Брак по-эмигрантски
Шрифт:
Тут наши русские друзья из России встали плечом к плечу и воинственно заявили, что им это не только не интересно, но и вообще не нужно, и идти категорически отказались! Аккуратно зализанные челочки у мужчин дружно упали наискось, а у женщин глаза засверкали огнем топок Дахау и Освенцима!
Экскурсовод растерянно и беспомощно переводила глаза с одного лица на другое. И тут какая-то внутренняя сила вытолкнула меня вперед.
— Не хотите? — насмешливо сказала я. — А кто вас спрашивает? Это раньше вы были в большинстве, а теперь, сколько вас? Пятеро? А нас, евреев, — двенадцать!
Боже, что случилось с израильскими старушками! Они кинулись ко мне, обнимали, целовали, плакали, трепали по щекам и что-то выкрикивали на непонятном языке.
Моя попутчица, из «наших», то есть американка, повернулась к группе и строго спросила:
— Ну, кого-нибудь еще мучает ностальгия?
И сама удовлетворенно ответила:
— Никого!
Экскурсия продолжалась. Спасибо Праге! Она была такая великолепная, теплая, ласковая, что волнения улеглись и настроение улучшилось. И опять вспомнилась песенка Марка Бернеса:
Ты в душе навек останешься,
Город песен и каштановой листвы!
Пусть летит эта песенка в Прагу
И звучит, как признанье в любви!
Из Карловых Вар я приехала поздоровевшая. Массажи и прочие процедуры явно пошли на пользу моему телу, но душа болела по-прежнему, и, войдя в свою квартиру, увидев привычную обстановку, мне захотелось плакать, как раньше, до отъезда.
Говорят, когда у женщины плохое настроение, надо пойти в парикмахерскую, подстричься и сделать причёску. Когда я пробовала так делать раньше, в России, то, просидев три часа в очереди, выходила из парикмахерской вся в слезах, изуродованная до неузнаваемости, а настроение становилось ещё хуже.
Здесь, в Америке, проще. В очереди сидеть не надо. Парикмахерская, под названием «Адам и Ева», у меня своя, то есть та, где меня хорошо знают и встречают, как родную. Хозяйка и её сестра — мои подружки, я могу просто зайти к ним по дороге, посидеть, поболтать, отвести душу, попить чайку, а если хочется, заодно и постричься. Такая приятная обстановка поднимает настроение, поэтому к своим подружкам-парикмахерам я хожу с удовольствием.
Поскольку настроение у меня в последнее время становилось всё хуже и хуже, то, соответственно, стрижка становилась всё короче и короче, так как в парикмахерскую я заходила всё чаще и чаще.
Когда я пришла в очередной раз, стричь при всём желании мне было уже нечего, причёска была почти как у новобранца, а настроение — ужасное!
— Слушай, — сказали подружки, — хватит ходить по врачам. Мы тут с одной гадалкой познакомились, она к нам в парикмахерскую зашла. Настоящая цыганка, совершенно необыкновенная! И живёт здесь недалеко. Сходи! Берёт она недорого, зато гадает — класс! Всю правду нам сказала, уже кое-что сбылось!
«А! — подумала я. — Была не была! Пойду к гадалке. Гарик же в своё время ходил, теперь я пойду».
Как мне велели подружки, я выбрала фотографию Гарика, где он сидел с любимой сигаретой в руке и широко улыбался. Я специально выбрала весёлую фотографию, чтобы заранее, как говорят математики, не подгонять под ответ.
Натянув на физиономию подобие беззаботной улыбки, явилась по указанному адресу в обычную квартиру многоэтажного дома.
Ну, как мы себе представляем цыганское жилище? Шум, гам, тарарам, короче — табор! Ничего подобного! Настоящий дворец! Чистота, красота, шикарная мебель, на стенах картины. Ухоженные цыганята и при них няня, русская интеллигентная женщина из Москвы. Чудеса!
Гадалка вышла мне навстречу. На груди две толстые чёрные косы. Традиционный наряд с широкой юбкой и свободной блузкой, на шее — монисто. Всё чёрное и очень дорогое. Холёные руки с идеальным маникюром. Выражение лица строгое, брови насуплены, взгляд исподлобья, тяжёлый и внимательный. Говорила гадалка по-русски, с легким цыганским акцентом.
— В комнату пошли, — позвала она меня и, не оборачиваясь, разлетаясь юбкой, направилась первой по коридору.
Мы вошли в небольшую квадратную комнату. Кроме картин на стенах, маленького круглого стола, стоящего в углу, и двух стульев с высокими спинками, ничего не было. На полу лежал пушистый ковёр. Всё в тон, со вкусом.
— Фотографию принесла? Давай! — приказала цыганка.
Я протянула фотографию Гарика. Гадалка только посмотрела и отшатнулась, как от заразы.
— Страшный человек! Тебя от него Бог отвёл! У него с головой не в порядке, убить тебя мог!
Я замерла на стуле. Гадалка бросила на стол три большие карты с необычными картинками.
— Дочь у тебя есть. От неё радость тебе будет большая, а сейчас сердита ты на неё, в углу она, не знает, что делать. Не сердись, не виновата она! Около тебя пока никого не вижу. Одна будешь долго. Потом всё поправится. Избавление придёт от того, чьё имя на «А» начинается. Всё. Деньги положи. Иди. Благодарить не надо.
Я пошла к входной двери. Гадалка шла следом. Закрывая за мной, она высунулась на лестницу и крикнула мне вслед:
— Не грусти. Ещё придёшь ко мне с цветами и конфетами. Увидишь!
«Бред какой-то! — подумала я. — Какие цветы? Тут жить не хочется! То, что Гарик — псих, она, конечно, права, но убить? А с другой стороны, убей он меня — и никаких проблем! Мне его убивать невыгодно, кто будет долги платить? А вот ему меня — очень удобно! Вдовец-то ещё лучше, чем разведённый. Избавитель мой — на букву «А»! Позор! О чём я думаю! Образованная женщина, а веду себя как деревенская дура».
Про свой поход я решила никому не говорить. Мне было стыдно, что проявила слабость и поверила цыганке. Мракобесие какое-то!
На следующий день была суббота. Я решила выспаться. Но не тут-то было. Около девяти утра раздался телефонный звонок.
— Здрасьте, это я, Гарик! — голос был весёлый и насмешливый. — Тут ко мне явились два мальчика с пистолетами. Требуют, чтобы я долг заплатил. Ты имеешь к этому отношение?
— Гарик! — зло рявкнула я. — Ты со своими выходками надоел мне до смерти! Пусть тебя застрелят, только оставь меня в покое!