Большие снега

Прашкевич Геннадий

Встреча с Назымом Хикметом

В деревне, погруженной в осеньи в меланхолию собак,на чердаках хранили просо,муку, жестянки и табак.Но длинной вытянувшись лентой,она гордилась шкурой мхов,и недокуренною кем-тодешевой книжкою стихов,в которой сквозь листву сыруюслова рыдали на меня:Я болен.Я тебя ревную.Прости меня.

Возвращение

Но исходив тропу забытую,изведав боль, изведав ласку,мы возвращаемся в закрытуюдля посторонних взглядов сказку,где за плетеными портьерамипереплелись любовь и мука,где

недоверием проверенысомненья кавалера Глюка,где только самое случайноеявляется само собойв счастливых словосочетаниях,оправданных моей судьбой.

* * *

На длинной и узкой прибрежной отмеливеками валялся неприбранный дорогой металл,и такие же пятна, желтые, как оспины,испещряли грубую спину скал.И лежала россыпь,затерянная территория,дожди ее заливали, и ветер ее сушил.И такая же глупая и неинтересная историяполучается с россыпью моей души.

* * *

Как тебе аукнется,так ему откликнется.Как тебе покажется,так ему увидится.Звезды. Ночь. Сумятица.Ветер. Поздний час.Горы не сдвигаются,губы не стираются —недостаток нежностиубивает нас.

* * *

А я не верю в ту любовь,что лишь на миг волнует кровь.А я не верю в тех друзей,что входят в душу, как в музей.Я рая вечного искали рай извечный потерял.Ломаю я карандаши,пытаясь вновь вернутьдавно потерянный в тиши,травой поросший путь.Я не грущу, и жжет огоньлиству, вовсю урча.И нежно падает в ладоньмохнатая пчела.

* * *

А мир настолько безграничен,настолько сложен, гол и строг,что я почти что с безразличьемгляжу на пыль его дорог,и, отвечая на анкету,уже предчувствуя финал,пишу спокойно:«Не был… Нету…Не знаю… Даже не слыхал…»

Провинция

В сапогах.Смеясь и плача.По канавам.Между луж.Под гармошку.Перед брачной.Ночью.Ходит.Пьяный.Муж.И пускается вприсядку,под ногами мрёт трава.Лица – маски, лица – всмятку,аж кружится голова.А жена в прическе ветра,синий ситец на груди,до отчаяния светлыйглаз косит.Словно грабят, а невесту увели.Пляшут бабы в луже мутной, бьются рыбой на мели.Как тимпан большая ванна,ржа с нее летит.Пот с лица стирая, пьянопьяный голосит.Пляшут бабы,с визгом – мимо.Будет сладокстон счастливых.Тает свадьба, удаляясьважно.Я молчу и восхищаюсь:страшно!

Весна священная

Зажмурясь, лезут лопухисквозь щели старой городьбы.А я иду по лопухам,по свету, солнцу и стихам.И на причал —как на крыльцо.Мерцает темное кольцоречонки, моющей плетеньручонкой, тоненькой, как тень.В бойницы леса, как в глаза,глядит священная весна.Бегут зарницы за поля,ресницами затрепетав.

* * *

За то, что эта жизнь нам удалась,за то, что руки пустоты не знали,за то, что нас любили и встречали,а потому распространяли властьнад бегом звезд, над травами, едвавзошедшими, над музыкой из комнат, — я буду вечно чувствовать и помнитьслова и руки,руки и слова.

Май этого года

Этот месяц был напитанароматом

смол и ягод,и сияющим напиткомопрокинут в дебри сада.До отказа переполненодуванчиковым светом,он ворвался в хаос комнат,объявив явленье лета.С ним вошли веселой свитойнастоящие сиреныи сожгли мои обидына густом костре сирени,чтобы дым, клубясь беспечно,повторял, высок и внятен:этот месяц бесконечен,этот месяц непонятен.

* * *

Как Ивиковы журавли, дожди курлычут.Я обрастаю на мелитоской привычек.Как миф, не в силах умереть, сквозь пыль и травы,как скиф, гоню в большую степьстихов оравы.Я никогда их не предам, но злюсь почету —дорогам, людям и годамплатить по счету.

Дацитовые купола

Опять отшельником брожув лесах, раздетых донага,листву ногами ворошу,спускаюсь в низкие лога,в которых за ручьем ручей,а в них, меж темных донных глыб,скользят, как лезвия мечей,седые силуэты рыб.А надо мной встают вдали,ободранные до голав пути сквозь скорлупу Земли,дацитовые купола.Встают, раздвинув рыжий лес,и слышно, как в тиши немойлетят созвездия с небес,шурша над самой головой.Я не ловлю их. Что мне в том?Не в небо ж их бросать опять.Пусть лучше встанут надо мхомкосые столбики опят,а листья, медленно кружась,укажут путь,подскажут срок.Лесов языческую вязья положу на твой порог,чтоб ты забыла темный страхпред сказкой, что, как соль, бела,и вдруг увидела в лесах —дацитовыекупола.

В квартире В. М. Шульмана

И стынут стульябез света днями,и книжный улейтомит томами.Портретов тенина стенах тусклых,в глазах пыль тленаи мнений узких.Скрип половицы,цветок в стакане,и только снится,что каплет в ванне.А на роялесредь старых нотхвостом печалииграет кот.

* * *

Все это так нелепо,все это так забавно —опять уходит лето,забыв сказать о главном.Дождями утешаетсярука эквилибриста,а нежность замещаетсязаснеженностью чистой.Устало удивленныеснуют в миру оконномснежинки, опаленныесиянием иконным.А сумерки столетниерябинами багровыминам возвращают летнеенесказанное слово.

* * *

Этот день глубок и светел,дерева во всю горят,будто кто-то их расцветил,опалил сырой наряд,тронул медленною кистью,а потом решился —мажь!Только запах палых листьевгрустным делает пейзаж.

* * *

Беспредельную равнинувновь дождем заволокло.Разогнув кривую спину,небо на сады легло.Потянуло теплым паромот избы к другой избе.По дощатым тротуарамя опять иду к тебе.Без причины спотыкаюсь,удивляюсь и смеюсь,но ни в чем еще не каюсь,ни на что еще не злюсь.Ни слезинки я не долженсонму темных облаков.Дождь начнет, а я продолжу.Не слезами —ливнем слов.Мы живем не в темном склепе,даже в самый поздний часпусть цветут на темном небезвездопадыженскихглаз.