Большая телега

Фрай Макс

Жанна. Вот, значит, как ее зовут. Черноглазая наконец начала переводить по-человечески, ничего не добавляя от себя:

— Это вы извините за беспокойство. Жанна очень удивилась, когда вы пришли и показали ей свою находку. Это… — Она нахмурилась, что-то переспросила у рыжей и наконец продолжила: — Это, несомненно, изделие фирмы «La Création». Большая редкость — хотя бы потому, что фирмы-изготовителя уже много лет не существует. К тому же они всегда выпускали очень маленькие партии очень дорогого товара. Не лучший способ пробиться на рынке настольных игр… А вот эта эмблема, — она бесцеремонно постучала пальцем по растрепанной голове неведомого существа, — своего рода подпись Мишеля Мерю, модного в середине восьмидесятых художника-графика, который

работал на «La Création», причем совсем недолго, что-то с ним потом случилось, не то заболел, не то просто в Индию уехал и не захотел возвращаться; факт, что рисовать он перестал и вообще пропал из виду. Все это я знаю со слов Жанны, она большой знаток и серьезный коллекционер. Вполне естественно, что она захотела выяснить, откуда у вас этот пазл, и поэтому попросила вас вернуться, чтобы я могла перевести. Теперь ей очень жаль, что мы отняли у вас время и при этом ничем не смогли помочь. Но…

Черноглазая умолкла и вопросительно уставилась на свою подругу. Та произнесла всего несколько слов и улыбнулась мне, на сей раз с нескрываемой симпатией.

— Жанна говорит, вы и сами хорошо справляетесь. Уже больше половины собрали. Всего за один день! Кстати, можете их забрать.

Я подошел к прилавку, рыжая Жанна неожиданно взяла мои руки в свои и сердечно их пожала, как будто благодарила за что-то.

— А вы случайно не знаете, что означает это слово — «Auterive»? — спросил я, не особо рассчитывая на ответ.

Переводчица коротко рассмеялась и перевела мой вопрос. Рыжая удивленно покачала головой, но ответила.

— Это. конечно же, город, — повторила за ней черноглазая. И уже от себя пояснила: — Город так называется — Отерив.

— Он где-то рядом с Тулузой? Она пожала плечами.

— Наверное. Скорее всего, рядом.

— А женщина в отеле о нем не знает, — вспомнил я. — Я ее тоже спрашивал, а она сказала — наверняка название фирмы или фамилия художника.

Она перевела рыжей наш диалог и передала мне ее ответ: «Люди вообще очень мало знают». Тут не поспоришь.

Я попрощался и пошел к выходу. Рыжая Жанна что-то сказала мне вслед. На этот раз я понял ее без перевода: «Возвращайся» — или что-то в таком роде.

Я ответил: «Иначе и быть не может». А потом всю дорогу думал почему.

Кстати, девятнадцатый фрагмент пазла — небо, острые верхушки крыш и деревья на далеком холме — я нашел не на улице, а уже в отеле, у себя под подушкой. Пожал плечами — надо же, что творится — и закрыл было глаза, но тут коротко вякнул телефон, и я почувствовал, как кровь приливает к лицу, а сердце скукоживается и твердеет, и тяжелеет, как камень. Какой ужас, я забыл позвонить домой, и последнее sms написал еще в поезде, а потом, получается, пропал на весь день. Не нарочно, просто как-то не подумал, можно сказать, забыл, что у меня есть дом. Просто не ставил вопрос таким образом. Утратил не память, но способность постоянно иметь в виду, что кроме текущего здесь-и-сейчас существует еще что-то, какая-то предыстория, контекст, бэкграунд. Нечего сказать, хорош. Они же там с ума сходят, телефон забит сообщениями, как рыбье брюхо икрой, в последнем — дюжина вопросительных знаков и больше ничего. Так мне и надо.

Надо было бы немедленно позвонить домой, да я и хотел позвонить, но почему-то так и не решился набрать номер. Мне казалось, что знакомый голос на том конце провода станет мостом, по которому мне волей-неволей придется вернуться обратно. То есть, конечно, не перенестись чудесным образом в свою квартиру, но просто снова стать человеком, у которого есть близкие, дом, имя, фамилия, вчерашний день и еще пятнадцать тысяч триста пятьдесят шесть позавчерашних дней, и вообще все, и больше ничего.

К этому я пока не был готов.

