Божественная комедия (илл. Доре)

Алигьери Данте

103

То — первый круг тюрьмы неозаренной,Где речь нередко о горе звучит,Семьей кормилиц наших населенной. *

106

Там с нами Антифонт и Еврипид,Там встретишь Симонида, Агафона * И многих, кто меж греков знаменит.

109

873

О горе — Парнасе, где обитают музы, кормилицы поэтов.

874

Антифонт,

Еврипид, Агафон — древнегреческие трагики; Симонид — лирик.

Там из тобой воспетых — Антигона,Аргейя, Деифила, и скорбямВерна Йемена, как во время оно;

112

Там дочь Тиресия, Фетида там,И Дейдамия с сестрами своими,И Лангию открывшая царям». *

115

Уже беседа смолкла между ними,И кругозор их был опять широк,Не сжатый больше стенами крутыми,

875

Там из тобой воспетых… — Вергилий называет героинь Стациевых поэм. Антигона — дочь Эдипа и Иокасты, сестра Этеокла и Полиника (см. прим. 55-56). Аргейя — жена Полиника. Деифила (или Деипила) — жена Тидея (см. прим. А., XXXII, 130-131) и мать Диомеда (А., XXVI, 56 и прим.). Йемена — сестра Антигоны. Дочь Тиресия (А., XX, 40) — Манто. Так как Стаций не упоминает других дочерей Тиресия, то здесь Данте впадает в противоречие с самим собою, потому что в «Аде» (А., XX, 55) он помещает Манто не в Лимб, а в ров прорицателей. Фетида — нереида, мать Ахилла. Дейдамия с сестрами своими — дочери царя Ликомеда (см. прим. А., XXVI, 61-62). Лангию открывшая царям («Фиваида», IV, 716-V, 753) — Гипсипила (см. прим. А., XVIII, 83-96). Проданная немейскому царю Ликургу, она нянчила его сына Офельта. Однажды, взявшись проводить к источнику Лангии семерых царей, ополчившихся против Фив, она покинула Офельта в лесу, и он погиб. Ликург хотел убить Гипсипилу, но в этот миг ее сыновья, прибывшие с Лемноса, узнали ее и бросились ей в объятия (Ч., XXVI, 94-95).

118

И четверо служанок дня свой срокИсполнило, и пятая вздымала,Над дышлом стоя, кверху жгучий рог, *

121

Когда мой вождь: «По мне бы, надлежалоКнаруже правым двигаться плечом,Как мы сходили с самого начала».

124

Здесь нам обычай стал поводырем;И так как был согласен дух высокий,Мы этим и направились путем.

876

Четверо служанок дня, то есть первые четыре часа (ср. Ч., XII, 80…81), исполнили свой срок, и уже пятая (одиннадцатый час пополуночи) стоит над дышлом солнечной колесницы, «жгучий рог» которого вздымается все выше.

127

Они пошли вперед; я, одинокий,Вослед; и слушал разговор певцов,Дававший мне поэзии уроки.

130

Но вскоре сладостные звуки словПрервало древо, заградив дорогу,Пленительное запахом плодов.

133

Как ель все уже кверху понемногу,Так это — книзу, так что взлезть нельзяХотя бы даже к нижнему отрогу.

136

С той стороны, где замкнута стезя,Со скал спадала блещущая влагаИ растекалась, по листам скользя.

139

Поэты стали в расстоянье шага;И некий голос, средь листвы незрим,Воскликнул: «Вам запретно это благо!» *

142

И

вновь: «Мария не устам своим,За вас просящим, послужить желала,А лишь тому, чтоб вышел пир честным. *

877

«Вам запретно это благо!» — Эти слова обращены к душам чревоугодников.

878

На браке в Кане Галилейской, заботясь о вине, Мария заботилась о гостях, а не о себе (ср. Ч., XIII, 29).

145

У римлянок напитка не бывалоИного, чем вода; и ДаниилПрезрел еду, и мудрость в нем мужала.

148

Начальный век, как золото, светил,И голод желудями услаждался,И нектар жажде каждый ключ струил.

151

Акридами и медом насыщалсяСреди пустынь креститель Иоанн;А как велик и славен он остался,

154

Тому залог в Евангелии дан».

Песнь двадцать третья

Круг шестой (продолжение)

1

Я устремлял глаза в густые чащиЗеленых листьев, как иной ловец,Из-за пичужек жизнь свою губящий,

4

Но тот, кто был мне больше, чем отец,Промолвил: «Сын, пора идти; нам надоПолезней тратить время под конец».

7

Мой взгляд — и шаг ничуть не позже взгляда —Вслед мудрецам я обратил тотчас,И мне в пути их речь была отрада.

10

Вдруг плач и пенье донеслись до нас, —«Labia mea, Domine», * — рождаяИ наслажденье, и печаль зараз.

13

«Отец, что это?» — молвил я, внимая.И он: «Быть может, тени там идут,Земного долга узел разрешая».

16

Как странники задумчиво бредутИ, на пути настигнув проходящих,Оглянут незнакомцев и не ждут,

879

«Labia mea, Domine» (лат.) — «Уста мои, господи [отверзи…]».

19

Так, обгоняя нас, не столь спешащих,Оглядывала нас со стороныТолпа теней, смиренных и молчащих.

22

Глаза их были впалы и темны,Бескровны лица, и так скудно тело,Что кости были с кожей сращены.

25

Не думаю, чтоб ссохся так всецелоСам Эрисихтон, даже досягнув,Голодный, до страшнейшего предела. *

880

Эрисихтон срубил дуб Цереры, за что богиня наслала на него такой неутолимый голод, что, продав ради пищи все, даже родную дочь, он начал есть собственное тело (Метам., VIII, 739-878).