Большая судьба
Шрифт:
На Монетном дворе генерал-майор Армстронг тоже произвел испытание стали. И здесь была одержана победа: аносовские стали оказались наилучшими для изготовления штампов.
Наконец Аносова принял Канкрин. Никогда еще этого не бывало: Егор Францевич встал и любезно встретил Аносова. Желтые, вялые щеки старика оживились, и в серых глазах появились искорки жизни.
– Я рад за вас, - начал министр и пристально взглянул на горного инженера.
Аносов почувствовал, что предстоит что-то важное.
– Вы колдун!
– продолжал Канкрин.
– Ничего не скажешь о
– Вы произведены в генерал-майоры!
Новость была приятной, но Аносов ждал иного - широкой поддержки его начинаний.
– Вы довольны?
– дошел до его сознания глуховатый голос Канкрина.
– Благодарю, ваше высокопревосходительство. Тронут заботами, поклонился Аносов...
Министр провожал его до порога кабинета. Чиновники горного департамента заметили внимание вельможи и бросились поздравлять Павла Петровича. Сутулясь, Аносов прошел через канцелярию. Одна мысль, злая и неугомонная, сверлила мозг: "Здесь, в Петербурге, не любят Россию - свое великое отечество, своих сынов! Мы - пасынки на своей родной земле!".
...Зимой по февральскому зимнему пути он выбыл в Златоуст. На почтовых станциях, в столице, в Москве и на всем пути до Урала, много говорили о предстоящем строительстве железной дороги Петербург - Москва, о том, что главные заказы на рельсы и паровозы переданы Англии.
В Казани на почтовом дворе Аносов встретил одного важного господина. В ожидании смены лошадей проезжий непререкаемо изрекал:
– Русские - ленивый народ. Им правили варяги, потом татары, теперь немцы! Как хотите, господа, так суждено самим господом богом. Смотрите, англичане доставят в Россию и паровозы и рельсы.
У Аносова кровь прилила к голове. Он вскочил и решительным шагом подошел к незнакомцу.
– Сударь!
– угрожающе сказал он.
– Если вы не прекратите клеветы на русский народ, я не ручаюсь за себя.
– Позвольте, позвольте, я не понимаю вашего...
– пожимая плечами, запротестовал проезжий.
– Это следует понимать!
– резко вымолвил Аносов.
– Знаете ли вы, что на Урале уже шесть лет, как действует первая железная дорога? Слышали ли вы, сударь, о Черепановых? Известны ли вам имена Ивана Ползунова и Фроловых? Вы ходите по великой земле, родившей Ломоносова, и поносите талантливый народ!..
Важный путешественник поспешил ретироваться. Сбегая с крыльца, он развел руками и вымолвил на ходу:
– Скажите, какой решительный генерал!..
Глава пятая
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА УРАЛ
Падал густой снег, когда тройка приближалась к Златоусту. В белесой мути скрылись вершины Таганая, Юрмы, очертания Уреньги. Кони ускорили бег. Ямщик ухмыльнулся в бороду:
– Городок близко, почуяли стойла!
Вот и первые домики. Из снежной пелены навстречу медленно выползали дровни. На них лежал грубый тесовый гроб. Печальная встреча. У гроба сидел лишь возница, кругом ни одной души.
– Стой!
– крикнул ямщику Аносов.
Кони остановились. Смолкли погремки-бубенцы. Павел Петрович вылез из саней, снял треуголку и медленно подошел к дровням.
– Кого хоронишь?
– спросил Аносов.
– Безродного на погост везу, барин. Медведь в лесу задрал.
Мрачное предчувствие овладело Аносовым. Он невольно воскликнул:
– Неужели дед Евлашка погиб?
– Он и есть, барин. Бобыль, и хоронить некому. Эх, и дела!
– вздохнул дед.
Павел Петрович махнул ямщику, тот понял жест: повернул тройку и поехал следом за Аносовым, который безмолвно пошел за гробом. Кладбище было далеко за городом на горном скате. Из ущелья дул пронизывающий ветер, но Павел Петрович не надевал треуголки. Снег редел.
Возница пожаловался:
– Продрог до кости. Зипунишка, вишь, какой дрянной...
Аносов скорбно молчал. Ветер со злым упрямством ударял в лицо. О чем было говорить? Вот ушел из жизни простой человек, охотник Евлашка, как будто никому не нужный. А кто, как не этот следопыт, открыл Аносову глаза на богатства Ильменей? Кто, как не он, помог добыть корунд и графит? То, что удалось сделать Павлу Петровичу, - плоды рук всех тружеников: следопыта Евлашки, литейщика Швецова, граверов Бояршинова и Бушуева. Сколько их, безвестных талантливых русских мастеров, беззаветно отдавших свои силы для возвеличивания Родины!
В редком снегопаде показалось кладбище. Распахнутые ворота. Сугробы. По глубокому снегу дровни дотащились до раскрытой могилы. Павел Петрович подошел к краю. Глинистые края ямы сверкали изморозью. Подле стоял седовласый могильщик с кайлом в руке. И тут Аносов спохватился:
– Позвольте, как же без священника?
– Что ж делать, батюшка, постеснялись иерея звать. Не на что! скорбно пояснил возница. Он сошел с саней и засуетился: - Вот и приют готов! Не позовете ли, сударь, ямщика? Поможет гроб опустить...
Вчетвером они осторожно на вожжах опустили гроб в могилу.
– Прощай, друг!
– дрогнувшим голосом прошептал Аносов, и слёзы блеснули на его глазах.
– Спасибо тебе за честный твой труд...
По крышке гроба глухо застучали комья земли. Когда над могилой вырос свежий холм, Аносов достал кошелек.
– Возьмите, старики, - смущенно предложил он и протянул им по рублю.
– Берите на бедность. Вижу, трудновато доводится вам...
Аносов забрался в сани, и тройка снова помчалась в город...
Татьяна Васильевна засияла и, смеясь и плача, бросилась навстречу мужу, когда он переступил порог:
– Просто не верится! Слава богу, наконец ты вернулся, и еще генералом!
Он бережно обнимал ее за худенькие плечи и уговаривал:
– Ну, будет тебе, будет... Дети...
Ребята уже давно тянулись к отцу.
После объяснений и радостных восклицаний шумно уселись за стол.
Зимний день в горах короток, быстро гаснет. Засинели сумерки. Усталый Аносов едва добрался до кабинета и взглянул на рукописи. Они лежали в порядке, прибранные любовной рукой жены. Ни пылинки. Татьяна Васильевна никого не впускала в это святилище, боясь, чтобы не причинили беспокойств Павлу Петровичу.