Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы
Шрифт:
Практически по всей Албании положение молодых людей было одинаковым. Они были отстранены от выборов собственного брачного партнера. Локальные различия были незначительны и непринципиальны. Например, на севере, в горной зоне, а также в районах Круи, Тираны, Черменика, Шпата, Ляберии и др. у юношей и девушек не только не спрашивали мнения об их суженых, но даже не сообщали их имена. В Корче им давали понять о выборе, сделанном родителями, иносказательно. В области Мат глава дома просил мать юноши сообщить ему эту новость и узнать его мнение. В начале и середине XX в. кое-где (Поградец, Люшня и др.) и девушке сообщали о ее судьбе заранее. Конкретное содержание таких доверительных разговоров зависело от отношений в семье и местных традиций в общественном мнении. Дети, особенно дочери, были воспитаны в полном подчинении авторитету старших. Им внушали с детства, что их участь — выйти замуж за кого велят, быть матерью и хозяйкой, служить безропотно своему мужу. Других жизненных задач перед ними не возникало.
Вся сложная система, о которой шла речь выше, потому и возникла и могла существовать длительное время, что весь строй жизни основывался на коллективистских началах. Юридические нормы буржуазной морали, основанной на признании личности, не проникали в эту провинцию отсталой феодальной Османской империи, одинаково отдаленную и от европейских, и от азиатских политических и культурных центров. Положение начало меняться в 1920—1930-х годах, а до того времени господствовали сословные представления феодального строя и пережиточные понятия патриархального общества. Но это не значит, конечно, что албанская молодежь в прошлые столетия не ведала свободных чувств и не стремилась к желанному браку по своему выбору. Наедине со своими чувствами человек, будь то мужчина или женщина, девушка или юноша, не мог не сознавать свою индивидуальность; в тайниках души жил протест против насилия коллективистских порядков и горечь от сознания своего бессилия. Такими драматическими коллизиями насыщен албанский фольклор минувших столетий; им посвящены многие страницы произведений албанских писателей эпохи национального Возрождения (последняя треть XIX — начало XX в.) и буржуазного развития страны (1920—1930-е годы).
Сельская молодежь имела больше возможностей узнавать друг друга в часы труда и отдыха, чем городская. Сельские девушки из мусульманских семей никогда не закрывали лицо, иначе как бы они могли работать — ухаживать за скотом, доставлять в поле пищу пахарям, помогать им, носить воду и дрова? Поводов для встреч молодежи находилось сколько угодно. Городские девочки вели затворнический образ жизни, особенно строго соблюдавшийся в мусульманских семьях.{530} Даже в христианских семьях не принято было, чтобы женщины совершали покупки в лавках, появлялись в мастерских и лавках своих мужей и отцов. В случае надобности они должны были рано утром доставить в лавку товар, приготовленную дома снедь для кофеен и харчевен. И торговали, и покупали, посещали кафе и обслуживали клиентов только мужчины. Выходя из дома, не только мусульманки, но и христианки закутывались с головы до ног в большие покрывала — этого требовала предосторожность от произвола турецких пашей.{531}
Городские девушки вели знакомство с теми сверстниками, которых знали с детства: с соседскими ребятами, детьми из дружеских семейств, со своими кузенами. В них и влюблялись. А о суженом засватанная девушка могла составить представление лишь по внешнему облику, поглядев на него исподтишка в щелку приоткрытой двери.
Для образованных юношей из городских слоев в их представлении о женском идеале больше всего значила привлекательная внешность: свою роль сыграла персидская поэзия, на которой были воспитаны поколения феодальной верхушки, создавшая стереотип черноокой луноликой красавицы. И вот однажды влюбленные узнавали, что каждый из них уже обручен (еще не ведая, с кем), и романтические мечты разлетались в прах. Конечно, в коране в качестве одного из условий вступления в брак указывается согласие сторон, однако на практике во всех мусульманских странах это условие было юридической фикцией: брачные договоры заключались между родителями, отсутствующих при обряде будущих супругов заменяли их представители — вали. Такой же фикцией был и вопрос священника, который совершал обряд церковного венчания, спрашивал новобрачных об их согласии вступить в брак.
Из вышесказанного отнюдь не значит, что не было среди албанцев счастливых браков, хороших семей. Конечно, они были, особенно в среде трудового народа, не обремененного предрассудками в такой мере, как социальная элита. Но ведь все счастливые семьи похожи друг на друга, а в народной памяти, фольклоре и построенной на их основе художественной литературе отложились запоминающиеся случаи протеста против насилия над личностью.
