Большая расплата
Шрифт:
Гамаш потянулся за картой, но Шарпантье, казалось, не хотел её отдавать.
— Я еду с вами, — сказал он.
— Зачем? — поинтересовался Гамаш. — Не хочу показаться грубым, но мне не совсем понятно ваше желание.
— Я коллекционирую карты. Этот экземпляр любопытный. Да ещё, как вы сказали, есть её изображение на витраже в церкви?
— Oui.
— Мне бы хотелось на него взглянуть.
— Но вы же сами сказали, что в карте нет ничего ценного.
— Всё верно. И, тем не менее, она для вас
Гамаш помолчал, наблюдая за потеющим мужчиной, потом принял решение:
— Упакуйте вещи и ждите меня у главного входа через четверть часа.
Когда Шарпантье укатил, Гамаш взял карту. Стекло покрывали пятна пота. Гамаш аккуратно перевернул рамку и осторожно высвободил листок.
Они прибыли в Три Сосны к половине девятого, и отправились сразу в часовню Святого Томаса, окна в которой всё ещё горели.
Когда они вошли, к ним обернулось восемь голов — четверо односельчан и четверо кадетов. Такой толпе позавидовал бы любой министр.
— Арман, — проговорила Рейн-Мари, подходя к мужу для приветствия. Затем обернулась к субтильному мужчине, опирающемуся на костыли. Арман предупредил её о позднем госте, но не стал распространяться о нём подробно.
Если люди в основном состоят из воды, то этот молодой парень человек больше, чем кто либо.
— Это Хуго Шарпантье, — представил его Гамаш. — Он профессор.
— Вы один из наших преподавателей, — узнал его Жак. — Читаете «Современные методы тактики”.
— А вам бы, кадет Лорин, быть повнимательнее на занятиях, — сказал Шарпантье. — Помнится мне, на последних двух тактических занятиях вы были застрелены, и взяты в заложники на третьем. Тест проводился в помещении завода. Вы провалились.
Хуэйфэнь попыталась сдержать улыбку, Амелия с Натэниелом смотрели на Жака с интересом. Золотой мальчик не просто лишился сияния, он помертвел.
Хуго Шарпантье повернулся к коммандеру.
Гамаш встретил его взгляд, точно зная, о чем тактик думает.
Четверо кадетов. Не в Академии, а в крошечной часовне за много миль от города. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вывод, что их тут спрятали, хотя сами они этого не понимают.
— Профессор Шарпантье коллекционирует карты, — объяснил Арман. — Думаю, он может помочь. Вернее, он думает, что может помочь.
За всю дорогу сюда Шарпантье не сказал ни слова о карте или ещё о чем-то. Это молчание вполне устраивало Армана. Ему было о чём подумать.
— Вот она, — сообщила Рейн-Мари, направляясь к витражному окну. — Как же мы раньше не замечали?
— И не должны были, — сказал Шарпантье. — Посмотрите на его лицо.
Двое солдат были изображены в профиль и устремлялись вперед. Но этот юноша смотрел прямо на зрителей.
— Вот на него вы и должны были смотреть, — Шарпантье указал одним из своих костылей на мальчика. — Выражение его лица такое выразительное, что отвлекает внимание от всего, в том числе и от карты.
— Полагаете,
— Внимание перенаправлено, — уточнила Хуэйфэнь, вычитавшая это в своем учебнике по тактике. Авторства Х.Э. Шарпантье.
— Какая-то цель преследовалась, — согласился Шарпантье. — Но была ли она в сокрытии карты? Не понимаю, зачем кому-то помещать карту на витраже, а после смещать общее внимание на что-то другое.
— Почему бы не оставить всё как есть, имеете вы в виду? — спросила Рейн-Мари.
— Или сделать карту заметной, — сказала Мирна.
— Может, карта не важна. Просто деталь, — предположила Клара. — Как пуговицы, или грязь, или револьвер в кобуре. Просто чтобы добавить достоверности.
— Достоверности? В карту со снеговиком? — спросила Рут. — С кем, по-твоему, канадские экспедиционные войска воевали? С Фрости-фрицами?
Гамаш достал оригинал карты, и Шарпантье забрал её у него из рук без всякого спроса. Сравнил с той, что на витраже.
Карта была та самая.
Копии карты были разбросаны по скамьям, среди тарелок с остатками говядины, рукколы и камамбера на багетах. Среди цыплят, песто и нарезанных яблок на свежем мультизлаковом хлебе из пекарни Сары. Среди бутылок с пивом и напитками полегче.
Впервые попав в Три Сосны и узнав, что местные жители время от времени устраивают в часовне своего рода пикники, Арман и Рейн-Мари были смущены. И даже, пожалуй, возмущены.
Но через пару месяцев Рейн-Мари спросила:
— Кем установлено правило, что в церкви не едят и не пьют?
И они испробовали это на себе. Сначала ощущали себя странно, неправильно. Как будто Господь обидится на людей, принимающих пищу в Его доме. Пока не поняли, что есть, пить и смеяться в церкви не кощунственно. Кощунственно оставлять церковь пустой.
— Как ты её заметила? — коммандер Гамаш спросил Амелию.
— Как вы проглядели её? — в ответ поинтересовалась Амелия.
Клара хотела цыкнуть на неё, но успела остановиться, осознав всю справедливость вопроса. Как они проглядели? Неужели их так приковали к себе солдатские лица, что всё остальное стало фоном, как и предположил молодой профессор?
И что ещё больше настораживало — было ли это преднамеренным отвлекающим маневром?
— Я смотрела на неё, — Амелия указала на Рут. — Она была на чём-то зациклена.
— На истинной природе мужчин и их месте в универсуме, — сообщила Рут, обратившись к Шарпантье. Казалось, она восхищалась двумя его костылями, сравнивая их со своей единственной тростью. — В основном, на смысле жизни.
— Конечно, — сказал молодой человек.
— … Потому я сосредоточилась, — продолжала объяснять Амелия, — на окне позади неё. И тут же увидела.
— Может, переместимся куда-нибудь в другое место? — спросил Жак, поднимаясь со скамейки. — Задница затекла.
— Да, у меня тоже заноза в заднице, — заметила Мирна, взглянув на своего жильца.