или сбивают с пути, как сказал бы Шарпантье. Но узнать он должен.
— Серж ЛеДюк был глупцом, — сказал Бребёф. — Человеком, которым управляло испорченное эго. Но, в то же время, человеком он был влиятельным, надо отдать ему должное. Харизматичная личность. Глупость в сочетании с силой. Опасное сочетание, мы столько раз в этом убеждались, да, Арман? Особенно когда дело касается юных и ранимых. Он бы мог стать предводителем секты, если бы не попал в Сюртэ, а закончил тут, в
Гамаш слушал, но никак не выражал согласия или несогласия. Внимательно слушал Бребёфа, он тратил большую часть своей воли на то, чтобы не поддаваться его влиянию.
— После той первой вечеринки в твоих комнатах, Серж ЛеДюк решил сделаться моим лучшим другом. Дружба, основанная на ненависти к тебе. Он решил, что у нас с ним это общее. Он понятия не имел о глубине моих к тебе чувств.
Мишель Бребёф смотрел на Армана с неприкрытой нежностью.
Но что же, спросил себя Арман, эта нежность собой прикрывает? Что там, в тех глубинах, скрывается, треща хвостом, как гремучая змея?
— И, при этом, ты кучу времени проводил в обществе ЛеДюка. Объяснял это одиночеством.
— Отчасти так и было, — сознался Бребёф. — И, может быть, меня привлекало его откровенное мною восхищение — то, чего я не видел ни от кого долгое время.
На лице Бребёфа появилась такая знакомая Гамашу озорная улыбка. Этого человека он знал дольше, чем кого бы то ни было на земле. Этого человека, этого мальчишку, он любил несколько десятков лет.
И, несмотря на всё, что потом случилось, он по-прежнему чувствовал эту связь. Словно Мишель внедрился в ДНК Армана. Их совместное детство вплавилось в память Гамаша. Потери, но тут же и смех, и веселье, вопиющая свобода, дружба. Дружба. Дружба. Они были братьями по оружию, штурмующими замок.
Теперь он смотрел на знакомую улыбку и готов был заплакать.
— Что же произошло, Мишель?
— В тот же вечер он пригласил меня к себе. Мы как следует выпили, и ЛеДюк достал свой револьвер.
Вообще-то Арман спрашивал Мишеля об их дружбе. О том, где, когда и как Мишель свернул с пути. И упал со стен бастиона в темноту.
Но получил он совершено другой ответ.
— Он поведал мне, для чего ему нужен пистолет, — сказал Мишель. — Я совершил много такого, за что мне стыдно. Много такого, что не может и не должно прощаться. Но то, о чём мне в ту ночь рассказал ЛеДюк, повергло в шок и вызвало отвращение даже у меня.
Взгляд Бребёфа поплыл мимо Гамаша и остановился на входной двери. Глаза его зацепились за что-то, и Мишель внезапно улыбнулся, словно был чем-то приятно удивлен. Он показал туда рукой.
Арман, сам не желая того, невольно повернулся, следуя жесту.
Там, прямо над дверью, висела маленькая рамка. Внутри неё находилось то, что напоминало стилизованную красную розу. Но таковой не являлось.
Гамаш тут же узнал предмет. Он сам вручил
Отдал то, что когда-то было для Армана самым драгоценным сокровищем.
Носовой платочек. Рождественский подарок мамы отцу.
Он помнил, как она вышивала инициалы отца, ОГ, в каждом уголке платка. Зора предлагала помощь. Мама благодарила её, но отказывалась. Она хотела сделать всё сама. Не потому что это легко, а потому что это было трудно. Вышивание не давалось ей. Поэтому буквы О и Г были немного странными, понятными только для тех, кто точно знал, как инициалы должны выглядеть.
Некоторые были похожи на О1. Некоторые на 0Т. Кое-где ещё хранились капельки крови — мама часто прокалывала палец.
Но все хранили одну и ту же мысль, ясную, если ты умеешь её прочесть.
ОГ, Оноре Гамаш, был любим. Любим Амелией.
Отец всегда носил этот платок в кармане.
В утро после их гибели Арман пошёл в их комнату. Их запах, ощущение их присутствия, настолько сильное, что трудно вынести. Одежда. Книга. Закладка. Всё ещё тикающие прикроватные часы. Он находил это странным. Был уверен, что часы должны были остановиться.
Именно там, в комоде, хранился чистый платочек на день, который никогда больше не наступит.
Он тогда спрятал платочек себе в карман. И потом всегда носил с собой.
Пока в один из дней, играя в Короля Замка, Мишель не упал и не содрал коленку. Арман тогда достал платочек из кармана и прижал к ране. А когда рана перестала кровоточить, Арман взглянул на платок, на Мишеля утирающего слезы рукавом свитера.
Арман достал перочинный ножик и сделал им надрез на пальце. Мишель всхлипнул, слезы высохли, когда он увидел, как Арман прижимает пораненный палец к окровавленному платку.
В тот день они стали больше чем просто товарищи по играм.
— Кровные братья, — объявил Арман, протягивая платок Мишелю. Тот его принял и хранил все эти годы.
И вот, целую вечность спустя, он вернулся. Арманова mappa mundi. Карта его мироздания. В которой сплелось земное и небесное.
И пятнышко крови сложилось в нечто похожее на розу, чуть-чуть задев ОГ в уголке.
Арман отвернулся и посмотрел в глаза Мишелю.
— Я во многом виноват, — сказал Мишель. — Но я не убийца.
— Тогда кто же убил Сержа ЛеДюка?
Поль Желина стоял у окна и смотрел на простирающиеся вдаль поля. Несколько месяцев назад, в Париже, он вот так же смотрел на сад Тюильри. Будучи в Люксембурге, он любовался средневековыми развалинами. Стоял на Мосту Вздохов в Венеции.
Теперь он вынужден был обозревать эти бескрайние безжизненные просторы.
— Давайте запустим бумажного змея, — напевал он себе под нос.
Показав ему экран ноутбука, Лакост показала ему его судьбу. Его малоперспективное будущее.