Большая судьба
Шрифт:
– Эх, ты, шатун, шатун, и куда тебя понесло?
– с обидой сказал купец.
– Погоди, сейчас заврется, и тогда увидишь, куда его занесло, сердито прошептал литейщик, но всё же решил сказ выслушать до конца.
А рассказчик, как ни в чем не бывало, продолжал:
– В горах Афганистана на него напали пастухи, носившие за плечами длинные ружья. Они ограбили его. Он ушел от них голый и беззаботный, как перекати-поле. Но настойчивость его походила на упругий толедский булат, тайну которого он искал. Аносов шел пешком, как нищий, всё дальше и дальше; он пересек горные хребты, песчаные бесплодные пустыни, зеленые оазисы, оживленные восточные города. Никто не узнал бы в нем офицера русской армии, начальника
Прошло два года, и в один из дней перед Аносовым открылась долина Дамаска. Город утопал в зелени садов, над которыми пестрели цветами ляпис-лазури изразцовые купола мечетей и храмов. Небо простиралось голубое, бездонное. По дороге, проходившей среди безжизненных скал, шли толпы запыленного народа, на чистокровных скакунах ехали высокие, воинственного вида арабы; кричали ослы, погоняемые палками погонщиков; медленно раскачиваясь, шел караван верблюдов. Под сожженной солнцем смоковницей лежал одинокий путник и тихо стонал. Серый ослик, нагруженный переметными сумами, стоял возле него, уныло понурив голову. Аносов подошел к больному и наклонился над ним. Старик был сух, изможден, в его глазах Павел Петрович прочел мольбу. "Я не могу дальше ехать. В дороге меня одолела болезнь", - пожаловался старик. Неподалеку от смоковницы виднелся колодец. Аносов сходил к источнику, принес прохладной воды и утолил жажду старика. За раскаленными скалами скрылось солнце, и быстро наступила ночь. С гор повеяло прохладой. Старик не мог ехать на ослике. Аносов, недолго думая, взвалил старика на плечи и понес к Дамаску. Это была нелегкая ноша, но он не сдавался. Аносов и не подозревал, что сегодня, как никогда, он близок к цели. Аносов притащил старика в лачугу и уложил на жесткое ложе. Из соседней двери выглянула девушка. Тонкое матовое лицо оттеняло черные волосы, как звёзды в темную ночь светились ее глаза. Увидев чужеземца, она мгновенно скрылась. Старик пожал Аносову руку: "Я не знаю, кто ты. Но зачем ты пойдешь в ночь, когда здесь будет тебе приют и пища?". Аносов присел к больному и рассказал о своих поисках. Старик внимательно слушал. Глаза его вспыхнули, и он сказал горячо: "Ты угадал в самый раз. У меня нет подмастерья, я научу тебя делать литые булаты". Старик был последний знаменитый мастер дамасских литых булатов.
– Поди ж ты, как складно байку плетет! И голос, и слово какое подыскалось, наше, родное!
– неугомонно заворочался Швецов и спустил с печи голову, пристально всматриваясь в рассказчика.
Сибирскому купцу тоже не по нутру пришелся чернявый. Сквозь спокойную, гладкую речь его проступало что-то фальшивое. А тот, не замечая старика на печи, продолжал свое:
– И сказал сириец Аносову по сердечности: "Сын мой, старое мастерство умирает и на Востоке. С тех далеких времен, когда полчища Тимур-Ланга покорили Сирию, здесь утратили мастерство дамасских клинков. Сейчас ты видишь мою бедную хижину и последние булаты!
– при этом старик показал драгоценное оружие.
– Эти клинки и дочь - последнее мое богатство. Оставайся у меня, и ты познаешь мудрость старинного мастерства!". Аносов, конечно, обрадовался, что пристроился к мастеру. Ковал мечи, подолгу размеренно бил тяжелым молотом по пучку железной проволоки. Так делали арабы самую важную работу: они холодным способом, без накала на огне, ковали "джаухар" - узорчатую дамасскую сталь. Однако до настоящего булата еще было далеко!..
От нагоревшей лучины отломился уголек, упал в бадейку с водой, зашипел. Потянула струйка дыма.
