Большая судьба
Шрифт:
Вернувшись из странствий, он с особым удовольствием растянулся на диване и, окруженный семьей, рассказывал о столице. Свои разочарования и огорчения он деликатно скрыл от семьи. Пусть будет радостным и тихим этот вечер!
Хотелось отправиться на завод и узнать о литье, но Аносов отложил посещение до утра.
Детей уложили спать. Татьяна Васильевна рассматривала подарки, привезенные мужем из Петербурга. Павел Петрович незаметно вышел из дому. Кругом была такая глубокая успокаивающая тишина, что слышался шорох падающего снега да согревающее дыхание большого завода. Аносов сошел
Едут здесь купцы со товарами,
А везут они в сумке золото,
В сундучках везут семицветики.
Нападем на них ночкой темною,
Отберем у них чисто золото,
Со товарами мы расправимся,
Со хозяином рассчитаемся:
Вздернем разом их на сосёночки,
Пусть погреются здесь на солнышке!..
"Ничего, хороша для стража песня!" - улыбнулся Аносов и остановился перед караульщиком.
– Здравствуй, Василий, голос у тебя приятный!
– нарочито громко похвалил он.
– Батюшка, приехал!
– обрадовался старик.
– Прости меня, окаянного, на разбойничью песню польстился!
– Ну, как, не уворовали тебя?
– Что ты, что ты, батюшка, кому я нужен, старый да калека!
– замахал руками Василий.
– Ночь-то какая тихая. Небось, соскучился по заводу? ласково спросил сторож.
– Затосковал, - признался Аносов.
Они прошли до плотины, полюбовались огнями доменных печей и вернулись к дому начальника.
Татьяна Васильевна с тревогой на лице встретила мужа:
– Ты куда ходил?
– Захотелось подышать морозцем, - слукавил он и уселся у огонька...
После длительной разлуки он пошел прямо в заводские цехи. На потертом мундире блестели генеральские эполеты. Аносова поразило, что мастеровые притихли. Не беда ли случилась в его отсутствие на заводе? Нет, всё было в порядке. Его поздравляли, но какое-то отчуждение, смущенность читал он на лицах рабочих. В чем дело?
Наконец-то литейный цех. На пороге мастер Швецов и подручные. Швецов молча поклонился, прокашлялся и глуховатым баском вымолвил:
– Позвольте поздравить, ваше превосходительство...
Павел Петрович обиделся:
– Да ты что, Николай, неужели не нашел теплого слова ради такой встречи? Давно ведь не виделись!
Швецов вдруг оживился, хмурость как рукой сняло. Радостно улыбаясь, он обнял Аносова:
– Дозволь поцеловать с возвращением...
– Давно бы так!
– взволнованно вырвалось у Аносова, и он крепко прижал литейщика к груди.
– Соскучился и по тебе, и по литью...
Старик всё еще косо поглядывал на эполеты Аносова, и Павел Петрович, догадываясь, что его смущает, привычным движением сбросил мундир, засучил рукава рубашки и предложил:
– Ну-ка, покажи, как ведет себя литье в тиглях!..
Началась обычная жизнь. Пришлось делить время между заводом и золотыми приисками. А в это время в Петербурге в Российской Академии наук имя Аносова произносилось на все лады. Предстояло одиннадцатое присуждение демидовских наград. Многие горные инженеры настаивали отметить научные труды Павла Петровича.
– Этого не может быть!
–
– Аносов есть практик, не ученый. Академия уважает лишь чистая наука!
Желчный и хитрый, он сумел склонить к своему мнению президента Академии князя Уварова. Барственный, с брезгливо поджатыми губами вельможа, ничего не смысливший в науке, вторил Фусу:
– Как можно войти в святилище науки со столь житейскими делами!
Академик Кумпфер, который раньше интересовался магнитными силами булата, теперь вместе с Гессом выступил против Аносова. В июне петербургские друзья Павла Петровича прислали список с решения Академии наук, читанного на публичном заседании Академии 22 мая 1842 года.
Павел Петрович с волнением прочел:
"Господину Аносову удалось открыть способ приготовления стали, которая имеет все свойства столь высоко ценимого азиатского булата и превосходит своей добротою все изготовляемые в Европе стали.
...Если бы в сочинении г. Аносова было указано, каким образом можно всегда с удачей изготовлять эту сталь, то, не колеблясь, должно бы было признать это открытие одним из полезнейших обогащению промышленности, и в особенности отечественной. Но в описании столь мало сказано о способе приготовления этого булата, что надобно думать, не представляет ли г. Аносов себе самому этой тайны или, может быть, ему самому только временем и случайно удается изготовлять такую сталь.
Сочинение г. Аносова не представляет тех элементов, из которых следовало бы основать прочное суждение о его открытии, а можно судить о важности его изобретения только по тем образцам стали, которые он доставил сюда. При таком положении дела гг. академики не решаются представить Академии о присуждении г. Аносову демидовской награды за изобретение, которое не сделалось еще общим достоянием и о котором даже неизвестно основано ли оно на приемах верных и доступных для всех и каждого.
Однако в предупреждение упрека в том, что столь важное отечественное открытие могло ускользнуть от внимания Академии, она, на основании свидетельства двух своих членов, видевших образцы булата г. Аносова, положила удостоить открытие его в нынешнем демидовском отчете почетного отзыва, уверена будучи, что если способ г. Аносова действительно основан на твердых указаниях науки и оправдывается верными и положительными опытами, благодетельное правительство наше, конечно, не оставит прилично вознаградить изобретателя".
"Иезуиты!
– в страшной обиде подумал Аносов.
– За русскими они не признают способностей в науке! Не такие ли затравили Ломоносова, единственного русского человека в Академии?" Ему ярко представилась картина заседания. Огромный стол, крытый зеленым сукном. Вокруг него сидят важные персоны с типичными чертами лица - большеносые, надменные. За дутой важностью они стараются скрыть свою тупость и пустоту. Кто из них прославился своими трудами? Прикрываясь лживой заботой о пользе отечественной, они ненавидят всё русское. Среди них председательствующий в расшитом золотом мундире со звездами, как попугай, твердит вслед за иноземцами: "Да, да, я с вами согласен..."