Бомбар-1
Шрифт:
– Дождь, мабудь, к вечеру соберется, - отирая пот со лба, сказал Гришка.
Тень от тополей укорачивалась - люди пятились вместе с ней, и вскоре возле деревьев сгрудились все.
Под шелковицей страсти улеглись. Мальчишки посидели-посидели, осмелев, выбрались со двора, прячась, пошли вдоль забора к шелковице, где, по словам Гришки, рос развесистый тополь, с которого им будет все видно.
Дерево оказалось и вправду хорошим. Взобравшись повыше, мальчишки уселись на его толстых и гладких ветвях. Сверху, как
Удобное место!
У коновязи лошадям было тесно. Их уже держали на поводе. Мужчины ходили между конями, хлопали их по крупам, ощупывали грудь, ноги, заглядывали в зубы и между собой разговаривали так громко, что голоса слышали даже мальчишки.
А внизу, под деревьями, - гул.
Чувствовался праздник, ожидание развлечения, зрелища. И одновременно напряженность!.. Тревога закрадывалась Кольке в сердце: уж больно как-то настороженно стояли товарищи Гаврилы Охримовича. И как мало ведь их!..
Все - не здесь, а там, на окраине хутора, помогают сейчас перебираться женщинам и детям в плавни.
Тронулся в путь, вероятно, со своими людьми и Василий Павлович...
Колька оглядел круг. Почти рядом с финишем путь перегораживали камышовые заборы, рвы, насыпи - препятствия. Огибая выгон, шла гладкая вытоптанная дорога. А после финиша наискось круг прорезали две дорожки, огороженные лозами. Лозу срубить должны те, кто победит на скачках.
– Хороший у твоего отца конь?-спросил Колька у Гришки. На выгон они так спешили, что не успели даже забежать в сарайчик позади хаты, где стоял конь Гаврилы Охримовича.
Гришка передернул плечами.
– Та ничего вроде... Дерноватый только малость. Его на хронте перепужали. Он ранетый был. От такая на груди рана!
– Гришка соединил обе ладони вместе.-Та вон он, вон!
– и принялся показывать на коновязь.
– Черный! Его Депом зовут, нам его железнодорожники оставили. Видите? На худую собаку похожий, с которой на лису охотятся.
Колька и Сашка смотрели, смотрели, вспотели от усердия, но никакой лошади, похожей на гончую собаку, не увидели.
– С норовом у нас Депоша!
– оживляясь, хвастался Гришка.
– Я бате не говорил, но он меня три раза нес. Чуть не поубивались с ним вместе, правда! Как Депошу какой конь обгонит, так он прям себя забывает, самошечим становится. Пока не обгонит - никак ты его не удержишь. Самолюбивый он дуже! С карахтером! Норов у него такой. Я с ребятами купать его не езжу. Потому как боюсь - запалится конь по своей дурости.
Колька уже все обдумал. Как они с Сашкой и предполагали, у забора под тополями стояли лошади тех казаков, кто не участвовал в скачках. Кони лениво отмахивались хвостами от оводов, перебирали ногами и... вроде бы были смирными... Главное - успеть добежать до них, отвязать и вскочить в седла.
– Жди моего сигнала, - шепнул Колька Сашке, чтобы не услышал Гришка.
– Как скажу - мигом вниз и - к лошадям, понял?
Уши у Сашки побледнели. Вид у него был... совсем не геройский, синяк в полщеки, веснушки, рыжие вихры торчали во все стороны.
– Жаль, что Михейкин не с нами, - разжались наконец у него губы.
– Если б он...
– Если б да кабы, - передразнил его Колька, - то во рту выросли б грибы!.. Ты вроде Харитона, с катавасиями в голове. Слышал же, что Гаврила Охримович сказал? Ты вот лучше выполняй, что тебе говорят. Как скомандую - сразу вниз, понял?
Сашка кивнул, от решимости закусил губу. Колька в нем не сомневался. Уж что-что, а друга его трусом назвать нельзя.
– Шашки с дустом бросать буду я.
– Ага, - согласился Сашка.
– Ты только не спеши. Внизу и около коновязи закричали:
– Павло! Павло! Сотник едет!
На выгон из улицы вынесло всадника на черном коне в белых чулках. Конь шел боком, рысью, приплясывая: его сдерживали. Ворон выгибал дугой шею, оборачиваясь к всаднику, пытался схватить зубами его за колено.
На сотнике белоснежная черкеска с красными атласными отворотами на рукавах, папаха из седого каракуля, желтым блеском сияют погоны, головки газырей на груди, кинжал, ножны шашки сбоку.
– Вот это казак!
– Картина!
– Прям загляденье, ей пра!
Выехав на выгон, Павло отпустил повод - конь сорвался в галоп. Перед коновязью всадник вздернул его на дыбы, и Ворон, поджав передние ноги, встал свечой, заплясал на задних ногах, заржал.
– Здоровеньки булы, братцы-казаки!
– по-военному рявкнул Павло, вскидывая над головой руку с короткой плетью.
Братцы-казаки у коновязи нестройным хором ответили, а под тополями загалдели все враз.
– Что братцы?!
– закричал вновь Павло, перекрывая шум.- Начнем, а? Раструсим жирок?!
У коновязи лишь этого и ждали. Вскочив в седла, все поскакали к шелковице, останавливались там перед чертой на земле.
Хуторские ребятишки брызнули от коновязи к тополям. Ломая ветки, полезли на деревья.
Когда всадники собрались у черты, под шелковицей сухо щелкнул выстрел, и конная лавина сорвалась с места.
Иноходец сотника тотчас же вырвался вперед, легко перемахнул через первый забор из камыша, через другой, третий. Невесомо и легко перепрыгнул рвы, насыпи... А те, кто шел за ним, табуном навалились на забор, все смешалось, только пыль поднялась столбом. Раздались крики, визг лошадей.
Когда немного рассеялось, то видно стало, что забор упал. На земле бились кони. Запутавшись в стременах, барахтались казаки. Несколько лошадей, распустив по ветру хвосты и гривы, носились по полю, а вслед за ними незадачливые всадники.