Чернявый вынул кисет, носогрейку, неторопливо набил ее табаком и, подойдя к лучине, разжег. Глубоко затянувшись, он продолжал:
– А раз подглядел Аносов, что и как! Познал-таки великое таинство рождения булата! И вот как было дело, братцы. Сковал старик из знакомого сплава клинок. И что вы думаете? Раскаленный, сыпавший искрами, этот клинок мастер поспешно передал арабу.
– Ишь ты как!
– изумился купец.
– Только к вечеру вернулся араб. Спала дневная жара, от арыков повеяло прохладой, и тогда конник на взмыленном скакуне вернулся к мастерской, а в смуглых руках его поблескивал клинок с синеватым отливом. Булат! И как только Аносов отгадал, в чем тут дело, сразу заторопился домой, в Россию. А мастер и говорит ему: "Никуда не ходи, оставайся здесь. Я отдам тебе мастерскую, а моя дочка пойдет к тебе в жены!" - "Нет, думает Аносов, - скорее в Россию!.." Вот, братцы, откуда к вам завезен булат!
– пыхнув трубочкой, закончил чернявый.
– Врешь!
– вдруг сердито отрезал Швецов и полез с печки. Высокий, сухой, с бородой до пояса, он вошел в озаренный круг.
– Врешь!
– энергично повторил он.
– Никуда и никогда Аносов не ездил из России. С малых лет он в Златоусте. Кончил ученье в столице - и сюда.
– А ты кто таков?
– ткнул в него черенком трубки проезжий, и глаза его вспыхнули.
– Откуда знаешь?
Но тут из-за стола неожиданно вскочил сибирский купец и потянулся к старику.
– Батюшка, вот где довелось нам увидеться!
– он обнял деда и заговорил: - Ведомо на всем Камне, кто он! Литейщик Швецов, сподвижник Павла Петровича Аносова. Они вместях тайну булата открыли.
Чернявый смутился, заюлил и поспешил отодвинуться в тень.
– Вот видишь, как!
– весело сказал купец: - Ты байку врал, а тебя добрый человек на слове поймал!
– За что купил, за то и продаю!
– хмуро отозвался чернявый.
– Купил дрянь, а за драгоценное хочешь сбыть!
– сурово перебил Швецов. Величавый и строгий, оглядывал он проезжих ясными, умными глазами.
– Из Дамаска, сказываешь, добыл булат, а того не знаешь, сколько труда и хлопот он стоил Павлу Петровичу! Русским разумом добыт булат, вот что, сударь! И поклеп нечего взводить. Слава богу, мы еще сильны и разумом не обойдены!
– Ух, и верно вымолвил!
– засмеялся сибиряк.
– К нам ходят вынюхивают лучшее, а потом за свое выдают.
– А коли так, зачем слушали?
– спросил рассказчик.
– А любопытно дознаться, что за человек с нами, из чьего гнезда сюда залетела кукушка? Да и что робить в такую ночку, как не байки слушать? Все бока пролежишь!
– Не нашего поля ягодка!
– осторожно вставил заводский приказчик и покосился на чернявого.
– Птица узнается по полету, а человек - по ухваткам.
Проезжий отошел к скамье, важно развалился и сказал с насмешкой:
– Ты, борода, поосторожнее. Я тебе не мужик!
– Кто же ты? И как ты, белая ворона, сюда залетел?
– раздраженно выкрикнул сибирский купец.
– Я не белая ворона, сударь!
– сказал, поднимаясь, чернявый.
– Я подданный его величества короля английского!
– Что-то обличьем и на англичанина не похож. На аглицких хозяев, сукин сын, работаешь!
– хмыкнул сибиряк, сжал тяжелые кулаки и угрожающе пошел на противника.
Тот проворно отступил и юркнул за дверь.
В доме стало тихо.
– Куда подевался он?
– тревожно спросил Швецов.
– Ищи теперь ветра в поле!
– угрюмо ответил купец.
– Мы-то уши развесили... А теперь был, и нет... Эх, сколько всякой нечисти присосалось к русскому телу!
– Он поскреб затылок и закончил огорченно: - Проворонили краснобая, а теперь только и осталось - ложись да спи.
– Гаси, ребята, лучину.
Спустя минуту в горнице стало темно и тихо.