Бояться поздно
Шрифт:
Среди неподдавшихся или забракованных загадок особенно милы сердцу Али были три: почему женские туалеты в общественных местах не делают обширнее мужских, за счет чего выживают газетные киоски и почему сразу четыре торговые сети одновременно и довольно безумно изменили схему выкладки продуктов? Группа решила на них не зацикливаться, а получать удовольствие от остальных, возвращаясь к загвоздкам, лишь если сверкнет какая удачная идея. На самом деле каждый возвращался к ним неоднократно и без особых идей: а вдруг повезет, как сказал бы папа, на шару. Не везло. Но было в этом свое
Аля поняла, какое это удовольствие, по перепевам неочевидцев и неучастников, и ринулась окучивать Алису, едва та проболталась, что включена в чатик. Изумления были достойны сразу несколько фактов: само по себе просачивание Алисы в группу — мало ли, что ходила на японский с Тинатин, — ее партизанское молчание в течение полутора месяцев, не поддающееся объяснению с учетом плотности коммуникации подруг и неумения Алисы молчать, скрывать и отказывать Але, — ну и чугунная стойкость под атаками Али. Осада продолжалась еще полтора месяца, а пала крепость внезапно, когда Аля уже смирилась с тем, что «если даже Алису взяли» — ни разу не фактор.
Вступительным взносом Али стала интересная загадка. Это было немножко нечестно: первые-то подписчики, в том числе наверняка Карим и, скорее всего, Алина с Марком, никаких взносов не изыскивали. Но жаловаться было некому, да и глупо: Але страшно хотелось поделиться загадкой про одинаковые объявления. Вероятное объяснение которой она нащупала и не сомневалась, что справится с разгадкой первой.
Примерно так и случилось — правда, отгадка оказалась другой, и натолкнула на нее Тинатин. Но это было не так обидно: Тинатин, считай, королева-мать. А итоговый ответ, с которым согласились все, первой дала Аля.
Благодаря ему она закрепилась в группе. И благодаря ему, получается, застряла навсегда.
3. Нескольких правильных отгадок не бывает
Книжным сыщикам хорошо: они умеют находить преступника, не общаясь с подозреваемыми. Просто составляют в голове картинку со множеством персонажей — не плоскую, а объемную, как детская мозаика, толстый пазл или дорожные шахматы, — и смотрят на нее с разных сторон, слегка покачивая. Кто выпадает из квадратика, в котором должен, по собственным словам и заверениям соседей, находиться, тот и есть преступник.
Так в книжках — и нигде больше. Методика не срабатывала даже в фильмах, сериалах и играх. Чего уж говорить про жизнь. В ней никогда не бывает заботливо припрятанных улик, логически непротиворечивых мотивов и злодеев, которых выдают бегающие глаза, заграничный акцент и загар не по сезону. Бывают люди, много людей, каждый из которых ничего не видел или видел, но забыл, перепутал, не хочет говорить — и не говорит или говорит ерунду. Необязательно, чтобы скрыть или запутать — иногда из вредности, от лишней старательности или из-за такого вот устройства памяти. И надо побеседовать с каждым, иногда по нескольку раз, чтобы выдернуть из месива постороннего, забытого, неувиденного и придуманного подлинные кусочки, которые можно сложить в понятную картину. Если повезет.
Настоящие сыщики, насколько знала Аля, только тем и занимаются, что бесконечно
А у Али не вагон. У нее целая электричка.
Аля решила сосредоточиться на поисках подозрительного. Подозрительным, если задуматься, было более-менее всё, но эти месяцы научили Алю, что нескольких правильных отгадок не бывает. У нормальной загадки отгадка одна — она же, скорее всего, и причина, завязавшая эту гадскую петлю. Ее и надо искать. Начав с узла, которым петля связала два главных предмета — группу и игру. Игра стала поводом для приезда группы. Понять бы еще, что из этого важнее — игра, группа, один из ее участников или, допустим, одна из загадок.
А это глупый вопрос, между прочим. Неважного не бывает. Ты бежишь на экзамен, он главное, а остальное, получается, неважно. Неважно, как ты одета и обута, во сколько вышла, что ела, выспалась ли, но любая из этих неважностей не позволит тебе сдать экзамен. И часы в ноуте неважны, и дурацкий чемодан, гремящий колесами, и то, что ты глаза не накрасила, отчего чувствуешь себя как с дыркой на видном месте. И Марк, давайте уж согласимся с этим, пока не поздно, точно неважен. Поздно.
Я не готова бесконечно расспрашивать всех подряд, подумала Аля с отчаянием, меня один Марк за пять минут до смерти заговорит, натурально, кровь хлынет из глаз и ушей.
— Скучаешь? — спросил Марк.
Он утомлял первым же словом, он умудрялся дергаться во все стороны, не сходя с места, сочетать просительное выражение лица с надменной улыбочкой и сверлить Алю глазами, одновременно косясь во все стороны, он был безнадежно мелким при росте, вдвое превосходившем Алин, и безнадежнейше глупым — при этом самым башковитым участником чатика.
— Без тебя — всегда, — сказала Аля и хлопнула по скамье. — Падай.
Марк немедленно плюхнулся рядом и спросил:
— Принципиально не танцуешь?
Общение с ним обрекало на трату времени, тупее которой был только отказ от общения.
Чтобы нарисовать ясную картину, нужно взять только тех людей, которые могут знать существенные подробности, и выдавить из них ответы на самые важные вопросы.
— Не за тем приехала, — ответила Аля, подумав.
Какие вопросы важные, она представляла себе смутно. Ей хотелось не формулировать вопросы и размышлять над ответами, а схватить всех, до кого дотянется, за ворот, прямо одной кучей, и трясти, нечленораздельно вопя, пока у них бошки не поотрываются — ну или пока кто-то из них, да хоть и все вместе, не признается, что это за фигня вокруг и как из нее выпрыгнуть. Но не было у Али для этого ни сил, ни подходящей глотки, ни рук необходимого размера — и не было, кстати, уверенности, что такие методы работают.