Большая расплата
Шрифт:
И теперь он ожидал стука в дверь.
— Я ничего не сделала, — ругала себя Хуэйфэнь, торопясь по коридору. — Должна была бы, но не сделала ничего. Я за Жака боюсь.
— Что он натворил? — спросил Натэниел, поспевая за ней следом.
— Меня беспокоит то, что он может натворить.
— Куда мы бежим? — спросила Амелия. — Погоди. Нам нужен план. Мы не можем просто бегать повсюду и искать его.
— План у меня есть, — сказала Хуэйфэнь, глядя прямо перед собой, переходя с шага на бег. —
— Где?
— На фабрике. На тренировочном полигоне.
— Вот дерьмо! — прошипела Амелия. Она знала, что Хуэйфэнь, скорее всего, права.
Где ещё находиться опозоренному золотому мальчику, как не в том месте, где он всегда проигрывал? В месте, демонстрирующем его пороки, его изъяны.
Где он погибал снова и снова.
Одной смертью меньше, одной больше, подумаешь.
— Merde, — Амелия расслышала, как ругается Натэниел.
И они прибавили ходу.
— Рассказывай, — попросил Арман.
И Мишель — Гамашу пришли на ум сказки о призраках, которыми они до смерти пугали друг друга в детстве, во время совместных ночёвок, — приступил к финальной своей истории.
Существовал ли Бугимен? Находился ли он с ними в одной комнате? Тогда он не прятался под кроватью или в шкафу, а сидел тут у всех на виду, совершенно открыто. Невзрачный и непременно человекообразный.
— В тот вечер, когда он пригласил меня к себе, ЛеДюк рассказывал о новых кадетах, и совершенно не в восторженном ключе. Он заявил, что знает, как с ними справиться. Мы ещё выпили, и он отправился в спальню и вернулся с подносом. В том, как он его вынес, держа строго перед собой, было что-то церемониальное. Как при вручении медали.
Гамаш представил ЛеДюка, невысокого и энергичного, несущего на вытянутых крепких руках поднос. Для вручения его своему герою. Решившего, что именно Мишель Бребёф из всех людей сможет по достоинству оценить то, что он сделал. И что еще сделает.
— То было последнее, что я ожидал увидеть, — признался Мишель. — Старинный револьвер. Только потом я рассмотрел, что он не такой уж старый. Старой была модель. А само оружие было исключительно новым. Я взял его в руку.
Он показал, как взвешивает оружие в руке.
— Я таких никогда не держал. А ты?
— Ну, теперь можно сказать, что держал. Но до этого ни разу.
До того, как пуля вошла в мозг ЛеДюка.
— Наше табельное оружие по сравнению с ним кажется несерьёзным. Хотя, я в курсе, что оно гораздо более эффективно.
— Зависит от того, какого эффекта ты ждёшь, — заметил Арман.
— Верно. И вот, револьвер полностью отвечал потребностям ЛеДюка. Он рассказал мне, как в первый раз вручил его кадетам. Револьвер хранился у него почти год, но ЛеДюк за это время ни разу не решился достать его. Не потому, что считал такое в корне неправильным, торопливо уверил он меня, а лишь потому, что боялся — кадеты кому-нибудь расскажут. Но потом решил, что может с этим справиться. Нужно всего лишь выбрать правильных студентов. И вовсе не слабаков, как можно подумать. Таких он запросто контролирует. Нет, он выбрал
Бребёф на минуту задумался, припоминая ту ночь.
— Я не сразу понял, о чём он, и он заметил это. Тогда он высказался прямо. Он заставляет кадетов играть в русскую рулетку, для этого и нужен револьвер.
Бребёф посмотрел на руки, как будто всё еще держал в руках оружие. Поднял глаза.
— Покинув ЛеДюка, в ту же ночь я пришёл к тебе. Я хотел все рассказать.
— Почему не рассказал?
— Из нашей беседы я понял, что тебе всё известно. Когда я спросил, что ты намерен делать с ЛеДюком, ты посоветовал мне беспокоиться насчет себя самого, а о своём ты позаботишься сам. Я воспринял это как намек на то, что ты в курсе шалостей ЛеДюка. И намерен действовать.
Арман покачал головой.
— Только вчера узнал. Должен был узнать раньше, но честно — мне никогда бы не пришло в голову, что кто-то может вытворять нечто подобное с кадетами. Даже такой садист как ЛеДюк. Но это полностью объяснило наличие револьвера и специально изготовленного к нему глушителя.
— Поместите единственную пулю в барабан и крутните, — сказал Мишель. — Для этого нужен именно револьвер. Когда этот гнусный мелкий человечишко сознался во всём, при этом постоянно улыбаясь, я понял, какова твоя миссия здесь.
— Моя? — спросил Арман, удивившись тому, куда повернул разговор.
— Я знал, что ты планируешь. Ты появился в Академии, чтобы избавиться от Сержа ЛеДюка. Ты уволил всех остальных преподавателей-взяточников, а его оставил. Зачем, спросил я себя. Затем, что у тебя на него особые планы. Что-то более основательное. Такое, после чего он уже никому никогда не навредит.
— Но я тебе уже сказал, что не знал про русскую рулетку, — сказал Арман. — Хотел бы я знать. Хотел бы, чтобы им не пришлось терпеть этот кошмар на протяжении месяцев моего бездействия.
— Ты бы всё равно узнал. Ты же под него копал. Пытался что-то на него нарыть. А когда бы докопался до настоящего ужаса, затмевающего даже его продажность, тогда что? Что бы ты предпринял?
Арман молчал.
— Ты должен был бы противостоять ему и в итоге его убить. Должен был, чтобы спасти кадетов.
— Я мог арестовать его.
— За что? Он никогда бы не сознался, и он так запутал этих несчастных ребят, что они потерялись, не отличая верх от низа. О русской рулетке они бы никогда не рассказали. Нет, пока Дюк был жив.
Бребёф наблюдал за Арманом и видел его внутреннюю борьбу. Заговорил тише, мягче. Почти зашептал:
— Он должен был умереть. Его надо было убить. Ты, конечно, пытался найти другое решение, как и я. Но в итоге понял бы, что нет выбора. Ты бы отправился к нему однажды вечером, попросил бы показать револьвер. Ты бы взял револьвер, зарядил его шестью патронами, и он, озадаченно наблюдая за тобой, попытался бы объяснить, что ты должен использовать только одну пулю. А потом ты бы приставил дуло к его виску. И когда до него наконец дошло бы, что сейчас произойдёт, и он бы заныл, прося сохранить ему жизнь, ты бы спустил курок.