Божья кара
Шрифт:
И каземат, куда убийца, насильник и кровавый маньяк сам, собственными ножками притопал, тоже отличался надежностью и, хочется верить, долговечностью. А почему ему и не быть долговечным, почему не быть долговечным тому же Славе Ложко, в прошлом чемпиону города Днепродзержинска по боксу и обладателю лучшей мужской фигуры в том же городе Днепродзержинске! Название этого города химиков и металлургов не слишком благозвучное, но это не главное. А главное в том, что этот город обладает единственным в мире музеем Славы Ложко!
Да, ребята, да!
В этом городе живут благодарные днепродзержинцы, которые чтут своего земляка, воздают должное его мужеству, литературному дару и готовности всегда
А у меня есть такой друг, и зовут его Слава Ложко.
Слава, может, хватит о тебе? Чувствую, что хватит. Ты задержал преступника, сделал это изящно и неотвратимо – честь тебе и хвала. Уверен, что в музее города Днепродзержинска этому событию будет посвящен стенд и твое мужественное лицо на цветной фотографии убедит многочисленных посетителей, что ты как раз тот человек, который мог совершить подобное и совершил.
Все.
Роман неудержимо близится к завершению, а нам еще предстоит принять участие в судьбах людей, которые этого заслужили. Может быть, мои герои вели себя не лучшим образом, наверняка найдутся люди, которые упрекнут их в безнравственности, в слишком уж легкомысленном поведении, а то и в пьянстве. Но не забывайте: действие происходит в Коктебеле, а это многое объясняет и многих во многом оправдывает. Простим их, все-таки они достойны доброго к себе отношения, поскольку обладают главным человеческим достоинством – они искренни и бескорыстны. У них щедрые души, и они легко расстаются с деньгами, которые иногда у них совершенно непостижимым образом заводятся и так же исчезают.
Знаю, о чем пишу, по себе знаю. И вообще, все, что здесь происходит, знаю по себе. И едва затянувшиеся шрамы на собственной шкуре не дают мне обо всем этом забыть.
А маньяк – ладно, пропади он пропадом... Маньяк – всего лишь повод.
Так вот Наташа...
Действие этого повествования по продолжительности составляет, может быть, неделю, ну, две, вряд ли больше. И те несколько дней, которые Наташа провела в посудомоечной подсобке ресторана в обществе тети Нюры, женщины суровой, разочарованной и, да простится мне, неухоженной, эти несколько дней заставили ее взглянуть на Коктебель, на море, да и на себя, главное – на себя, по-новому. Заставили взглянуть на окружающую действительность взглядом трезвым и даже безжалостным. И те коктебельские радости, которые до сих пор тешили ее душу и тело... не то чтобы ей приелись, не то чтобы она в них разочаровалась или, упаси боже, отреклась от них...
Ничуть.
Но их ценность в ее сознании, в ее понимании упала. И безудержного, безоглядного стремления к коктебельским соблазнам, проснувшись однажды утром, она в себе не обнаружила.
Вот не обнаружила.
Может быть, последнее время их было многовато? Может быть, не все они оказывались той чистоты и искренности, которые грезились и к которым молчаливо, укоризненно и настойчиво призывал ее Александр Степанович Грин? Он даже решился однажды лунной ночью появиться перед ней и напомнить о ее совсем недавних мечтаниях, иллюзиях, заблуждениях...
Напомнил... И что? Да ничего.
Так вот, посудомоечная...
Все было как обычно – тетя Нюра, полыхая жаром своего обильного тела, грохотала посудой, Наташа, так уж у них сложилось, была на подхвате, Амок наблюдал за вечерней ресторанной жизнью со скамейки на набережной – открытая веранда позволяла видеть весь зал, до самого дальнего столика.
И вдруг в зале появилась Наташа. Она была в белом переднике и полотенцем вытирала руки – видимо, кто-то вызвал ее из посудомоечной. Официантка показала ей в сторону столика, за которым, помимо прочих, сидел и хозяин ресторана Игорек.
Амок сразу насторожился, поднялся со своей скамейки и подошел вплотную к веранде ресторана. Из-за столика, на который указала официантка, уже махали пьяными своими руками румяные гости, приглашая Наташу подойти к ним. Она некоторое время стояла неподвижно, склонив голову к плечу, – поза раздумчивая и как бы колеблющаяся. Тогда Игорек сам поднялся и предложил подойти поближе. Наташа сунула полотенце пробегающей мимо официантке, подошла к столику и остановилась, не присаживаясь.
И тут Амок увидел – за столом, кроме Игорька, еще нескольких мужичков, сидел Зэк. Тот самый. Вчера, когда Амок по совету Славы побежал на нудистский пляж, он не нашел там ни Наташи, ни Зэка. Но твердая установка Славы – набить ему морду, хотя бы набить морду, просто набить морду – жила в нем и требовала выхода. А те несколько слов, которые добавил Слава, говоря о Зэке, вообще сняли зловещую ауру неприкосновенности, которой тот окружил себя. Как бы там ни было, Амок в этот вечер не чувствовал ни робости, ни опаски.
И тут он увидел, что Зэк, подтащив Наташу к себе поближе, спокойно, по-хозяйски, положил ей руку на талию, потом его ладонь скользнула вниз и опять же по-хозяйски похлопала по попе. Наташа как-то неуверенно, без обычной своей резкости в таких случаях, попыталась даже не оттолкнуть, а сдвинуть его ладонь, отодвинуть на более приличное место.
В компании тем временем что-то говорили, Наташа что-то отвечала, в разговор вмешался Игорек, и тут же все рассмеялись громко и понимающе. Зэк, перехватив руку Наташи, чуть ли не силком усадил ее себе на колени и, несмотря на попытки вырваться, смеясь, удерживал, дескать, все мы понимаем, что твое сопротивление всего лишь игра и ты просто подзадориваешь нас, простодушных и доверчивых. Игорек тем временем уже подносил Наташе бокал с черным кагором, она вынуждена была взять его, но пить не торопилась, более того, поставила стакан на стол. И этот ее вроде бы невинный жест Амок воспринял как команду к действию. До сих пор он опасался, что Наташа охотно расположится за столиком, для нее такое решение было вполне естественным.
Но этого не произошло. Она продолжала несмелые попытки вырваться из объятий Зэка и в какой-то момент неосторожным движением столкнула свой бокал на пол. Именно неосторожным движением. Наташа все-таки была не из тех безрассудных особ, которые могут вот так легко, шутки ради, опрокинуть на пол бокал кагора. Пустой – куда ни шло, чего не бывает, но с вином...
Никогда.
Этот падающий на каменные плиты хрустальный бокал, брызнувшие в стороны сверкающие осколки, плеснувшее на Наташу вино, мгновенно наступившая за столом тишина – все это стало для Амока как бы последней каплей, призывом к действию. Он даже, кажется, услышал напористый голос Славы – «Хотя бы набей морду!», слова, за которыми напрашивались другие, уничижающие – «Уж если ты больше ничего не можешь!».
Амок, как человек, уже отбросивший тягостные колебания и сомнения, освобожденно перемахнул через ограждение веранды, подошел к веселой компании и, взяв тощеватую руку Зэка, до сих пор по-хозяйски лежавшую на Наташиной талии, отбросил ее, как можно отбросить стоявшую в углу швабру.
Зэк с удивлением посмотрел на него, окинул недоуменным взором всех сидящих за столом, а все смотрели на него с любопытством – интересно-интересно, как ты сейчас поступишь, посмотрим-посмотрим, действительно ли ты так крут, как пытаешься нам показать.