Главная альтернатива насильственному браку — умыкание — grabitje е nus"es (грабитье-э-нусэс). Конечно, эта форма была более доступна горцам — общинникам, которые могли захваченную жену поставить под защиту своей родовой группы. Жителям долин, феодально-зависимым арендаторам вряд ли бы удалось совершить похищение. Среди северных горцев брак уводом (умыкание) практиковался еще на рубеже XIX–XX вв. Причем, как правило, он совершался с согласия «похищаемой». Побуждали к этому разные причины, прежде всего экономические (стремление избежать больших свадебных расходов), сложные правила выбора брачного партнера, которые старались обойти, попытки избавиться от насильственного брака. Зачастую албанских девушек похищали черногорцы, браки с которыми вообще не были редкостью.{532}
В албанском богатырском эпосе много раз упоминается брак уводом. Порядок экзогамии породил сюжет борьбы героя с враждебной стороной, откуда происходит невеста. Похищение невесты силой или хитростью, внезапное или с ее согласия и даже при ее активном участии в эпических песнях преподносится как признак истинного молодечества.{533}
Побеги девушек, особенно засватанных, зачастую в момент движения свадебного поезда, были, очевидно, не единичными явлениями, коль скоро отложились в порядках обычного права. Убежавшую невесту жених мог застрелить; ее родные одобряли такой поступок, возмещали ему утраченную пулю, приговаривая: «Удачливая рука!», как будто бы они сами ее убили. Особенно строптивым заранее угрожали такой расправой, давали жениху пулю, которой он имел право ее убить. Это называлось «выдать замуж с пулей в спину».{534}
Другой вид брака — сожительство без церковного оформления (gruja pa kuror"e) («груя па курорэ», буквально: «женщина без венца»). Бывало так, что муж покидал свою законную жену и создавал семью с другой женщиной по собственному выбору. Имел место и так называемый пробный брак, под которым, возможно, подразумевался установленный исламом «временный брак» («мута» или «сийга»). Христианская церковь яростно боролась с такими проявлениями своеволия.{535}
Если брак заключали самовольно сами брачащиеся, без сватовства и всех полагающихся обрядов, то девушка не имела права надевать наряд невесты: она отправлялась к мужу в девичьей одежде.{536}
Проще и свободнее заключался повторный брак вдовцов и вдовиц. Этикет требовал, чтобы вдовому человеку подобрали жену сестры или другие ближайшие родственницы.
Самым свободным и инициативным лицом оказывалась вдова: она сама могла выбирать свою судьбу — остаться в доме умершего мужа (в этом случае семья должна была содержать ее, женить сыновей и выдавать замуж дочерей по всем правилам) или же вступить во второй брак по своему усмотрению, находить себе второго мужа, отвергать не угодных ей претендентов. Дети от первого брака должны были оставаться в доме ее первого мужа, их отца. Этот же порядок действовал и при разводе. Иногда их отдавали на воспитание другим родственницам по отцовской линии. Здесь действовали неумолимые законы патриархальной семьи. Только при отсутствии близких родственников по отцу мать могла взять детей в свою новую семью; ее муж обязан был содержать и воспитывать сирот как своих собственных детей.{537}
Патриархальные порядки требовали, чтобы незаконнорожденные дети воспитывались в доме отца. Внебрачные связи осуждались общественным мнением (особенно изуверских кар требовала католическая церковь). Обесчещенную девушку оскорбитель обязан был взять в жены (в противном случае возникала кровная месть). Но если оскорбителем оказывался женатый мужчина, он обязан был взять незаконнорожденное дитя в свою семью и воспитать его, не различая со своими детьми, рожденными в браке.{538}
Наиболее распространенной формой заключения брака, считавшейся нормой, был брак по сватовству. Инициатива в подыскивании брачного партнера практически повсеместно и постоянно принадлежала дому юноши.
Дом, где была девушка на выданье, как правило, занимал выжидательную позицию и, лишь получив предложение, начинал принимать меры, чтобы разузнать все нужное о семье юноши. Это соответствовало правилам и понятиям патриархального общества. На рубеже XIX–XX вв. и в первые десятилетия XX в. под влиянием буржуазно-либеральных идей от этого правила начали отступать представители богатых городских слоев, стремившихся обеспечить своим дочерям выгодные партии в среде высших слоев общества. Их примеру с некоторым запозданием стали следовать зажиточные семьи из пригородной сельской округи. Но эти случаи были, скорее, исключительными и не меняли общего положения вещей.{539}