Большие снега

Прашкевич Геннадий

* * *

Как у Пушкина: мороз,нежно трогающий кожу.И на лицах у прохожихотсвет падающих звезд.Как у Тютчева: звезданад пылающею бездной.И мелодией безвестнойгаснут в поле поезда.Как у Бунина: гроза,Бледный свет гелиотропа.И далекий нежный ропот,застилающий глаза.И выходит: мы с тобойговорим уже полвека.Чтоб увидеть человеканадо быть его судьбой.Как плывущая Лунав медном облаке печали.Вдруг приходит тишина,а ее совсем не ждали.

Стихи Байрону

Памяти Н. Самохина

Как странно. Разве я любилего стихи? Когда?Без имени его я плылв Элладу, и водакатилась медленно. ПотомПирей,

глухой причал.Потом какой-то толстый томи со страниц – печаль.Потом опять текла вода,и в прошлом – древний край.Прощай. И если навсегда,то навсегда прощай.Как странно. Разве я любилего стихи? Когда?Я долго жил, я вечно жил,и годы, как вода,катились медленно. Потом…Не помню, что потом…Быть может, сад,быть может, дом,а может, снова том.И где они – вода, годаи тот далекий край?Прощай. И если навсегда,то навсегда прощай.Как странно. Разве я любилего стихи? Когда?Из многих рек я воду пил,вкусна была вода,была прозрачна. А потом…Что толку вспоминать?Был некий дом, был некий том,на нем была печать.А за печатью – дым, года,далекий белый край.Прощай. И если навсегда,то навсегда прощай.Как странно, разве я любилего стихи? Когда?Фонтан в Афинах ночью бил,вставала ввысь вода.И удивленье, и вопрос:«Как? Разве это он?»И оказалось, что я росвсегда его стихом.И оказалось, что годаполны им через край.Прощай. И если навсегда,то навсегда прощай.

Разрыв

Как в воду канули записки и по воде бегут круги.Тот берег только что был близким, но вот – не дотянуть руки.Течет. Уходит. Панорама скользит, развернутая вкось.Как будто крикнул в своды храма, а эхо не отозвалось.

Познань. 1970

Я вспоминаю бабочку в июле,большую бабочку над «Гранд отелем».Слова и свет – как солнечные пули,пух тополей – неистовей метели.А после – ночь. Костелы, бары, скверы —сплошной туман, не ощутить, не вспомнить.И бродишь в темноте – один, без цели,куда угодно, только бы из комнат!И видишь то, что лишь на миг предстанетв короткой и нелепой вспышке света:цветок в наклонно падавшем стакане,овал лица…и все!На белом светенет больше ничего!Как ветром сдуло!Как замело! Как унесло в метели!И все, что помню:бабочка в июле,большая бабочка над «Гранд отелем».

* * *

В печи огонь полено гложет,распространяя тихий свет.И будущего быть не может,поскольку прошлого в нем нет.Но листья, листья, как сугробы,бег ветра сердцу в унисон!И сладко спать так близко, чтобыодин и тот же снился сон.

* * *

Нету истины в вине.Ты один себе Спасатель.И на ощупь выключательты находишь на стене.Нежный, снежный, вьюжный звон,замерзающее пламя.Обращая Время в Памятьнаплывает смутный сон.Где-то плещется весло,пахнет золотом и небом.И раскручено под небомсмотровое колесо.Аж сжимается в груди!Вот оно наверх поплыло.Сразу видно все, что былои что будет впереди.Но как тайная пометка,ведомая только мне,стынет медленная веткав обесцвеченном окне.

Петропавловск летом 1959 года

Рыжие домишки,мазутные пути.Оравою воришекклубятся воробьи.Зачем-то элефантыстоят в аллее бусой.Дымы висят, как банты,и фонари – как бусы.Еркектер туалетии айелдыр.Немного же на светеподобных дыр.Камыш,сухая кашка, —кого пасти?Любезная казашка,меня прости.Сквозь свет, столоверчение,сквозь дым и чад,меня как бы в свечениеуже кричат.И тонкою синицеюСвисток в пути:«Оставь меня, провинция!Не дай уйти!»