В итоге я ограничился длинной объяснительной запиской: дескать, уронил телефон на пол, он сломался, но теперь его починил ночной портье, все в полном порядке, ложусь спать.

Отправил

по назначению полсотни с лишним знаков спасительного вранья и. дождавшись ответа, уснул, крепко и сладко, как только в детстве получаюсь.

Проснулся я от холода. Окно почему-то было открыто, влажный весенний ветер по-хозяйски хлопотал в моей каморке. А на подоконнике лежали сразу три фрагмента пазла — небо, небо и еще раз небо, ничего, кроме безоблачного голубого неба. Хорошее начало дня, кто бы спорил.

На завтрак мне подали кофе, рогалики, свежайший сыр и двадцать третий фрагмент пазла. Он затаился под салфеткой — трава, первый этаж очередного кирпичного дома, бирюзовая дверь и примерно половинка рыжего кота. Стало быть, вчерашнему черно-белому скучать не придется. Хорошо.

Двадцать четвертый фрагмент пазла — второй этаж нового кирпичного дома и край его крыши — лежал на стойке портье. Я немного поколебался, но в конце концов цапнул картонку и быстро сунул в карман. Маленький смуглый старичок, пришедший на смену давешней барышне, не только не возражал, по адресовал мне взгляд столь приветливый и радушный, что я решил расспросить его про город Отерив — а вдруг знает? Написал на бланке «Auterive», показал старику и даже вопрос задать не успел, дед добровольно и без принуждения обрушил на меня все свои познания об окрестностях Тулузы разом. Толку от этого было мало — в отличие от своей вчерашней коллеги, словоохотливый портье знал всего несколько английских фраз, необходимых для общения с постояльцами. Но я все-таки уяснил, что город Отерив:

существует;

находится всего в тридцати с чем-то километрах от Тулузы;

туда ходят поезда с вокзала Тулуза-Матабью.

Я стоял как громом пораженный. Это что же, получается, я могу туда поехать? Просто пойти на вокзал, купить билет и?..

Ну да.

И я побежал наверх за пальто. Даже про лифт забыл, и не зря, как выяснилось. Двадцать пятый фрагмент пазла — еще одна стена, на сей раз желтая, без единого окна, но с причудливо изогнутой водосточной трубой, — поджидал меня на лестничной площадке между третьим и четвертым этажом. Двадцать шестой — красные крыши далеких домов и пышные кроны деревьев на еще более далеких холмах — лежал на тротуаре, сразу за порогом гостиницы. Зато за двадцать седьмым фрагментом, где помимо усыпанного темными ягодами кустарника красовалась недостающая часть давешнего рыжего кота, мне пришлось лезть в лужу — ночью, оказывается, прошел дождь, и теперь каждая выбоина на тротуаре мнила себя как минимум озером, но мне попался действительно выдающийся водоем. Картонка, как ни странно, совершенно не пострадала от влаги, а вот я, добравшись до вокзала, первым делом купил себе новые носки, надел их, выбросил мокрые и только потом отправился в справочную.

Двадцать восьмой фрагмент пазла — снова кирпичные стены и синие ставни — поджидал меня на полу возле окошка информации. Хорошая примета, подумал я — уже в который раз. Сунул строгому господину в форме заранее приготовленную бумажку с надписью «Toulouse — Auterive» и жирным знаком вопроса, несколько секунд спустя он вернул ее, приписав: «11:40», и жестом указал в противоположный конец зала, где вдоль стены выстроились автоматы, торгующие билетами. Я вздохнул, мысленно перекрестился и пошел пожинать плоды технической революции.

Билет я купил с третьей попытки и был горд собой чрезвычайно. Обычно освоение незнакомой техники отнимает у меня куда больше времени и душевных сил. И только спрятав билет в бумажник, я обнаружил, что стою на двадцать девятом фрагменте пазла — далекие крыши, закрывающие горизонт, и лоскуток голубого неба.

До отправления поезда оставалось еще минут двадцать. Я купил чашку эспрессо в привокзальном кафе и провел там не худшие четверть часа в своей жизни, разглядывая коленки юных велосипедисток и яркие фартуки цветочниц. Поэтому на посадку пришлось не идти, а бежать, но подобрать с перрона тридцатый фрагмент пазла, на котором пестрели осколки стен, крыш, окон и печных труб, я все-таки успел.