Бой с тенью
Шрифт:
— В таком случае я не знаю, — Соловьев прикрыл глаза.
— Я могу, — тихо предложила Вера.
Андрей открыл один глаз и удивленно покосился на девушку.
— Я понимаю, что ты меня совсем не знаешь, что я женщина… Но я справлюсь, вот увидишь.
Соловьев перевел взгляд на Сноровского, и тот кивнул.
— Не «тунгусов» же к этому делу привлекать… Хотя вон Дохлый тоже не прочь пофилософствовать на тему всяких там Проклятий.
— Дохлый мне самому нужен, — отрезал Безносов. — Вы у нас аналитики, вот вы и разбирайтесь…
— Сеня, это же серьезное
— Лучше женщин с принципиальными вопросами никто не справляется. Они их не рассусоливают, а сразу ставят ребром. Тронул за коленку — веди в загс. Так что не волнуйся, пан Иван, судьба мира в надежных руках. Так, Вера?
Она вместо ответа с осуждением покачала головой и наклонилась к Соловьеву:
— Ты знаешь, как это сделать?
— Нет, — он с трудом сфокусировал взгляд на ее лице. — Но я попытаюсь… Только если тебя стошнит, то постарайся сделать это в сторону…
— Шутишь, значит, выживешь, — вспомнила Вера слова Пашкова.
— Я отдам тебе все, что знал, видел и слышал. Все знания и опыт, а ты уж сама решишь, как с ними поступить. Надеюсь, среди всего этого хлама окажется и сигнал, который разбудил во мне этот проклятый талант… Поцелуй меня…
— Зачем? — девушка отпрянула.
— Так надо! — строго прошептал Андрей. — Не спорь.
Она наклонилась и прикоснулась к его щеке, но Соловьев чуть повернул голову, и поцелуй получился настоящим, в губы. Долгим и приятным. Вера быстро поняла, что целоваться было необязательно, но отступить уже не могла.
В ее сознании начала раскручиваться растущая с каждой секундой спираль из незнакомых ощущений, чужого опыта и спрессованной в упругие сгустки информации. Образы, мысли и переживания тысяч людей заполнили ее разум. Бурлящими потоками полились чувства и эмоции. Накатили и отхлынули волны смешанных, сумбурных воспоминаний. Вера тонула в океане чужих слез, радостей и желаний. Они переполняли ее, мучили, жгли, терзали, окатывали ледяной водой и снова обжигали… Время остановилось, а пространство исчезло. Вера была всем и ничем. Многотысячной толпой и одиноким путником, существом и пустотой, тяжелым зарядом из миллионов мыслей и легковесным, праздным пустословием. Где-то вдали, в бесконечности пустоты, зажглась едва различимая искра. Вера невольно протянула к ней руки и услышала мелодичный сигнал. Словно где-то рядом зазвенели в унисон сотни колокольчиков…
Вера открыла глаза и отстранилась от Соловьева. В нем еще теплилась жизнь, но сознание уже угасало. Девушка обвела взглядом стоящих вокруг людей и проникла в их мысли. Практически все они думали об одном.
«Да, получилось, — ответила им она. — Даже лучше, чем задумывали».
«Как это?» — удивился Сноровский.
«Я смогу объединить всех, даже тех, кого не увижу, быть может, никогда, тех, кто живет за тридевять земель…»
«Вот только обрадуются ли они? — с сомнением подумал Безносов. — Это будет посильнее „ноября“ и всяких там глупостей вроде Сети».
«Главное, что это убивает Тень, — ответила Вера. — Все остальное не важно».
«Хорошо,
«А как же черные воины? Они же ушли!»
«А это не показатель. История с балахонами покрыта мраком. Пришли молча, пригнали нас в нужную точку тоже молча, ушли вообще бесшумно. Это можно понимать как угодно. Да и вообще, кому известно, кто они такие? От их рук, между прочим, тоже много народу полегло».
«Соловьев им верил».
«Соловьев много кому верил. И что из этого получилось?»
«Предлагаю выход, — вмешался Сноровский. — Давайте посмотрим, как там наверху? Если лучше, значит, права Вера, если нет, тогда…»
«Пошли, — согласился Безносов. — Все наверх!»
Он откашлялся и повторил приказ вслух:
— Все наверх, только аккуратно!
Наверху было не лучше и не хуже. Разгромленную улицу переполнял какой-то пришибленный народ и растерянные солдаты. Никто не дрался, не скандалил, но никаких «братаний» или восторженных шествий тоже не наблюдалось. Люди прятали глаза и отворачивались, суетливо пытались заняться какими-нибудь отвлеченными делами или просто торопливо уходили куда-нибудь подальше. А некоторые пребывали в шоке. Они смотрели по сторонам, словно вот только что родились и пока не научились ни говорить, ни ходить, ни вообще жить в этом загадочном мире.
Возглавляемые Безносовым «тунгусы» опустили оружие и вышли на середину улицы. Их тут же окружили какие-то гражданские, милиционеры, солдаты, но диалог у них никак не клеился. На все вопросы воины отвечали мгновенно, иногда даже раньше, чем эти вопросы задавались, и предельно честно. К такому способу общения были готовы далеко не все. В конце концов где-то поблизости завязалась короткая потасовка, и одного из милиционеров сбили с ног его же товарищи. Заковав его в наручники, они переглянулись и многозначительно хмыкнули.
— Все, труба преступности, — хохотнул Дохлый.
— Ага, — стоявший рядом Панкрат ухмыльнулся. — Завтра утром проснешься, а в газетах уже восемь новых законов… Мысли не читать, в душу не плевать, виновных найти и наказать…
— Устанут искать. Вернее — ловить. Все же замыслы и планы будут как на ладони. Только захотят оцепить, положим, подвал, — снайпер указал большим пальцем за плечо, — а там все уже в курсе…
Вера в сопровождении Бондаря и Куриловича стояла у входа в подвал и сосредоточенно рассматривала толпу. Было заметно, что ей тяжело, но сдаваться она не собирается.
В этот момент, вывернув откуда-то из-за угла, к подвалу подъехал черный микроавтобус с синей «мигалкой». Развернувшись и потеснив при этом «аналитиков», он сдал к двери в подземелье задом, и из него выпрыгнули бодрые санитары с брезентовыми носилками.
— Где больной? — деловито осведомился один из медиков.
— Внизу, — ответил ему Курилович, окинув машину подозрительным взглядом. — А вы быстро… Кто вас вызвал?
— Мне фамилии некогда было узнавать, — буркнул медик. — Я «Скорая помощь», а не горсправка. Перелом основания черепа у вас, или нам ехать обратно?