Босиком до неба
Шрифт:
– Ну-ну, бегайте пока.
В доме было прохладно и чисто прибрано. Галима вошла после трёхминутного отсутствия. Она успела надеть на голову новый платок с арабской росписью из золотистой ткани с зелёными узорами. Невзирая на годы, она была красива, её стать и умение держать себя очаровывали взгляд.
– Помогу приготовить тебе мяса, неси нож поострее, – сказал Мурад при её появлении.
Мать молча принесла ему нож. Галима никого в жизни не боялась, единственный человек, при котором она испытывала страх, был отец. Её ладони стали мокрыми от холодного
– Курбан, зачем ты ему наливаешь, что не видишь, он совсем не умеет пить, – говорила Галима ослабшим голосом.
– Он достаточно взрослый мужчина, чтобы самому знать, что для него лучше и как себя вести.
В Курбане она не увидела и тени поддержки в своих замечаниях.
– Я не знал, что у него есть мать, теперь вижу Вас и могу заверить, постараюсь сделать всё, чтобы он не причинил Вам зло.
– Да, вина моя есть, что он вырос без должной опеки, но Курбан, у него какие-то неприятности, и если нужны деньги, то я помогу.
– Хватит причитать, он пришёл к Вам, значит, сердце его привело в этот дом…
Галима читала молитву и смотрела в сторону.
Пришла сводная сестра Мурада и поздоровалась с ним. После, увидев его пьяные глаза, поскорее прошла в дом к матери. Мурад всегда хотел чувствовать себя хозяином в доме матери. Он не знал этого счастья и сейчас хотел неумело воплотить свои порывы. Ему нужно было в детстве её внимание, а сейчас он смотрел на Галиму как на женщину, родившую его, но совсем чужую. На душе был лёд при мыслях о ней.
Он зарезал трёх самых крупных куриц, умышленно демонстрируя своё право на блага этого дома. Небрежно бросил тушки обезглавленных птиц в таз перед матерью. Галима с сестрёнкой начали ощипывать мясо птицы.
– Принеси нам вина, видишь, мы навеселе с верным другом.
Слова Мурада рвали на части сердце женщины.
– Ни за что со своей руки не налью спиртного, – решила она.
После агрессивного повтора требований, сестра принесла вина и закуску, подчиняясь требованиям Мурада. Курбан молчал, было невозможно перечить Мураду, так что всё происходило по желаниям Мурада.
Два дня они провели в этом доме. Галима гостеприимно обслуживала их едой, а вино подносила сестрёнка. Ни на минутку не могла уснуть Галима за эти дни. Страшней участи нет, чем боязнь матери своего сына. Они в детстве с сестрой Захрой всегда боялись, когда выпивал отец, и сейчас она с новой силой пугалась этого состояния в сыне Мураде. Боль её сердца этот мальчик, но объясниться с ним она никогда не сможет. Как изложить логику человеку, которого оставила в младенческом возрасте? Этот механизм взаимоотношений сломан окончательно, и Галима это знала.
Мурад вёл себя хозяином и заносчиво требовал подношений. Мир замкнулся в кругу этого дома. Курбан видел, что напряжение нарастает, и друг не выходит из состояния скрытой агрессии. Стало понятно, что
– Здесь не безопасно находиться, через селение много движений идёт, и не хотелось бы, чтобы ты столкнулся с милицией.
Постепенно Курбану удалось убедить Мурада ехать в горы, где безопасней, и он заметил облегчение на лицах родственниц Мурада.
Уезжая, Мурад обратился к сестрёнке со словами:
– Найди себе достойного мужа и живи ради него и детей.
– У меня есть жених, – смущённо ответила она.
– Что скажешь на прощание мне? – обратился он к матери.
– Береги себя, будь осторожен, дед Хасан знает, как тебе лучше поступать в этих обстоятельствах, с ним говори.
При упоминании деда, спесь сошла на нет, и Мурад спокойно сказал:
– До свидания, я ещё появлюсь.
Мать вся побледнела при его словах. Это было сказано с такой интонацией, что он обозначал своё право на присутствие в её доме навсегда.
Друзья направились пешком вверх в селение. С каждым шагом становилось легче и безмятежней. Во время гостевых дней в доме Галимы все были скованны, и общей тёплой атмосферы не возникло вообще. Сейчас, идя по каменистой дороге, высвобождалось восприятие друзей, жизнь сияла всеми красками. Остановились у родника перед подъёмом и вдоволь напились. Вода насыщала всё тело силой, вкус её сытный в блаженстве расходился по нутру. Мурад, набрав холодной воды в ладонь, брызнул на Курбана, который был погружён в тяжёлые размышления. Этот неожиданный приём заставил его выскочить из умственного труда разума. Смеялись как мальчишки и всю оставшуюся дорогу прошли на одном дыхании, беспечно говоря на отвлечённые темы.
Дед Хасан встретил Мурада, заключив в крепкие объятия. В этом жесте было многое: будто не виделись долгие годы и в тоже время как если бы не расставались вовсе. Курбан чувствовал себя в своей тарелке, всё было просто и понятно. Дед Хасан создавал обстановку простоты в общении, говорил приветливо. Умение выстраивать диалог в приемлемых тонах и на нужные темы – это качество преимущественно отличало его от других горцев его лет.
– Опохмелиться не желаешь? – по-русски сказал дед с прищуром улыбающихся глаз.
Мурад среагировал:
– Что мы пьяницы что ли, опохмеляться?
– Погостил ты у Галимы, своей мамаши, и говорят, выпили такое количество, как взвод солдат. Несёшь много, да проку в том нет, – в словах Хасана был явный подтекст.
Мурад восхищался этим человеком, не выходя далеко за пределы дома, знает всё о тех, кто ему не безразличен, всегда осведомлён.
– Ладно, не напрягайся, иди, развейся по селению, а мы с Курбаном поговорим о новостях в районе.
Намёк был понят и Мурад направился за пределы двора дома. Поздоровался сельчанин, погоняющий повозку с нагруженным сеном: