Борись за меня
Шрифт:
Я улыбаюсь, думая о том, как ей это понравится.
Элли поворачивается ко мне.
— Позвонишь мне, если что-то изменится?
— Обязательно.
Она подходит ко мне и целует меня в щеку.
— По крайней мере, постарайся что-нибудь съесть. Ты ей не поможешь, если будешь обессилен.
Я ничего не говорю, потому что еда — это последнее, что меня волнует.
Проходит еще несколько часов, но ничего не меняется. Все, что я могу делать — это сидеть, ожидая любого движения, которого не происходит. Я наблюдаю за ней, думая, что, может быть,
Я откинулся в кресле, поражение заполнило мое тело и оставило конечности тяжелыми. Сегодня утром доктор объяснил нам со Сьеррой, что они собираются провести еще одну серию тестов, потому что это определенно ненормально.
Что-то не так, и они понятия не имеют, с чего начать.
Все в этой ситуации, начиная с момента моего приезда в Нью-Йорк и до настоящего момента, было сюрреалистичным и ненормальным. Мне нужно, чтобы Вселенная взяла себя в руки и навела порядок, пока я не сошел с ума, потому что я не знаю, выдержу ли я еще.
Мои братья звонят, но я не отвечаю, мне нечего сказать, я не могу снова и снова объяснять ситуацию.
Я закрываю глаза всего на секунду, так как тяжесть наваливается на меня. Я измучен, но не могу сдаться.
— Будешь ли ты любить меня вечно?
— Навеки вечные, — отвечаю я, когда Сидни лукаво улыбается мне и окунает пальцы ног в пруд.
— Хороший ответ.
Всего через несколько недель мы оба отправимся в колледж. Это было лето, которое никто из нас не забудет. После стольких неприятностей, которые я пережил, каждый момент с ней — это рай. Сидни — лучшее, что есть на свете.
— А ты? — спрашиваю я в ответ.
Сид пожимает плечами с блеском в глазах.
— Зависит от того, заслуживаешь ли ты этого.
Я хватаюсь за грудь и падаю на землю.
— Ты ранила меня.
Она бросается ко мне и закрывает руками мою рану, целуя меня.
— Никогда. Я бы спасла тебя.
— Ты уже спасла меня.
— Да?
Больше, чем она может знать. От одной ее улыбки становится легче дышать. Ее прикосновения успокаивают синяки и боль, нанесенные руками моего отца, а ее любовь напоминает мне, что в мире есть добро.
— Каждый день.
Сид лежит рядом со мной, и мы оба смотрим на летнее небо. Ее пальцы переплетаются с моими. Это простое прикосновение, но в нем чувствуется рай.
— Как ты думаешь, мы поженимся?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.
— Я знаю, что поженимся.
— Заведем детей?
— Если ты этого хочешь…
Голубые глаза Сид встречаются с моими.
— Я хочу иметь детей с тобой. Двух мальчиков и девочку.
— Ты оформляешь заказ? — я смеюсь.
— Нет, просто даю тебе понять, чего ожидать. Я хочу, чтобы нашего старшего сына звали Дикон.
Я закатываю глаза от этого имени.
— Почему бы тогда просто не назвать его Декланом?
— Потому что ты единственный Деклан, которого может полюбить мое сердце. Я хочу, чтобы его имя было близко к твоему, потому что он
— Ну и дела, — я смеюсь. — Спасибо за это. А что, если у нас будет девочка?
Сид двигает головой так, что она ложится мне на плечо.
— Бин.
Теперь я думаю, не переборщила ли она с солнцем.
— Ты хочешь назвать нашу дочь Бин? Ты ненавидишь, когда я тебя так называю.
Имя эволюционировало вместе с нами. Когда мы были детьми, она все время прыгала, поэтому Джимми называл ее прыгающим бобом. Это ее раздражало, поэтому, естественно, я называл ее также, чтобы помучить, как это делают восьмилетние мальчишки. Потом, когда ей было лет двенадцать, она стала выше большинства девочек и плоской, поэтому Шон, как придурок, сказал ей, что она похожа на стручковую фасоль. В конце концов, она просто стала моей фасолью. Всегда меняется, превращаясь в нечто более прекрасное, чем предыдущая версия, и это закрепилось.
Она до сих пор ненавидит это.
— Но тебе это нравится.
— Ну, я люблю тебя.
Она чуть приподнимает подбородок, на ее губах играет дьявольская ухмылка.
— И ты полюбишь нашу фасоль.
От какого-то шума я просыпаюсь, и сон исчезает, когда я вижу, что она мне не улыбается. В палату входит медсестра, на ее лице появляется мягкая улыбка, когда она видит, что я проснулся. Это та же самая медсетра, что и прошлой ночью. Ее зовут Софи.
— Как поживает наша пациентка? Есть изменения?
— Нет. Я ненадолго отключился?
Она кивает.
— Я пришла проведать ее около двух часов назад, а вы уже спали. Вы, должно быть, устали.
Черт. Что, если она пошевелилась? Что, если я что-то пропустил? Я придвигаюсь ближе к ней, касаюсь ее лица, но она не шевелится.
— Я устал, но я очень волнуюсь.
— Я понимаю. Мы делаем все, что в наших силах.
Все, кроме выяснения, почему, черт возьми, она не просыпается. Я изо всех сил стараюсь сохранять терпение, но с каждым часом моя надежда уменьшается. Если бы мы знали, в чем дело… если бы мы могли это исправить… тогда мне было бы легче. Эта беспомощность убивает меня.
— Если бы она только проснулась…
— Я давно работаю медсестрой, и для меня это всегда загадка… — она проверяет мешки с жидкостями, а затем мониторы. — Тело иногда не реагирует, когда сердце и разум реагируют. Продолжайте говорить с ней, — призывает она.
— Пусть ее душа услышит все, что вы хотите сказать, и посмотрим, сможет ли она заставить свое тело откликнуться. Я вернусь через час, — Софи похлопывает меня по плечу и оставляет нас наедине.
Я говорил, кажется, целую вечность, но мне еще так много нужно сказать, поэтому я перебираюсь на край ее кровати. Она так прекрасна. Даже в таком виде у меня перехватывает дыхание. Я поднимаю руку и провожу пальцами по ее щеке, ее нежная кожа напоминает мне о том, какая она хрупкая. Я провожу большим пальцем по ее губам, и мне приходится сдерживать слезы, которые грозят захлестнуть меня.