Большая расплата
Шрифт:
Бовуар не отрывал глаз от Гамаша, пока тот пытался остановить кровотечение. Бовуар молчал, но его глаза расширились от страха и были полны мольбы.
«Я должен идти», — сказал Гамаш, вкладывая в руки младшего товарища бандаж и прижимая его к ране. Помедлил. Склонился и поцеловал Бовуара в лоб.
Рут Зардо стояла на пороге комнаты и смотрела на крепко спавшего мальчика.
Она слышала ритм его дыхания. Прикрыв дверь, Рут спустилась по лестнице.
Старая поэтесса дано уже не испытывала потребности в длительном
Мальчишка оставил ей копию карты на кухне. Налив себе кружку ромашкового чая, Рут уселась на обычное своё место рядом с Розой, которая спала в тряпичном гнезде рядом с очагом.
— Фак, фак, фак, — бормотала во сне утка.
Рут уставилась на карту. Может быть, ей стоит написать стихотворение, думала она. Выразить свои чувства на бумаге. Как, несомненно, поступил и тот, кто нарисовал эту карту.
Но сейчас она понимала — нет такой необходимости. Карта всё говорила без слов.
Выразила всё совершенством контурных линий. Руслами рек и лентами дорог. Потерянной коровой, ликующим снеговиком.
Тремя юными, трепетными соснами.
И этими вот пятнами. То ли грязи, то ли крови.
Да, карта обо всём сообщила.
Рут подняла глаза вверх. Устремила взгляд ввысь, но не к небесам. Мысли её задержались на втором этаже её дома. Там, где юноша, только сегодня утром обнаруживший своего профессора убитым, спал сейчас, на время потерянный для мира.
Подобное, случись оно с кем угодно, навсегда оставило бы шрам на сердце человека. Прорывалось бы в сознание и наяву, и во сне.
И, тем не менее, юный Натэниел крепко спал, очевидно, совершенно не расстроенный произошедшим.
Сердце Жака Лорина выпрыгивало из груди, колотилось в висках, стучало в горле.
Боевики были мертвы. Агенты Сюртэ или мертвы, или ранены. Но — удивительное дело — несколько человек остались невредимыми. И всё благодаря спокойствию, быстрой реакции и тактическому мастерству их коммандера. Тому, кто провёл их сквозь здание фабрики, повернув изначально проигрышный сценарий в свою пользу, а теперь лежал без сознания на бетонном полу. Вокруг него работали парамедики, пытаясь справиться с кровотечением из раны на голове.
Агент, женщина, склонившись над ним, держала его за руку.
Кадет Лорин выключил ноутбук и с силой оттолкнулся от стола.
Глава 24
— Caf'e?
Мэр Флоран качнул кофейником в сторону посетителей.
Поль Желина, одетый сегодня в гражданское, отказался, а Изабель Лакост согласно кивнула.
Офис мэра наполнял запах старого, слегка пережаренного кофе. Лакост подозревала, что стеклянный кофейник, покрытый десятилетним слоем кофейного налёта, стоял на плите круглый день. По крайней мере, кофе это то, что мэр всегда мог дать своим избирателям.
В полвосьмого,
Добавив по её просьбе молока и сахара, он протянул ей кружку.
Офис сам по себе впечатления не производил. Когда-то, может быть, но не теперь. Ламинированные панели стен потрескались, звукоизолирующие плитки потолка покрывало не одно тёмное пятно. Ковер знавал лучшие времена, и только Господь ведает, что ещё он повидал.
И, тем не менее, несмотря ни на что, комната была уютной, с разномастной обивкой кресел и столом, извлеченным из чулана какой-нибудь старой монастырской школы, подозревала Лакост. Стены сплошь увешаны фотографиями местных спортивных команд, улыбающихся и демонстрирующих завоеванные трофеи, свидетельствующие о третьих, вторых, пятых местах на разных турнирах.
Почти с каждого фото рядом с юными спортсменами сиял гордой улыбкой сам мэр.
Некоторые фотографии были довольно старыми. Чем свежее была фотография, тем крупнее и основательнее становился на ней мэр, а шевелюра его наоборот, делалась всё скромнее. Все сильнее проявлялась в ней седина.
Многие из этих мальчишек и девчонок уже обзавелись собственными детьми.
На столе мэра Флорана имелись небольшие снимки в рамках — его собственная семья. Дети и внуки. В обнимку с котами, собаками и даже лошадьми.
Усевшись перед посетителями, мэр не смог скрыть горького выражения на лице.
Он совершенно не соответствовал ожиданиям инспектора Лакост. Согласно описанию месье Гамаша, та думала встретить высушенного человека, изможденного невзгодами, разочарованиями и северным ветром.
Но взглянув в эти умные, внимательные глаза — такие глаза были у её деда — она припомнила, что месье Гамаш не описывал внешности мэра, а только сообщил, что у того остро развито чувство справедливости. И что мэр долго помнит нанесенные ему обиды.
Остальное дорисовало её воображение.
Ещё Гамаш упомянул, что мэр ему симпатичен. Теперь Лакост понимала, почему. Мэр и ей понравился. Офицер КККП рядом с ней расслабился и закинул ногу на ногу — мэр Флоран, вполне возможно, убил Сержа ЛеДюка, но для остальных не представлял никакой угрозы.
Изабель Лакост решила выбрать линию поведения, которой редко пользовалась.
— Вы убили Сержа ЛеДюка, Ваша Честь?
Такой вопрос почти всегда озадачивал.
Кустистые седые брови мэра поползли вверх, а заместитель комиссара Желина резко повернулся в своем кресле и воззрился на Лакост.
И тут мэр рассмеялся. Смеялся он не особенно долго и не очень громко, но искренне.
— О, дорогая моя, понимаю, почему вы могли так подумать.
Не многие позволяли себе называть Изабель Лакост «дорогой», но смелость мэра совершенно не рассердила её. Определенно, он не желал проявить фамильярность.
— Я бы тоже так подумал, — продолжил мэр. — Если бы был на вашем месте. Извините, я не должен был смеяться. Тут нет ничего смешного. Убит человек, и мне бы расстроиться. Но я не расстроен.