Большая расплата
Шрифт:
Пистолет немного опустился.
— Ты грязный плут, — прошептал Мишель.
Арман кивнул.
— Ты заставил меня улыбнуться. Я и не думал, что снова смогу улыбаться, но ты вернул мне эту способность. Ты подарил мне надежду, что всё может как-то образоваться, стать лучше.
Пистолет опустился ещё чуть-чуть.
— Теперь всё кажется безнадежным, я знаю, — продолжил Арман. — Кажется, что нет выхода. Я понимаю. Ты же знаешь, что я понимаю это как никто другой?
Мишель кивнул.
— Но станет лучше.
— Знаешь, как-то ночью я преследовал тебя до дома, — сказал Мишель. — До твоей деревни.
— Так это был ты?
— Я хотел посмотреть, где ты живешь. — Он сделал паузу. — Там так умиротворённо. Я сидел в машине, а мне хотелось съехать вниз с холма и присоединиться к тебе. Может даже купить крохотный домик и по вечерам пропускать рюмочку в ресторанчике. Или стать членом книжного клуба.
Это была самая страшная история о призраках. Про призрак жизни, которая могла быть.
— Я умру в тюрьме. Ты же понимаешь. От старости. Или кто-нибудь ночью забьёт меня до смерти. Тот, кто узнает, кем я был. Так какая разница, где я умру — там или тут?
Он снова поднял пистолет, и теперь Арман вскинул обе руки. Не для того, чтобы дотянуться до пистолета, но до мужчины, такого недосягаемого.
— Дай мне руку, — взмолился он. — Всё нормально. Всё будет хорошо. Пойдём со мной. Прошу тебя, Мишель.
Мишель посмотрел на протянутые руки, потом посмотрел Арману в глаза и плотнее прижал дуло к виску.
— Ради Бога! — прошептал Арман. — Не смей. Я прошу тебя. Пожалуйста! — Он судорожно искал нужные слова. — Ты хочешь, чтобы я до конца жизни помнил этот кошмар?
— Ну так отвернись, Арман.
Прогремел выстрел, Жан-Ги вздрогнул.
Они с Жаком были в комнатах коммандера Гамаша. Жак умылся, а Жан-Ги убрал пистолет и налил им по стакану колы. Они только присели, как раздался выстрел.
— Оставайся тут.
Жан-Ги выскочил за дверь, в коридор, где всё ещё витало эхо выстрела. Он подскочил к двери Бребёфа и дернул ручку.
Посередине маленькой комнаты стоял Гамаш. Лицо его было забрызгано кровью. У ног лежало тело. Гамаш зажмурился, но было слишком поздно.
Спиной к Мишелю он не повернулся.
Глава 43
Зал наполнил плачь, за которым последовал знакомый сердитый голос:
— Да Бога ради! Этот рёв когда-нибудь прекратится?!
— Может просто пить хочет, — предположила Клара. — Очень похоже на тебя, когда тебе нужна выпивка.
— Иисус! — Мирна отвернулась от скамьи, стоящей перед ними. — Я-то думала, что это Рут.
Раздался ещё один пронзительный вопль.
— Неа, — передумала Мирна. — Недостаточно громко.
— Я могла бы глотнуть Liebfraumilch, — хмыкнула Рут
На них зашикали остальные прихожане.
— Мне? — возмутилась Рут. — Это мне вы шикаете? Шикнете лучше ребёночку.
Она подтолкнула Розу — своё неотъемлемое приложение — к алтарю.
То было тёплое утро ранней весны, все жители Трех Сосен собрались в часовне Святого Томаса.
Перед ними стоял Арман и смотрел на собравшихся.
Из Парижа прилетел Даниель с женой Рослин и дочерьми Флоранс и Зорой.
На передней скамейке толкались локтями члены семейства Жана-Ги.
Позади них друзья, кто сидя, кто стоя. У самого входа расположились четверо кадетов.
Жак, Хуэйфэнь, Натэниел и Амелия.
Накануне в Академии состоялась церемония вручения дипломов. Прошла она торжественнее прочих, учитывая события закончившегося семестра.
Кадеты все как один — серьезные, прямые, в молчании встретили коммандера Гамаша, вошедшего в аудиторию и в одиночестве проследовавшего на кафедру.
Держась за трибуну, он оглядел кадетов, облачённых в парадную форму. Выпускников, готовых начать службу, и тех, кто вернётся в Академию на следующий год.
Форма была отлично отглажена, остры складки, начищены до блеска пуговицы, юные лица свежи и ясны.
Он молчал, все ждали. Призрак трагедии наполнил пространство между ними, погрузив во тьму прошлое, затуманив настоящее, заслонив светлое будущее.
И тут Гамаш просиял улыбкой.
Он улыбался и улыбался.
Ему в ответ улыбнулся один, двое, потом улыбки появились на каждом лице. Улыбками они светили друг другу — коммандер и его кадеты. Пока тьма не была изгнана.
Затем Гамаш заговорил:
— Вещь крепче там, где эту вещь сломали, — произнес коммандер Гамаш глубоким, спокойным и уверенным голосом. Слова эти достигли каждого уха — кадетов, их семей, их друзей. И заполнили собой пустоту.
Потом он рассказал о произошедшем — о разрушительных событиях и исцелении.
Свою речь он закончил так:
— Все мы повреждены, покрыты рубцами, несовершенны. Все мы совершаем ошибки. Делаем вещи, о которых впоследствии сильно пожалеем. Нас искушают, и иногда мы поддаемся искушению. Не потому что мы дурны или слабы, просто потому что мы люди. Мы кучка ущербных. Но знайте одно.
Он помолчал немного в полной тишине, а огромная аудитория замерев ждала продолжения.
— Всегда есть дорога обратно. Если у нас хватит мужества найти её и пойти по ней. Я прошу прощения. Я был неправ. Я не знаю. — Он снова сделал паузу. — Мне нужна помощь. Это указатели правильного направления.
Он снова улыбнулся, морщинки залегли глубже, глаза засияли.
— Вы необыкновенные и я очень горжусь всеми и каждым из вас по отдельности. Почту за честь, если мне доведется служить вместе с вами.