Евгению Любину

Дым, как нежные молоки.Слева, справа – клубы дыма.Добродетель и порокирушатся неудержимо.И в заката пляске рыжей,все мы – жертвы на гарроте.Боже, дай мне силу выжитьна последнем повороте!Не вещественным составом,в тигле выплавленном плотно,а божественным уставом,выплеснутым

на полотна,пламенем под эти крыши,криком, не умершим в гроте.Боже, дай мне силу выжитьна последнем повороте!Что мне вечные вопросы,если смерть дается даром?Вот уже и нас выноситв мир, плюющийся угаром.И бездумно вечность нижетдни, тасуя их в колоде.Боже, дай мне силу выжитьНа последнем повороте!1965–2007

II

Стихи о бессмертии

Мне повезло: я знаю озареньене понаслышке. Океаном светаменя кружило по земному шару,я сравнивал размытые хребтызеленых Альп с хребтами Удокана,дышал софийской ветреной сиренью,любил в Берлинеи любил в Москве.Я не был обречен на пораженье,но знаю, я чего-то не увидел,не понял, не нашел. Но точно так жея знаю: я был добр, и я делилсяс друзьями хлебом, нежностью, удачей,а если нищ был —запахом цветка…И колокол ударил над Сандански —над долгой, темной, пасмурной границей,над Спартаком, родившимся в Сандански,над диким лавром, выросшим в Сандански,и распахнув окно в неясный, сонный,нежнейший дождь,я вдруг услышал ночь.И эта ночь вопросы задавала.«Тебя меняло время?»«Да, меняло».«Ты изменяясь – изменял?»«Бывало».«А речь друзей? Она тебя спасала?Она смиряла боль или сомненье,даря тебе строку стихотворенья»?Вопросы.Дождь.Листва.Глухая ночь.Меня меняло время? Да, меняло.Но время слишком часто изменялои мне, и тем, кому хотел помочь.Родник в пути.Костер под темным небом.Я был врагом, но я Иудой не был.Я жег костры. По долгим рекам плыл.Ночь.Эходолгоотвечает:«Был…»Как странно ощущать себя живущим,по темным волнам времени плывущим.Как странно понимать: еще не вечер,еще над нами звезды, а не свечи.Как странно видеть тоненький конверт,в котором запечатана бумажкавсе с тем же вариантом:да и нет.А ночь твердит:«Тебя переводили.Тебя встречали, и тебя любили,но ты, познавший стыд, любовь и страх,сумел сказать: даровано бессмертьене тем, кто угадал судьбу в конверте,а тем, кто догадался вскрыть конвертвсе с тем же вариантом: да и нет?»Я закрываю окна. Я беспечен.Ночь глубока, как был бездонен вечер.Я пью вино.Я волен проклинать.Я волен возвышать и низвергаться,я волен женских губ и рук касаться,я о бессмертье не желаю знать.Да, слово – боль. Да, слово жжет и губит.Да, слово убивает, режет, рубит.Но если мне придется выбиратьперед весами: чаша – откровенье,другая чаша – блеск стихотворенья,я не сумею,не смогу солгать.Я выберу. И выбор будет внятен.Пройдут года,деревья упадут,изменит море берега пустые,иссохнут реки, и родятся вновь,мой выбор будет тем же: я искал,мне не нужна судьба, что ждет в конверте.Я столько в этой жизни умирал,что, кажется, и правда я бессмертен.1985

III

* * *

Запятая тайской джонки,обессмысленный плеск воды.Солнце – спицами велогонкипрорывает вечерний дым.Что явилось? Чего не стало?Будто зайчиком по стене:если даже этого мало,то зачем это нужно мне?И зачем через темнотуэхом дымного соучастьятлеет крошечное татуна счастливом твоем запястье?И дыши или не дыши —как довериться только звуку?Вечный ужас: чувствовать мукусовпаденья слов и души.

* * *

Азиатская земляпахнет глиной и грибами.Белый лотос в черной яме,долго длится нота ля.Солнце – жгучая оса.Тени призрачны, как морок.Взгляды дымным пылают порохом.Только спрыгнуть бы с колеса.Орхидеи. Дикость роз.Жар полдневный. Нет движенья.Ужас перевоплощеньяи бесшумных летучих гроз.

* * *

Вода Сиамского залива.Вино Алайского прихода.Ты безобразно некрасивав минуту моего ухода.Ты ослепительно прекрасна,когда встречаемся мы взглядом.Прости мне жадное пристрастьек твоим тропическим нарядам.Ты в этом сладостном наклонеопять, как огнь, во мне пылаешь.И умирая в долгом стоне,ты никогда не умираешь.