Боярин
Шрифт:
Фишер вновь повернулся к гостям и развел руками.
– Скоты. Понимают только язык палки. Ленивые уроды. И упрямые. Предпочитают сдохнуть, чем пахать в полную силу. Ну, Иван, пойдем, что ли, бабахнем за встречу по маленькой?
– Мы спешим… Вондра…
– Старый пердун твой Вондра. Подождет. Пойдем-пойдем. Кровно обидишь. Фрида приготовила отличное пойло. Веришь, от крепости этого ликерчика глаза на лоб лезут. Он просто так и нашептывает на ухо «Выпей меня!».
– Ну, если глаза, если нашептывает… Если на лоб, – Иван пожал плечами. – Пойдем, Георгий. Давно пора перекусить.
Они
Фрида шла впереди. Сделав очередную затяжку, она остановилась и ни с того, ни с его хлестнула кнутом по спине ближайшего чела. Тот уронил камень, который собирался укладывать, резко выпрямился и смерил Фриду испепеляющим взглядом. Это был статный красавец, как сказали бы в прежние времена, кавказской наружности. Ростом с Ивана он имел более спортивную и точеную фигуру, чем поставщик и лицо древнеримского гладиатора. Многочисленные белые полосы на спине, груди говорили о том, что с плеткой и палкой он знаком далеко не шапочно.
– Че уставился?! – расхохоталась Фрида, каркающим смехом вороны. – Ведь убил бы меня, если бы смог? Правда? Убил бы? Знаю-знаю. Да только руки коротки. Ты мне нравишься. Работай, падла!
Чел поднял свой камень и занялся делом теперь уже с новой раной на спине. Фрида же, пройдя несколько шагов, обратилась к Фишеру:
– Как тебе этот красавчик?
– Неплох. Просто Ап… Этот… Ну, как его… Апло…
– Аполлон, дурачок.
– Точно. Хорош.
– А если и между ног у него все так же отлично, я бы не отказалась, что этот чел засадил мне по самое не могу, – Фрида осклабилась. – Ну, а я попробовала бы на вкус то, что вытекает из его шланга.
– Стерва! – с улыбкой вздохнул Фишер. – Ну и стерва же ты, Фрида!
– Так ты не прочь, если сегодня ночью я слегка порезвлюсь с этим Аполлоном?
– Да хоть с десятком!
– А это идея. Десяток – сильно сказано, но если мне все дыры вопрут пятеро таких жеребцов… Надо как-нибудь попробовать, – Фрида, никого не стесняясь, провела ладонью себе по промежности и мечтательно улыбнулась. – Да-да… Во все дыры, чтоб воздуху не было куда выйти!
– Заткнись! – буркнул Фишер. – А вы, ребята, не удивляйтесь. Ревновать к челам – глупо. Они ведь не люди, и не животные.
Мальцев улыбнулся. Его, конечно, шокировала распущенность Фриды и свобода нравов, царивших у русов, но вопиющая непосредственность плоскогрудой сучки была достойна восхищения. Что касается высказывания о людях и животных, то ничего нового Фишер не придумал – наци всегда были сторонниками этой теории.
Фишер привел гостей к большой, очищенной от пальм поляне. В центре ее стояли три, сооруженные из бревен, навеса странной конструкции. Странность заключалась в том, что навесы стояли на пальмовых пнях, как на сваях и, благодаря этому поднимались над землей на целый метр. Плоские крыши навесов покрывали несколько рядов пальмовых листьев.
Один навес, площадью в добрых полсотни квадратных метров, был открыт и предназначался для надсмотрщиков, второй, размером еще больше, имел стены-решетки, мастерски сделанные из пальмовых стволов и дверь, которая запиралась тяжелым засовом снаружи.
В это здание, как догадался Георгий, помещали на ночь челов. Третий навес, судя по перилам, со следами потертостей и горам обглоданных костей на полу, предназначался для сторожевых собак-монстров.
Последним сооружением на поляне был ряд деревянных клеток, установленных на высоких подпорках и очень похожих на тех, в которых держат кроликов. Только вместо кроликов там были собаки. Поначалу Мальцев решил, что это щенки голоногих питбулей, но быстро понял, что ошибся – эти собаки походили скорее на безобидных дворняг и особой нужды держать их в клетках не было.
Бревенчатый пол элитного навеса был устелен шкурами животных, а по центру его из камней было сложено пять очагов. В одном из них полыхал огонь, а рус, сидя на корточках, поворачивал деревянный вертел. Насаженная на него туша небольшого животного уже прожарилась. Капли жира, падая на раскаленные камни, распространяли вокруг аппетитный запах. Рядом, на выдолбленном из дерева овальном блюде лежала горка мохнатых кокосов, с уже проделанными в скорлупе дырами.
Все было бы чудесно, если бы не острый запах. Очень знакомый. Скорее всего, он исходил от шкур. Георгий решил, что шкуры недостаточно хорошо выделаны и перестал принюхиваться.
Фишер первым, скрестив ноги, уселся у горящего очага, махнул подчиненному, чтобы тот заканчивал с кулинарией. Рус-повар тут же убрался восвояси.
– Фрида, девочка, тащи сюда ликерчик. Умаялся я, ох умаялся. Чертова работа…
– Сам бы тащил! – Фрида все-таки, прошла в дальний угол навеса и принесла вместительный кожаный бурдюк. – На, подавись!
– Вообще-то она – лапочка, – Фишер разливая свой ликерчик в глиняные кружки, продолжал оправдывать подругу. – И характер у нее – ангельский. Но если обкурится… Завязывала бы с дурью, Фрида!
– Да пошел ты!
– Вот видите. Я же говорил. Своенравная. За что и люблю. Ну, махнули!
Георгий поднес кружку ко рту. В нос ударил запах кокоса. По цвету и консистенции напиток действительно выглядел, как ликер. Что касается кружки, то она не принадлежала к лучшим образцам гончарного искусства. Сделана была грубо, наспех, а обжиг на огне оставил на коричневой поверхности темные пятна.
Мальцев дождался, пока Иван опорожнит свою кружку и лишь после этого глотнул ликера. Сладкий, крепкий и поразительно вкусный напиток, обжег горло, скатился по пищеводу и взорвался в желудке, обдав его стены мягкой, теплой волной.
Приятное ощущение смыла яркая вспышка, заставившая исчезнуть навес, костер, руса и поставщика. Вместо грубой глиняной кружки, Георгий сжимал пальцами ножку стеклянного бокала, наполненного желтой жидкостью. Перед ним был стол с нехитрой закуской – открытая банка рыбных консервов, пара яблок, тарелка с маринованными помидорами и нарезанная на газете колбаса.
Напротив Георгия стояли двое. Парни лет двадцати в футболках и джинсах. Солнечный свет проникал в комнату через окна, на которых не было занавесок.